Федор Годунов. Стылый ветер - Иван Алексин
— А если всё же не отстанет?
— А не отстанет, — задумчиво прищурился я. — То попробую с князем договорится. Хуже уже не будет.
До деревни добрались уже в сумерках. Перегородили все подходы рогатками и засеками, разожгли большие костры для бодрствующих по периметру дозорных отрядов, разбросали по округе чеснок. Если сунутся к нам ночью гости, кто-нибудь в темноте обязательно наступит и криками о готовящемся нападении оповестит. А мы пока поужинаем и спать. Завтра день не самый лёгкий ожидается.
Поспать мне не дал, сунувшийся в дверь Каловской.
— Воевода здесь ли? — спросил он, пытаясь, рассмотреть среди спящих вповалку воинов Порохню.
— А он зачем тебе?
— Царина Мария Юрьевна воеводу и всех начальных людишек на совет зовёт, — узнал меня монастырский служка. — И тебя, Фёдор Иванович тож.
— Ступай, — мысленно проклиная сандомирского воеводу, явно и бывшего инициатором предстоящего совета, я поднялся с лавки. — Скажи, что скоро придём. Воеводу и всех начальных людишек я сам соберу.
Царица расположилась на ночлег в доме старосты, выгнав самого старика вместе с семейством в баню. Добротный дом в центре деревни, матово светился затянутым в пузырь окном, редкая для этого времени печная труба, густо дымила, маня с холода в тепло.
— Яким, всех собрал?
— Все со мной, Фёдор Иванович, — фыркнул мне в ухо полусотник, кивнув на почти сливающиеся с темнотой силуэты, окружившие избу.
— Наготове будь. Не нравится мне этот затеянный Маринкой совет. Что там обсуждать, если обговорено всё?
— Может передумала цар… Мария войско покидать? — высказал предположение Глеб.
— Ага, — добавив в голос яду, согласился я с ним. — Ты скажи ещё, что она завтра вместе с нами грудью врага встретить собирается.
— Грудью не надо! — захихикал у меня за спиной Подопригора. — Грудь бабе для другого дана.
— Ты только не вздумай ей это завтра объяснять, слышишь, Яким? — оглянулся я на полусотника. — Её ярославцы случайно в бою убить должны. Без всякого баловства!
— Раз надо, значит убьют.
— Ну, с Богом, — прогудел Порохня, подводя черту нашему диалогу и потянул дверь на себя.
Внутри было довольно светло. Две толстые свечки, выставленные посередине стола задорно подмигивали алыми огоньками, разметав сумрак по тёмным углам. Сандомирский воевода, вольготно расположившись за столом, неторопливо доедал похлёбку, черпая горячее варево прямо из чугунка. Рядом, чуть сзади, прислонившись спиной к стене, стоял Григорий Каловской, скрестив руки на груди. Самой царицы видно не было. Очевидно Марина решила до поры не показываться, затаившись за разделяющей комнату на две части занавеской.
— Здрав будь, воевода. — поклонились Мнишеку Глеб с Кривоносом.
Мы с Порохнёй поляку лишь кивнули и, проигнорировав грозный взгляд, не дожидаясь приглашения, уселись напротив.
— Звал, ясновельможный пан? — скривив губы, спросил Порохня.
— Звал, — отложил ложку в сторону Ежи Мнишек. — Мы тут с Гришкой посоветовались и решили, что всё же весь конный отряд с собой заберём. — воевода опёрся локтями о стол и не дожидаясь перевода и последовавших за этим возражений, жёстко продолжил. — Дорога нам нелёгкая предстоит. Всюду вороги. Каждый воин на счету будет. А Барятинского по другому можно обмануть. У вас вон ещё целая сотня коней есть. Посадите на них мужиков и пусть конницу изображают. Покуда дело до стычки не дойдёт, никто подвоха и не заметит.
Ну вот. Теперь и полусотню Порохни у меня отбирают! Этак я скоро всё своё войско раздам! Барятинскому и воевать не придётся.
— Нужно спасать царицу, московит, — видимо что-то заметил по моему лицу Мнишек. — Всё остальное не важно. Именно за этим вас сюда большой воевода и послал!
— А мы чем занимаемся, ясновельможный пан? — недовольно проворчал Порохня — Полдня уже наскоки ярославцев отбиваем.
— Вот и дальше отбивайте, — проигнорировав запорожца, продолжил смотреть на меня сандомирский воевода. — А я с конной сотней вашу государыню к большому воеводе доставлю.
Нет, так не пойдёт. Совсем без конницы оставаться нельзя. Когда ещё Подопригора с Порохнёй обратно вернутся? К тому же среди людей атамана и сторонники самозванца имеются. Лишние свидетели нам ни к чему. Ну ладно, для начала посмотрим, что дальше будет. Судя по всему, у Мнишека ещё какая-то идея есть. Уж слишком внимательно в его сторону Каловской смотрит. Явно ещё переводить собирается.
— А князя мы ещё больше обманем, — не обманул моих ожиданий поляк. — Я слышал, у вас в отряде девка имеется. Ваша государыня ей часть своей одежды отдаст. Вот пусть в ней весь день по деревне и разъезжает, чтобы врагу издали видно было.
«Вот же»! — я даже головой от изумления покачал. — «Везёт же нашей Машке! Простая холопка, а то царевной её нарядят, то царицей. Может ей на роду за кого-то знатного замуж выйти суждено? Если выживет, конечно».
— Да какая из девки царица, воевода? — возразил я уже чисто из упрямства, всё для себя решив. Не удастся нам с Мнишеками договориться. И дело тут вовсе не в девушке-холопке. Нельзя с ними полусотню Порохни отправлять. — Любой сразу подлог заметит.
— А то не твоя забота, холоп! — отбросив занавеску, ворвалась в комнату Марина. — Дерзок больно! Думаешь я не заметила, что ты мне не поклонился при встрече? И государыней своей не величаешь! А ну, вяжите его!
А вот это ты зря! Хотя нужно признать, что поклоны бить я полячке, и вправду, не стал. И не потому, что я весь из себя такой гордый. Просто поклонившись и назвав Марину государыней, я бы признал за ней право на этот титул. Ну, и себя этого права лишил. Не по чину царю кому-то кланяться.
Вот только связать меня вряд ли получится! Я ведь на совет только своих пригласил. А что? Болотников, отправляя наш отряд в поход, не только Порохню в воеводы возвёл, но и меня, Глеба и Кривоноса полковыми полуголовами сделал. И правильно! Всё же у каждого из нас по четыре сотни воинов в подчинении. Вот я их на совет и позвал. Так что нас тут четверо против двоих будет. И то, если Ежи Мнишека считать. Что-то я сильно сомневаюсь, что он собственноручно меня
