Андрей Десницкий - Угарит
Я, между прочим, не проповедник ни разу. Я бизнесмен, яхтсмен и чуточку художник, для удовольствия просто. По их понятиям, торговец и мореход, только галеры у них совсем другие, и я бы на таких дальше двух миль от берега не отошел. Звали сплавать в Египет за папирусом, но я не решаюсь. Тут-то еле привык…»
И внизу страницы тем же почерком, но совсем с другим настроением:
«Как меня все это за…ло! Жюли пере…сь со всей деревней на почве коммунизма, местные м…ки тупы как пробка, дырку обратно ни … не могу найти. За…сь на яхте покатались!»
Иттобаал ждал от меня ответа. И что я мог ему ответить?
– Это о богах, кто кому приносил жертвы. И еще о том, кто с кем ложился. Запутано у них там всё вышло… Я подробнее тебе завтра расскажу, во время плавания, хорошо?
– Хорошо, – серьезно сказал Иттобаал, – прежде, нежели взойдет солнце, я буду на твоем корабле. Предупреди охрану, чтобы мне не пришлось перерезать горло твоему рабу, когда я буду тайно всходить на него.
Охраны у нас, кстати, никакой и не было. И зря, между прочим, так у них тут всё непросто… А мой собеседник, поднявшись, снова замурлыкал что-то про пиво – и я не даже не заметил, как он растаял в ночной мгле.
31
Более отвратительного путешествия в моей жизни не было, и, надеюсь, не будет никогда. Качка, вонь, тесный собачий ящик, куда меня запихнули вместо хоть какой-то каюты, отсутствие минимальных бытовых удобств, подозрительная, условно съедобная, пища и затхлая вода – все это по одиночке могло вывести из себя человека и более терпеливого, чем я, а уж в совокупности… Короче говоря, когда корабль пристал к скрипучей и пристани Библа, я была зла, как фурия. Подозреваю, что внешний вид у меня тоже был соответствующий, ибо встречавший нас какой-то местный не то чиновник, не то жрец скептически скривился при виде меня и пробормотал нечто вроде «отмывать надо».
В ответ на это мои сопровождающие лица согласно закивали головами и быстро залопотали что-то малопонятное. Я сумела уловить всего несколько слов, среди которых я разобрала нечто типа «омыть», «купальня» и тому подобных. Интересно, что они задумали? Отведут меня прямо сейчас в храм с купальней или дадут окунуться в море? В любом случае, мне было совершенно безразлично, где и как, лишь бы добраться до воды, я уже по прошлому городу поняла, что ванны тут водятся, в отличие от гостеприимной нашей, но довольно грязной деревни.
Однако мужики почему-то не спешили отвести меня к водоему. Вместо этого они меня довольно плотно окружили и повели куда-то вглубь города, подальше от пристани. Сначала мы шли по широким и сравнительно прямым улочкам, вдоль которых теснились довольно крепкие и внушительные с виду дома. Гомонила малышня, перекрикивались женщины, одуряюще пахло жареным мясом и специями, короче, шла нормальная восточная жизнь.
Потом улицы постепенно стали все уже и кривее, дома, соответственно, беднее и обшарпаннее. Здесь уже не было веселой атмосферы центра города, чувствовалось, что живет здесь простонародье, и чужаков оно не жалует. Во всяком случае, взгляды, которые на меня бросали редкие встречные прохожие, выражали, скорее, страх пополам с презрением. Я с недоумением оглядывалась по сторонам, пытаясь понять, где же тот самый пресловутый храм, но ничего, на него похожего, и в помине видно не было.
Наконец, дома расступились и дорога уперлась в весьма внушительную скалу с пещерой внизу, подозрительно напоминавшую виновницу наших с Венькой неприятностей. У меня невольно сработал сформировавшийся рефлекс: нужно обследовать пещеру, а вдруг это еще один портал в наш мир. Но как же я его буду обследовать без Веньки? Нет, так нечестно. А вдруг меня в какую-то другую эпоху закинет, пусть даже и нашу? Нет, я не хочу без него, это не по правилам!
В замешательстве я застыла у самого входа, но тут крепкий тычок в спину недвусмысленно дал понять, что идти надо вперед, в смысле, туда, вглубь. Слегка пригнув голову, я шагнула в густую темноту, и тут же увидела, что из пещеры вглубь горы ведет довольно просторный лаз или коридор, неплохо освещенный светом, проникавшим через трещины в камнях. Просто перед самой пещерой этот лаз изгибался, поэтому ни его, ни света снаружи видно не было. За моей спиной раздался непонятный шорох. Оглянувшись, я увидела крепкого бронзоволицено мужика, по наружности натурального качка, словно отделившегося от стены в пещере-шлюзе. «Качок» обменялся несколькими словами с моими конвоирами, кивнул им головой и посмотрел на меня взглядом, не обещавшим ничего хорошего.
