Реванш Генерала Каппеля (СИ) - Романов Герман Иванович
Но не только лютые морозы несли гибель – кочующие киргизы переметнулись на сторону красных победителей (обычное и привычное на востоке дело – неудачников нигде не любят) и теперь начали самую настоящую охоту за уходившими в пустыню белыми. У погибших казаков кочевники отрубали ноги, и ворохами приносили в юрту, чтобы у спасительного пламени очагов от высушенных летом кизяков отогревать их и уже без порчи снимать добротные кожаные сапоги станичников.
Пройдя полпути, в конце января длинная вереница людей остановились у маленького рыбацкого поселка Прорва. Но там, у побережья стоял прочный лед, и надеяться на приход кораблей не следовало. Многие тогда разом потеряли последнюю надежду и волю. Тысячи станичников, масса женщин и детей, что с неимоверным трудом дошли до этого места, в слезах оставались ожидать скорого прихода красных, преследующих казаков по пятам – идти дальше не было ни физических, ни моральных сил. Страшная трагедия обреченного на заклание народа…
Тысяч пять уральцев, многие из которых шли с семьями, были полны решимости продолжать свой тернистый, усыпанный смертями тысяч людей, путь. Они тронулись дальше, к заветному Мангышлаку – им то рассчитывать на жалость красных не приходилось, слишком много пролилось крови в жестокой мясорубке гражданской войны. И промерзшая пустыня поглотила длинную вереницу людей, лошадей, верблюдов и арб – преследовать ее среди промерзших песков торжествующие, но и сами смертельно уставшие большевики уже не стали, будучи не в силах решится на такое безумство.
Генерал Толстов еще в декабре попытался предпринять меры к облегчению перехода, отправив вперед целую сотню с разного рода припасами и дровами. Вот только большая часть пунктов на тысячеверстном пути была подчистую разграблена киргизами, а казаки перебиты или замучены. Теперь атаман ругал себя за бессилие, понимая, что сделать ничего не смог бы и так – слишком много станичников решилось уходить в последний момент, да по пути к ним присоединялись целыми сотнями другие отчаявшиеся беглецы. Кого только не было в колонне – астраханские пластуны, енотаевцы, сербы, оренбургские казаки и даже беженцы из Поволжья. С остатками Уральской армии также пошла целая английская миссия из военных, что были при штабе, а также инженеры с мастерами с нефтепромыслов на реке Эмба. В отличие от казаков британцы были отлично экипированы для похода и имели все необходимое, навьюченное на верблюдов – единственные они спали в теплых палатках, у них имелось топливо, которое позволяло согреться у костров и варить себе горячую пищу и чай. Но это было как раз то самое исключение, которое подтверждает правило…
Атаман с нескрываемым удивлением рассматривал удивительную для глаз картину. Форт Александровский послужил в свое время надежной опорой для русских военных экспедиций знаменитого «белого генерала» Скобелева в закаспийский край сорок лет тому назад. И вот теперь к нему хлынут смертельно уставшие и обессиленные казаки с семьями, которых уцелело меньше трех тысяч (лишь один из четырех станичников, что покинули Яик, добрался до спасительного форта), и с полтысячи тех счастливцев, что к ним присоединились в походе.
Местные киргизы называли место «Кетык». Дело в том, что восточное побережье Каспия скалисто и обрывисто, и лишь здесь сама природа учудила - словно пологая «проплешина», с длинной песчаной косой, удобная для высадки и обустройства гавани. Будто в человеческой челюсти, среди ровной шеренги зубов отсутствует один, который и есть тот самый «кетык». Вот такая «улыбка» судьбы получается.
