Марианна Алферова - Тайна «Нереиды»
— Элий, каково быть женатым на самой богатой женщине в Риме?
— То же самое, что и на самой красивой, — отозвался Цезарь.
— Элий, кто же будет теперь выполнять желания римлян?
— Сами римляне. Это совсем несложно.
— Я взял клеймо, чтобы сделать открытие в биологии. А мне заплатили двадцать тысяч. Зачем мне деньги?
— Хорошенько отдохни в Байях, потом примись за работу и сделай свое открытие…
На пурпуре императорской ложи сверкали золотом орлы, венки и гении-покровители. И всюду надписи — «благочестивый» и «счастливый», обязательные титулы императора, но не всякому дано их оправдать. К примеру, Руфин сейчас счастлив, восседая в ложе рядом с Криспиной.
— Мой маленький сынок, что ж такое получается?! — нахмурил брови Руфин. — У тебя есть золотое яблоко с надписью «достойнейшему», и ты его прячешь.
— Я должен его всем показывать?
— Ты должен подарить его мне. Я — твой отец и твой император! — Август поправил венок на голове.
— Нет, Август. Оно не для тебя.
— Вот как… — Глаза императора сверкнули холодно и зло, — Подумай хорошенько…
— Гладиатор принимает решение на арене, — отвечал Элий старинной поговоркой. — И я его уже принял.
— Оставишь яблоко себе?
— Нет.
— Ты кому-то его подаришь? Я знаю этого человека? — насторожился Руфин.
— Нет.
Элий раскрыл театральную программу и только теперь обнаружил, что дают «Касину». Ему не понравился, во-первых, выбор пьесы, а во-вторых, набранное мелким шрифтом примечание — «по мотивам пьесы Плавта. Обработка драматурга Силана». Это означало, что ловкач Силан успел переделать пьесу на тему дня. И хотя Элий не особенно интересовался театром, имя Силана ему было знакомо.
Тем временем на сцене появился Пролог. Элий понял, что самые худшие опасения сбываются. Пролог так прокомментировал будущее действие, что у зрителей не осталось сомнения — им предлагают весьма острое блюдо. Даже в классическом тексте можно было отыскать некоторые аллюзии. За обладание молоденькой рабыней Касиной борются похотливый старик Лисидама и его сыночек. Чтобы заполучить красотку к себе в койку, Лисидам хочет женить ее на своем управляющем, а сыночек и его мамаша, то бишь супруга Лисидама и хозяйка Касины, сватают девушку за раба-оруженосца, но Касина, разумеется, предназначена не рабу, а молодому господину. С современностью сходство более чем отдаленное. Но драматург Силан исправил этот недостаток. Во-первых молодой господин получил имя Гай, то есть личное имя самого Элия. Во-вторых, был сделан намек на большие деньги, которые достанутся Касине. А когда на сцене появились два прохвоста — управитель Лисидама и оруженосец сыночка Гая и принялись спорить, кому из них жениться на рабыне, и делать постоянные намеки на отсутствующего Гая, зрители в зале принялись недвусмысленно хихикать и поглядывать в сторону императорской ложи.
«А почему Гая здесь нет? Чего он боится?» — произнес вдруг оруженосец отсутствовавшую в классическом тексте фразу.
Зал взорвался смехом и аплодисментами.
— Замечательно! — воскликнула Летиция и зааплодировала. — В самом деле, чего этот парень прячется, если девушка ему симпатична?! Ведь она не рабыня, эта Касина, а свободнорожденная и всем ему равная, мы-то это знаем!
На сцену вышла Юлия Кумекая, исполняющая роль хозяйки Касины и супруги Лисидама. Актриса, загримированная под Сервилию Кар, великолепно имитировала походку Сервилии. Зал вопил от восторга.
— Бедная Летти, так неприятно, когда тебя выставляют в виде рабыни, которую все хотят купить, — с наигранным сочувствием произнесла Криспина.
— Кто такой отсутствующий Гай, догадаться нетрудно, — отвечала Летиция, — так же как нетрудно понять, на кого похожа хозяйка рабыни. Но кто же тогда старик Лисидам, который так хочет заполучить молодую девицу к себе в постель? Это загадка.
По лицу Криспины пошли красные пятна. В этот момент на сцене появился как раз Лисидам — самодовольный, с накладным животиком, с круглой лысиной на макушке. И в венке. Зал ахнул от восторга.
— Мерзавцы! Что они себе позволяют! — прошептал Руфин и поправил на голове венок. — Когда-то актеров и за людей не считали, они прятали лица под масками. А теперь!..
— Даже во времена менее либеральные правители позволяли подданным смеяться. Юлий Цезарь — некоторые считают, что ты на него похож — позволял солдатам распевать во время своего триумфа пошлые стишки, куда обиднее сегодняшних намеков, — улыбнулся Элий.
