Чак Паланик - Проклятые
Я могу вернуться на землю, к родителям, и прожить столько лет, сколько мне отведено. Я могу познать радости менструации, деторождения и поедания авокадо.
Единственная проблема: я сказала родителям, что мы встретимся в вечности. Да, конечно, я наплела им, что все мы попадем в рай с Буддой и Мартином Лютером Кингом-младшим, а Тедди Кеннеди будет с нами курить гашиш и все такое… но я просто пыталась их как-то утешить. Честное слово, моя мотивация была достаточно благородной. Я хотела, чтобы они перестали плакать.
Нет, я вполне реально оцениваю слабые шансы своих родителей попасть на небо. И все-таки я вынудила отца пообещать мне, что он будет сигналить из автомобиля не меньше сотни раз в день. Еще я заставила маму поклясться, что она будет постоянно ругаться матом и выбрасывать окурки на улицу. С их солидным стажем такое поведение гарантирует им проклятие. Вечность в аду – все равно вечность, зато мы снова сможем жить всей семьей.
Еще я заставила плачущего папу пообещать, что он никогда не упустит возможность испортить воздух в полном лифте. Маму я уговорила мочиться в каждом общественном бассейне, где она побывает. Божественный закон дает добро на порчу воздуха только в трех лифтах и порчу воды в двух бассейнах. Возрастных скидок не предусмотрено, так что большинство людей попадает в списки проклятых к пяти годам.
Я сказала маме, что она выглядела ужасно красиво, когда вручала эти дурацкие «Оскары», но она должна нажать Ctrl + Alt + D и отпереть двери моих комнат в Дубае, Лондоне, Сингапуре, Париже, Стокгольме, Токио и везде, где они есть. Пусть потом наберет Ctrl + Alt + C, откроет все мои шторы и впустит солнечный свет в эти наглухо закрытые и темные помещения. Отец пообещал мне, что раздаст всех моих кукол, одежду и мягкие игрушки служанкам из Сомали, которые были у нас в каждом доме, – и всем серьезно повысит зарплату. В довершение всего я попросила родителей усыновить всех наших служанок, легально их удочерить и проследить, чтобы эти девушки закончили колледж и стали успешными пластическими хирургами, налоговыми адвокатами и психоаналитиками – и чтобы мама больше никогда не запирала их в туалете, даже в шутку. Мои родители хором закричали в трубки:
– Хватит! Мэдисон, мы обещаем!
Пытаясь утешить их, я говорю:
– Если сделаете, как обещали, мы будем жить одной большой и счастливой семьей вечно!
Мои родные, друзья, Горан, Эмили, мистер Плюх и Тиграстик – мы все останемся вместе навсегда.
А теперь, о боги… Меня-то в аду и не будет!
XXXVI
Ты там, Сатана? Это я, Мэдисон. Хотя ты уже и так в курсе. Если верить твоим словам, ты знаешь обо мне больше, чем я сама. Ты все знаешь – а я подозревала, что что-то здесь не так… Наконец мы встретились лицом к лицу.
Мы все одеты в свои хэллоуиновские костюмы, которые на самом деле не костюмы, за исключением наряда Эмили. Бабетт отказывается признавать, что она просто какая-то безвестная покойница. Вместо того она нарядилась в Марию Антуанетту и нарисовала себе на шее неровные черные стежки. Мы стоим на берегу Озера Теплой Желчи и ждем, чтобы нас подбросили в Реальную Жизнь, где можно запастись сладкими-пресладкими конфетными богатствами.
Когда мы уже решили, что придется сесть в какой-то грязный и противный вагон для транспортировки скота, в каких евреев возили на холокост, рядом с нами словно в замедленной съемке притормозил черный «линкольн» – тот же, что приезжал на мои похороны. Тот же самый шофер в форме, фуражке и зеркальных очках выходит и приближается к нам. В одной краге он сжимает зловещую стопку белых листов, скрепленную по краю тремя книжными винтами. Очевидно, это любительский сценарий, от которого еще издали разит голодом, наивностью, завышенными ожиданиями, абсурдным оптимизмом аутсайдера.
Держа кипу страниц перед собой, явно надеясь, что я ее возьму, шофер здоровается.
Его зеркальные очки мечутся между страницами и моим лицом, просят меня увидеть сценарий, заметить его.
– Я вот нашел свой сценарий, привез вам почитать. По дороге обратно на землю.
В этот напряженный момент уголок рта водителя дергается, складываясь в ухмылку, то ли застенчивую, то ли ехидную, и я вижу полный рот бурых мышиных зубов. Его кожа внезапно отсвечивает багровым. Он переминается и наклоняет голову, горбит плечи. Носком блестящего черного сапога для верховой езды – очень старомодного, больше похожего на копыто – он чертит в песке и пепле пентаграмму. Он затаил дыхание, и его смущение почти чувствуется в воздухе на вкус. Только я знаю не понаслышке, что едва я коснусь его кинематографического воздушного замка, он решит, что я обеспечу ему кассовых актеров, найду надежное финансирование для съемок и заключу жирную сделку по дистрибуции. Даже в Гадесе такие моменты весьма болезненны.