Повсюду виднелись разбросанные юрты оседлых киргизов (так русские привычно именовали казахов) и туркмен, а на самой косе хорошо рассматривался поселок, что именовался Николаевской станицей. Вот только ее основателей, оренбургских казаков не было сейчас тут и в помине – они там жили во времена Скобелевских походов, и сейчас в убогих хатах и лачугах ютились русские рыбаки, про которых даже до Гурьева доходили слухи об их поголовной большевизации. Впрочем, возможно это было изрядным преувеличением, но самогонные аппараты имелись у всех жителей, а сивушное зелье, употребляемое в неумеренных количествах, всегда обостряет чувство пресловутой «социальной справедливости» и злобную агрессивность.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})А еще в сумрачном море, под нависшим свинцовым небом, виднелись несколько больших кораблей с дымящими трубами – к немалому удивлению генерала, который не ожидал столь скорого прихода Каспийской флотилии. И, видимо, эти суда были не первыми или единственными из прибывших к восточному берегу – Владимир Сергеевич видел на берегу брошенные арбы, бродящих рядом ленивых верблюдов и несколько сотен лошадей под охраной от силы дюжины казаков. А ведь станичников до этих мест дошло не меньше тысячи, да еще с ними несколько сотен примкнувших к ним различных беглецов. Сам атаман шел в середине предлинной колонны уральцев и потому знал примерное число тех, кто уже смог бы добраться до спасительного для всех несчастных Александровска…
Тихорецкая
главнокомандующий Вооруженными Силами
Юга России генерал-лейтенант Деникин
- Мы сейчас живем по завету великого Суворова, который любил приговаривать – «идешь в бой, снимай коммуникацию»! Впрочем, иного решения у нас просто нет, Иван Павлович, - генерал Деникин тяжело поднялся со стула и подошел к вагонному окну.
В прозрачное, тщательно отмытое от копоти стекло в салон-вагоне был виден борт бронепоезда «На Москву», на площадке в оконечности бронированной платформы угрожающе задран в небо ствол английской пятидюймовой пушки. Вдоль путей рассыпаны посты из чинов команды в щеголеватых кожаных тужурках, рядом с которыми потертые британские шинели (напоминавшие обычное штатское пальто) солдат и офицеров комендантской роты охраны штаба главнокомандующего выглядели крайне блекло, если не убого. Но тут специфика службы – экипажи сухопутных броненосцев находились на особом счету, снабжались лучше других частей. Однако и сражались отлично, умело и отчаянно, много раз принося победу белым в неудачно начавшихся боях. Да и надежность экипажей БеПо была на высоте – фактически представляя наиболее грамотные слои русского общества, члены команд яростно дрались за идею «Великой, Единой и Неделимой России». А потому дезертирство, эта типичная язва, что буквально «разъедала» соединения и части белой армии, у них практически отсутствовало как таковое.
Имя бронированного колосса отозвалось тягучей болью в душе – ведь еще в октябре войска ВСЮР, как тогда всем казалось, неудержимым валом катились на древнюю русскую столицу, во исполнение подписанной им самим «Московской директивы». И эйфория ошеломляющих воображение побед с богатыми трофеями, с триумфальным звоном замоскворецких колоколен, что слышался в душах, внезапно закончилась жестоким ледяным душем катастрофического поражения…
«Не будь самой первой телеграммы от адмирала Колчака, я бы до последнего попытался удерживать Терско-Дагестанский край. И тем самым потерял его, и, в конечном итоге, Кубань с Новороссийском. А так есть шансы переломить ситуацию... Пока еще есть!»
Тихорецкая - стратегический узел железных дорог Северного Кавказа. От нее линии шли на север – к занятым красными Ростову-на-Дону и Царицыну. На юг к Екатеринодару, на восток, через Армавир, Минеральные Воды, Грозный к Петровску и дальше до Баку. Именно последнее направление подвергалось постоянным нападениям разных многочисленных банд и отрядов «красно-зеленых» партизан, чьи ряды постоянно пополнялись дезертирами, бежавшими из белой армии уже толпами. От налетов многочисленных шаек горцев страдали не только поезда и города, в постоянной опасности находились жители казачьих станиц по Тереку.
Потому Тихорецкую главнокомандующий решил оборонять до последней возможности прибывающими из Дагестана весьма скудными резервами, которые сразу же вливались в Алексеевскую бригаду по мере их прибытия. В самое ближайшее время два ее стрелковых полка должны пополниться тремя тысячами солдат и стражников, собранных по городам Северного Кавказа. А также мобилизованными в городе Армавире и его окрестностях горожанами и учащимися, включая «иногородних», у которых к кубанским казакам все чаще стала проявляться уже отнюдь нескрываемая неприязнь.