Руфин позеленел, но ничего не ответил. Однако Элий и сам был задет. Никто прежде не издевался над ним так жестоко. В актерской придумке было много правды и много яду. Но в чем-то главном насмешка была глубоко несправедлива.
— Я, конечно, не так велик, как Юлий Цезарь, — сквозь зубы процедил император, — но смотреть это безобразие больше не собираюсь.
Руфин вышел из ложи. Криспина, шурша пурпурными шелками, устремилась следом.
— А мне пьеса нравится, — заявила Летиция. — Хозяйка в исполнении Юлии Кумской такая стерва. А ты не находишь, что управляющий чем-то напоминает Бенита — такой же коренастый, плотно сбитый? И такой же наглец. И подлец. И трус.
— Прошу тебя, не произноси этого имени при мне.
— Ничего не получится, — покачала головой Летиция. — Это имя в ближайшем будущем мы будем слышать часто. Чего ты надулся, Элий. Смейся! Эта пьеса о нас с тобой. Так нас видят со стороны. Не нравится — внеси свою правку, как это сделал мерзавец Силан. Хлопай же! — Она взяла его руки в свои и изобразила несколько хлопков.
Тем временем на сцене безумство нарастало. Уже мужчины расхаживали в женском платье, а женщины колотили дубинами мужчин, рассыпали финики и кидали их в зрителей вместе с придуманными новым соавтором Плавта фразами.
На сцену вышел молодой актер в тоге и, припадая на правую ногу, заковылял по сцене.
«Придумал я отлично все! Свободная Девица оказалась. У нее Сестерциев не меряно! — произнес двойник Элия придуманную не Плавтом фразу. — Мне надобно жениться непременно!»
Зал визжал от хохота. Летиция смеялась вместе со всеми. Элий улыбнулся.
«Поскорей прошу похлопать представленью нашему», — вопил двойник Цезаря, и зрители хлопали, не жалея ладоней.
«Кто согласен, тот заводит пусть себе любовницу От жены тайком любую; кто ж нам не похлопает, Громко, сколько силы хватит, человеку этому Вместо девочки подложат пусть козла вонючего»[39].
Спектакль закончился. Из-за пурпурной драпировки ложи выскочил Квинт и подал Элию цветы.
— Для Юлии Кумской, — сообщил Квинт. Элий на мгновение задумался, потом покачал головой и усмехнулся:
— Хорошо, я вручу розы несравненной Юлии. А ты, Летти, не хочешь подняться на сцену? Кажется, ты меч-. тала об этом в течение всего спектакля?
Летиция заколебалась. Смеяться и аплодировать в императорской ложе было куда как забавно. А выйти на сцену, чтобы встать рядом с теми, кто так ловко и порой остроумно высмеивал ее брак с Элием, ей показалось чересчур. Но Элий взял ее за руку и вывел из ложи.
Они шли по широкому проходу, и толпящиеся у сцены зрители расступались. Они шли очень медленно. Летти заметила, что Элий делает отчаянные усилия, чтобы скрыть хромоту. И ему в самом деле удавалось ступать почти ровно. Но когда он стал подниматься на сцену, его так качнуло, что он едва не упал и изо всей силы вцепился пальцами в плечо Летиции. Актеры вновь высыпали на сцену. Актер-пролог воскликнул с показным восторгом:
— Цезарь с супругой! Какая честь! Элий преподнес цветы Юлии Кумской.
— Ты сегодня неподражаема. Как всегда. В ответ она улыбнулась улыбкой царицы и поцеловала Цезаря в губы. Элий повернулся к своему Двойнику:
— Спору нет, изображать хромоту куда приятнее, чем хромать на самом деле.
— Элий! Это правда, что у тебя на правой ноге протез? — спросила стоявшая в первом ряду зрителей Вилда.
— Кажется, им показалось мало представления Плавта с добавками боговдохновенного Силана и игры боголюбимой Юлии, — шепнула Летиция. — Они хотят, чтобы теперь их позабавил сам Цезарь.
— Почему бы и нет? — Элий быстро размотал тогу и бросил драгоценный пурпур на руки Квинта, оставшись в одной тунике. Его сандалии с высокими голенищами напоминали котурны трагиков. Сейчас он снимет и их, обнажит свои шрамы… Зал замер, предвкушая потеху.
— Квириты! — крикнул Цезарь. — Вас не волнует, умен я или глуп, честен или продажен, вас интересует одно — мои шрамы, и насколько они отвратительны. Вас интересует, было ли мне больно тогда, в Колизее! Было ли больно здесь, в театре. Да, очень больно! Но в моем нынешнем обязательстве и в обязательстве прежнем стоят одни и те же слова: «Даю себя жечь, вязать и убивать железом»[40]. И сейчас эта клятва мне пригодится больше, чем прежде. Смейтесь! Чего же вы не смеетесь?! — Говорят, Гай Гракх был прекрасным оратором. Элий тоже умел говорить зажигательно.
