Юлия Галанина - Да, та самая миледи
— Я никогда не лгу, сударыня! — оборонялся Фельтон.
— Ах, он так мало скрывает свои намерения, что их нетрудно угадать! — продолжала настаивать я.
— Я не стараюсь ничего отгадывать, сударыня, — привел несокрушимый довод всех служак Фельтон. — Я жду, чтобы мне доверились, а лорд Винтер кроме того, что он говорил при Вас, ничего мне больше не доверял.
— Значит, Вы не его сообщник? — вглядывалась в его глаза я. — Значит, Вы не знаете, что он готовит мне позор, в сравнении с которым ничто все земные наказания?
— Вы ошибаетесь, сударыня, — покраснел Фельтон. — Лорд Винтер не способен на такое злодеяние.
Интересно, а о чем он подумал?
— Друг низкого человека на все способен, — с нажимом сказала я.
— Кого Вы называете низким человеком?
— Разве есть в Англии другой человек, который заслуживал бы такое название? — с усмешкой ответила я вопросом на вопрос.
Сейчас узнаем, кто в Англии хуже всех…
— Вы говорите о Джоне Вилльерсе? — воскликнул Фельтон, сверкая глазами.
— …которого язычники и неверующие зовут герцогом Бекингэмом, — продолжила я его фразу. — Не думаю, чтобы в Англии нашелся хоть один англичанин, которому нужно было бы так долго объяснять, о ком я говорю!
— Десница Господня простерта над ним! — отчеканил Фельтон с яростью. — Он не избегнет кары, которую заслуживает.
Похоже, я здесь, в Англии, совершенно не нужна. Излишне нагадивший собственным гражданам, Бекингэм получит по заслугам и без моего участия, приняв кару либо от католика, который скажет, что уничтожил вымогателя, кровопийцу и развратника, либо от пуританина, который с гордостью пойдет на смерть за то, что убил сатану.
Другое дело, что произойдет это не завтра, значит, Франции не поможет. Вот поэтому придется поторопить события.
Интересно, а как можно подтолкнуть к убийству, если подталкиваемый, похоже, бежит вприпрыжку к цели еще быстрее, чем толкающий? Вот если бы я подговорила Фельтона прикончить седого пастора из соседней деревушки, тогда да…
— О, Боже мой! Боже мой! — возопила я. — Когда я молю тебя послать этому человеку заслуженную им кару, ты знаешь, что я поступаю так не из личной мести, а взываю об избавлении целого народа!
Приятно говорить правду.
— Разве вы его знаете? — прозвучал долгожданный вопрос Фельтона.
— Знаю ли я его! О да! К моему несчастью, к моему вечному несчастью! — простонала я, заломив руки.
Мои страдания не оставили Фельтона равнодушным. Он попытался сбежать к двери.
Чуть он сделал пару шагов, я вскочила, кинулась за ним и вцепилась в его рукав.
— Сударь, будьте добры, будьте милосердны, выслушайте мою просьбу! Дайте мне нож, который из роковой осторожности Винтер отнял у меня, ибо он знает, как я собираюсь его использовать. О, выслушайте меня до конца! Отдайте мне на минуту нож, сделайте это из милости, из жалости! Смотрите, я у Ваших ног, вы запрете дверь и увидите, что я не питаю к вам злого чувства. Бог мой! Ненавидеть Вас… Вас единственного справедливого, доброго, сострадательного человека, которого я встретила! Вас, моего спасителя, быть может!.. На одну только минуту, на одну-единственную минуту, и я верну его Вам через окошечко двери. Всего лишь на минуту, господин Фельтон, и Вы спасете мне честь!
— Вы хотите убить себя? — замер в ужасе Фельтон.
— Я выдала себя! — простонала я и опустилась на пол. А полы, надо заметить, не такие тут и чистые. — Я выдала мою тайну! Ему теперь все известно!.. Боже мой, я погибла!
Фельтон застыл столб столбом. Видимо, слишком много сразу нового. Заклинило лейтенанта. А может, я была недостаточно естественна и он сомневается.
По коридору к нам шел дорогой брат, его шаги я бы узнала теперь из тысячи.
Фельтон тоже узнал и боком, боком направился к двери.
Это еще не все, мой спаситель! Я снова кинулась к нему.
— Не говорите ни слова… — сдавленным голосом прошептала я, — ни слова этому человеку из всего, что я Вам сказала, иначе я погибла, и это Вы… Вы… — и приложила палец к его губам.
В движениях Фельтона появилась так несвойственная ему ранее мягкость. Он деликатно отстранил меня, я с облегчением отошла к креслу и упала в него. От бесконечных падений на пол ныли колени и юбки все были в мусоре.
Винтер, странное дело, в камеру даже не заглянул. Он прошел мимо двери и шаги его затихли где-то в коридоре.