И все-таки я хочу поехать на Хэллоуин в стильной тачке, а не в какой-то фашистской колымаге со вшами и тифозной вонью, так что я снисхожу до того, чтобы прочитать первую страницу. Там жирными большими буквами – первый признак дилетантства и самовлюбленности – напечатано название сценария:
ИСТОРИЯ МЭДИСОН СПЕНСЕР
Авторство и копирайт – Сатана
Перво-наперво я перечитываю название. Еще раз. Потом смотрю на именной значок, пришпиленный к лацкану его шоферской формы. Это гравировка на серебре, и там действительно написано: Сатана.
Свободной рукой водитель снимает фуражку и показывает два костяных рога, которые торчат сквозь обычные каштановые волосы. Он снимает зеркальные очки и показывает глаза с горизонтальными зрачками, как у козы. Желтые.
Мое сердце… мое сердце мгновенно застревает в горле. Наконец-то! Не задумываясь, я бросаюсь вперед, забыв про сценарий, и обнимаю шофера.
– Так ты хочешь, чтобы я это прочитала?
Утыкаюсь лицом в его твидовую форму – твою твидовую форму. Ткань пахнет метаном, серой и бензином. Потом я отступаю назад и, кивая на страницы, спрашиваю:
– Ты написал про меня фильм?
Вот она опять, эта ухмылка, словно он видит меня голой. Словно он знает, о чем я думаю.
– Прочитать это? Моя малышка Мэдди, да ты это прожила. – Сатана качает рогатой головой. – Хотя, если быть точным, «тебя» не существует.
Его руки в крагах раскрывают манускрипт.
– Смотри! – приказывает он. – Здесь каждый миг твоего прошлого! Каждая секунда твоего будущего!
Мэдисон Спенсер, по утверждению Сатаны, не существует. Я не больше чем фиктивная героиня, которую он изобрел тысячи и тысячи лет назад. Я его Ребекка де Винтер. Я его Джен Эйр. Все мысли, которые у меня когда-либо появлялись, вложил в мою голову он. Каждое слово, какое я когда-либо сказала, написал за меня он.
Он дразнит меня своим сценарием, сверкает желтыми глазами:
– У тебя нет свободы воли! Никакой свободы. С начала времен ты делаешь только то, что я задумал!
Мной манипулировали со дня моего рождения, утверждает он, направляли так же изящно, как Элинор Глин располагала героиню на тигровой шкуре для романтической ночи с арабским шейхом. Ход моей жизни управлялся не менее эффективно, чем нажатие на ноутбуке клавиш Ctrl + Alt + Madison. Все мое существование было предопределено, зафиксировано в сценарии, который он протягивает мне для просмотра.
Я отступаю назад, не согласная с этой ерундой. Я отказываюсь в это верить. Но если Сатана говорит правду, то даже мой отказ уже там записан.
Выгибая колючие брови, он самодовольно заявляет:
– Если у тебя есть храбрость и ум, то это потому, что я так захотел. Эти качества – подарок от меня! Я сам потребовал, чтобы Ваал тебе сдался. А твои так называемые «друзья» работают на меня!
Гитлер, Калигула, Иди Амин – он утверждает, что все они мне поддались. Вот почему мое вступление во власть произошло так быстро. Вот почему Арчер подзуживал меня бороться.
Я отказываюсь верить.
– С чего мне тебе верить? Ты… отец ржи! – выпаливаю я.
Сатана запрокидывает голову, сверкает желтыми зубами под оранжевым нёбом и кричит:
– Я Отец Лжи!
Ну и ладно, оговорилась, фыркаю я. И вообще, если он на самом деле отвечает за каждую мою реплику, то сам и запорол эту строчку диалога.
– Это я дал твоей матери известность! Я дал твоему отцу состояние! – ревет он. – Если тебе нужны еще доказательства, слушай!
Он открывает сценарий и читает вслух:
– «Вдруг Мэдисон почувствовала смятение и ужас».
Так и есть. Я действительно чувствую смятение и ужас.
Он читает:
– «Мэдисон тревожно оглянулась на приятелей в поисках поддержки».
Я действительно крутила головой, пытаясь высмотреть Бабетт, Паттерсона и Арчера. Но они уже залезли в «линкольн».
И да, я знаю, что такое «паника», «учащенное сердцебиение» и «приступ тревожности», но я не уверена, существую ли я вообще, чтобы все это ощущать. Вместо умной тринадцатилетней толстушки я могу оказаться плодом воображения Сатаны. Пятнами чернил на бумаге. Трудно понять, изменилась сейчас моя реальность или только мое восприятие – но все как будто пошатнулось. Все хорошее безнадежно испорчено.