М-да, славное у них тут гостеприимство, ничего не скажешь! Я попыталась сделать шаг назад и почувствовала, как мне в горло уперся конец короткого меча, невесть откуда оказавшегося в руках у «качка». «Нет, госпожа… туда…» – тяжело ворочая языком, проворчал он, указывая вглубь коридора.
Делать нечего, пришлось идти туда, куда велели. Ну ладно, может, здесь хотя бы найдется место, где можно вытянуться в полный рост, о большем я уже не мечтала. И когда, интересно, мне наконец позволят помыться и хоть что-то съесть? Но этого имбецила расспрашивать явно смысла не было, оставалось снова ждать, ждать и ждать. Ох, как же мне это надоело, честное слово!
Через несколько шагов я внезапно наткнулась на двух малышей – мальчика и девочку – свернувшихся клубочками и дремлющих на каких-то циновках. Что за ерунда? Эти-то что здесь делают? Неужели местные библяне… библисты… библиофилы… фиг его знает, как местных жителей называют… Короче, детей-то они сюда зачем притащили? Или у них храмовое служение начинается совсем с младенчства? Одурели, честное слово!
Я прошла чуть-чуть глубже, туда, где коридор немного расширялся, образуя нишу. До чего же хорошо было сесть, вытянув ноги, и от души потянуться. Теперь можно было и поразмыслить немного. Перспектива у меня, надо полагать, была не слишком радостная – храмовую проституцию в древнем мире еще никто не отменял, а Астарта, как мне помнилось, именно этому бизнесу активно и покровительствовала. Нужно было срочно что-то придумать, чтобы накрепко отбить у аборигенов охоту втягивать меня в это дело. Но вот что именно? Пугать их современными нам болезнями смысла не было. А что могло их напугать? Ну или заставить относиться ко мне иначе, признать за мной совсем-совсем другую роль? Мысли постепенно начали путаться, и я сама не заметила, как задремала, тем более, что заняться в этом каменном мешке было совершенно нечем.
Пробуждение, надо сказать, было более чем странным. По подземелью метались отсветы факелов, гомонила явно немаленькая толпа народа, и центром внимания этой толпы были те самые давешние малыши. Вокруг них суетились несколько жрецов, не знавших, как совладать с расплакавшейся с перепугу малышкой. Девочка в ужасе таращила круглые глазенки и пронзительно кричала на одной ноте, не давая никому прикоснуться к себе.
Не выдержав, я подошла к ней поближе, провела рукой по спутанным кудряшкам, и девочка внезапно замолчала, а потом всхлипнула и потерлась о мою ладонь горячей шершавой щечкой. Я вспомнила, что пели угаритские мамки, укачивая своих неугомонных младенцев, и попробовала худо-бедно изобразить что-то подобное. Слов моих девочка явно не понимала, но все-таки немного успокоилась и стала дышать ровнее. Она даже не противилась, когда жрецы подняли ее на руки и посадили рядом с мальчиком на резные золоченые носилки.
– Пойдешь с нами, чужестранка, – повелительно скомандовал жрец, не давая мне возможности возразить ни словом, ни жестом. По мановению его руки меня полукольцом окружили не то стражники, не то младшие жрецы, не давая отклониться ни на шаг от носилок. Мне не оставалось ничего иного, кроме как идти в одном ритме с носильщиками, и все тянуть и тянуть заунывную угаритскую колыбельную.
Наша процессия медленно и торжественно двигалась в сторону города. Вот уже стал слышен похожий на рокот прибоя гул толпы, потянуло жаром. Я подняла голову и с трудом удержала крик. Посреди площади стоял чудовищный металлический исполин, похожий на уродливую человеческую статую. В чреве чудовища выло и рвалось наружу пламя.
Малышей сняли с носилок, поставили перед монстром, Верховный Жрец загнусил что-то исключительно мерзкое, толпа завыла не то в восторге, не то в ужасе. И последнее, что я увидела, была крошечная окровавленная фигурка, которую поднимал на вытянутых руках безумный монстр, готовясь опустить в ребенка в широко распахнутую пасть, в глубине которой бесновался огонь. Потом наступила темнота и тишина.
…
Я чувствовала себя так, словно из меня выпустили всю кровь. Не слушавшиеся ноги подкосились, я сползла по стенке, чувствуя, как горло распирает подкатившийся клубок. От собственного бессилия хотелось выть, раздирая на себе одежду, как это делала та несчастная женщина на площади. Я не могла, не могла, не могла вместить всего увиденного, перед глазами стояли мои недолгие соседи по тюрьме, наивно и доверчиво игравшие вот прямо здесь, на теплом каменном полу. Как эти люди могли так поступить с ними? Почему? За что? Я не замечала, как отчаянно твержу эти слова по-русски, колотя в бессильном отчаянии кулаком по стене. Что за твари чудовищные здесь живут? И что за бесчеловечные правители управляют этим городом?!