Фельтон, белый, как бумага, и мокрый, как мышь, судорожно выдохнул, когда шаги дорогого брата стихли, и сломя голову выбежал из камеры.
Он быстро удалился в сторону, откуда пришел дорогой брат.
— А! — подытожила я итог нашей встречи. — Наконец-то ты мой!
Оставалось узнать, выдаст он меня Винтеру или нет.
Если выдаст, то Винтер охотно вручит мне нож. Придется пережить несколько неприятных минут, демонстрируя, что я настроена серьезно, чтобы Фельтон поверил. Будет больно и много крови, но, к разочарованию брата, я, увы, выживу.
Но этот путь развития событий маловероятен, лейтенант меня не выдаст, порукой в этом мои ноющие колени.
Вечером дорогой брат решил гарнировать собой ужин.
— Разве Ваше присутствие, милостивый государь, составляет неизбежную принадлежность моего заточения? — поинтересовалась я у него. — Не можете ли Вы избавить меня от посещений, увеличивающих мои страдания?
— Как, милая сестра! — несколько рассеянно ответил Винтер, наливая себе бокал из принесенной мне бутылки испанского. — Ведь Вы сами трогательно сообщили мне вашими хорошенькими губками, которые сегодня так жестоки ко мне, что приехали в Англию только для того, чтобы иметь удовольствие видеться со мной, удовольствие, столь для вас, по Вашим словам, неизгладимое, что ради него решились пойти на все: на морскую болезнь, на бурю, на плен! Ну вот, я перед Вами, будьте довольны.
Длинная речь вызвала у дорогого брата резкий приступ жажды, который он поспешил залить налитым в бокал вином.
— К тому же на этот раз мое посещение имеет определенную цель, — вытер он довольно усы.
Выдал меня Фельтон или нет? Да или нет? Я продолжала что-то жевать.
Винтер придвинул свое кресло к моему, потом вынул из кармана какую-то бумагу и, смакуя момент, развернул ее.
— Посмотрите! — держа бумагу в одной руке, второй он опять наполнил бокал. — Я хотел показать Вам этот паспорт, я сам его составил, и впредь он будет служить Вам своего рода охранной грамотой, так как я согласен сохранить Вам жизнь.
Наверное, братец подумал на досуге перед Ла-Рошелью, а там ведь будут и бои, и очень возможный плен, и мудро решил сохранить меня пока в качестве заложницы перед Его Высокопреосвященством.
Винтер отпил еще вина и продолжил:
— «Приказ отвести в…» — для названия, куда именно, оставлен пробел, — перебил он сам себя. — Если Вы предпочитаете одно место другому, укажите его мне, лишь бы только оно было не ближе тысячи миль от Лондона, и я исполню Вашу просьбу. Итак, читаю снова: «Приказ отвести в… поименованную Шарлотту Баксон, заклейменную судом Французского королевства, но освобожденную после наказания; она будет жить в этом месте, никогда не удаляясь от него больше, чем на три мили. В случае попытки к бегству она подвергнется смертной казни. Ей будет положено пять шиллингов в день на квартиру и пропитание».
Приказ был хорош, только к нему дорогой брат забыл приложить совершенно необходимое дополнение: ошейник и собачью цепь.
Разумеется, совершенно бесполезно спрашивать, документами какого французского суда, он руководствовался, вставляя в свою писанину пассаж «заклейменную судом Французского королевства…».
— Этот приказ относится не ко мне, — холодно сказала я. — Там проставлено не мое имя.
— Имя! Да разве оно у Вас есть? — Винтер налил себе третью порцию.
— Я ношу фамилию Вашего брата, — с удовольствием сообщила я ему.
— Вы ошибаетесь, — возразил Винтер. — Мой брат был Вашим вторым мужем, а Ваш первый муж жив еще. Назовите мне его имя, и поставлю его вместо имени Шарлотты Баксон… Не хотите? Нет?.. Вы молчите? Хорошо, Вы будете внесены в арестантский список под именем Шарлотты Баксон.
Неожиданно пришедшая в голову мысль оледенила мое тело. А не собирается ли он прямо сейчас привести приказ в исполнение. Он уже оформлен по всем правилам?
Подписи и печати на приказе не было…
Значит, пока он имеет не большую силу, чем столовая салфетка.
— Да, да… — меланхолично заметил Винтер, доканчивая бутылку. — Да, Вы ищете подпись, и Вы говорите себе: еще не все потеряно, раз этот приказ не подписан; мне его показывают, только чтобы испугать меня. Вы ошибаетесь: завтра этот приказ будет послан лорду Бекингэму, послезавтра он будет возвращен, подписанный им собственноручно и скрепленный его печатью, а спустя еще двадцать четыре часа, ручаюсь Вам, он будет приведен в исполнение.
Винтер потряс бутылкой над бокалом, но не сумел больше выдавить из нее ни капли.
— Прощайте, сударыня. Вот все, что я имел Вам сообщить.
