Александр Маркьянов - Сожженные мосты Часть 2
— Давай! Я туда побегу. Потом ты.
— Добре.
Пристроившись за баррикадой — как непривычно и страшно быть на баррикаде одному! — Митрич повозился с непривычным, почти невесомым после пулемета Штейером, пытаясь найти правильную прикладку. Ага, если под ложе ладонь положить и держать… и все равно — необычно и непривычно.
— Пошел!
Митрич и не заметил, как его друг уже добежал туда, куда планировал, завалился за рыжий от терзавшего его пламени, обгоревший танк. Танк этот подбили пять дней назад еще при первом штурме — он прорвал линию обороны, но заблудился. Дальше — по классике — пехоту отсекли еще при прорыве, а сам танк пожгли бутылками.
Ей богу, когда стреляют — не так страшно! Потому что когда стреляют — ты по крайней мере видишь откуда стреляют, ты можешь упасть, залечь. А когда вот так… когда не стреляют, но ту словно чувствуешь спиной, головой, всем телом чужой взгляд, перекрестье прицела — так намного страшнее.
— Заметил что?
— Нет. Теперь вон до того окна, дальше этажами пройдем. Я в этом районе лавку держал, все ходы-выходы знаю.
— Добре.
Когда Важанович выскочил, и неуклюже побежал к намеченному им дому — Милану показалось, что на той стороне, в одном из оконных проломов — именно так, не проемов, а проломов, что-то мелькнуло. Он прицелился — но выстрелов оттуда не последовало…
Снайпер?
Важанович уже скрылся в чернеющем небытием проломе окна, он наверное уже занял позицию — но Милан бежать опасался. Тот промельк в окне не давал ему покоя…
Рискнуть? Слишком много раз Милан Митрич видел, как рисковали — и оставались лежать в грязи…
Нет, он рисковать не будет. Кто ждет — не дождется…
Упав на землю, в жидкую черную кашу на месте улицы, Милан Митрич, загребая руками и хватая пересохшим ртом кислый от дыма воздух пополз вперед, стараясь ползти так, чтобы между теми стеклами и им был корпус подбитого танка. Справа коротко хохотнул пулемет, потом еще раз — а он полз, полз и полз, пока не подполз к самым стенам. Здесь дорога шла чуть под уклон и стрелять с первого или второго эта с противоположной стороны улицы было сложно.
Повернувшись, Митрич пополз вперед.
Ползти было больно — чего только не валялось на улице. Осколки кирпича, дерево, разбитое в щепки, куски стекла, об одно из которых он порезался. Но он полз вперед, полз и полз пока не наткнулся на сто-то мягкое, склизкое…
Это было тело. Обгоревшее, разорванное снарядом.
Передернувшись от отвращения Милан снова пополз, полз медленно, на каждый шаг, который в другой, нормальной жизни занимает всего то секунду времени у него уходило десять. Но он полз и полз, по метрам приближая себя к цели.
— Ты что? Я думал — с тобой все… — обеспокоенно спросил Важанович, когда Митрич перевалился в подвал, грязный как черт.
— Не дождутся.
— Тогда пошли.
Здесь уже Митрич прикрывал Важановича — более разворотистый пистолет-пулемет в доме более ценен, чем настоящий пулемет. От стены к стене они шли вперед, прислушиваясь к тому бою, что гремел за стеной.
Что с четой? Может уже никого нет и все бессмысленно.
— Стой! — шепотом сказал Важанович — дальше я пойду. Дай автомат…
Митрич принял привычный уже пулемет, перебросил ремень через плечо. Еще комнаты две и все — они будут на месте.
— Чисто… — Важанович обернулся и…
Словно дракон дыхнул. Лавина огня ворвалась откуда то в комнату, сжирая все на своем пути. Это был не просто огонь. Это было живое, яркое, оранжево-желтое чудовище, оно было голодно и оно жадно лизало каждый уголок этой маленькой разгромленной комнаты, в бесконечных поисках пищи. Дерево, плоть, воздух — все шло в пищу, все было годно…
Все что успел сделать Митрич — это упасть на спину. Лежа на спине, он видел, как дракон ищет его, как он жадно облизывает стены в поисках пищи, как с отвратительным шорохом обугливаются волосы и от нестерпимого жара стягивается кожа на лице. Но у дракона было тоже свое время, несколько секунд — и дракон исчез, так же быстро, как и появился, оставив за собой чадящие стены, завесу дыма и мерзкую, отвратительную гарь…
Гарь от сгоревшего человеческого мяса.
Важанович был мертв, дракон спалил его. Он умер, как подобает четнику и мужчине — не выпустив из рук оружия и лицом к врагу.
Важанович умер. А он остался один. И должен был один сделать то, что рассчитывали сделать они двое.
На улице переговаривались, громко, на его родном языке. Хорваты — это те же самые сербы, только перешедшие в католичество, и язык у них почти не отличается. Просто удивительно, что мужчины этого по сути единого народа с такой ненавистью уничтожают друг друга.
На улице стукнул одиночный — кого то добили. Гавкающая, австрийская речь — а это, похоже, командование призывает подчиненных к порядку. Снова хохот, раздраженный крик. Понятно, что усташи сами не смогут организовать наступление, да еще с поддержкой танков. Здесь кадровые офицеры австро-венгерской армии, они и обеспечивают «Голубой Дунай». Танки тоже австро-венгерские…
Танки шли позади пехоты, поддерживая ее огнем — стандартная в городе тактика, австро-венгры не ценили усташей и боялись за танки. Скорее даже за танкетки настоящему танку такая танкетка с двумя тяжелыми пулеметами на один зуб…
Четник Митрич хладнокровно выждал в выжженной пламенем ранцевого огнемета комнате первого этажа, рядом со сгоревшим трупом своего друга, пока пройдет первый эшелон — усташи под командованием австро-венгров. В промежутке между первым и вторым эшелоном наступления приготовил пулемет с полным диском. И когда перед окном застучал мотор и зашуршали по разбитой мостовой гусеницы — он встал в полный рост и кинул гранату. Промахнуться с пяти метров по еле ползущему танку он не мог.
Громыхнуло, словно молния ударила в танк — и, не дожидаясь, пока австро-венгры, специальный пехотный отряд сопровождающий танки придут в себя, он выдал, особо не целясь длинную очередь из пулемета, свалившую сразу троих — один из солдат как назло решил прикурить у товарища, вместе они и легли. Со стороны улицы открыли огонь четники, воздух наполнился металлом и смертью, кто-то что-то кричал. Он перескочил через низкий подоконник давно выбитого окна, высадил непонятно по кому остатки диска в пулемете и бросил его, прижался на мгновение всем телом к теплому боку остановленного и подбитого им танка. Танк разгорался, боекомплект не взорвался, но попало хорошо — он стоял и мирно дымил, и броня его становилась все горячее и горячее. Бензиновый…
Командир второго танка принял решение отходить — он не мог понять, что случилось с первым танком и наверное решил что они напоролись на противотанковую пушку или динамо-реактивное ружье — по фронту. В этом случае самым разумным было — отойти и прикрыться вторым подбитым танком, а когда станет понятно, что вообще происходит и откуда ведется огонь — тогда уж и действовать.
Взвыв двигателем на высоких оборотах танк двинулся назад, попирая гусеницами истерзанную сербскую землю. Митрич хладнокровно дождался, пока танк не сдаст назад — и со всей силы метнул гранату туда, где билось сердце танка — бензиновый, легко вспыхивающий двигатель.
Рвануло — граната, топливный бак и еще одна граната, которую австро-венгерский солдат закинул за танк, не осмеливаясь идти и проверить что там. Горящий бензин пожирал танки, и нашедшие в них последний покой тела изнутри…
Картинки из прошлого
16 мая 1937 г
Австро-Венгрия, Вена
Яурергассе 12
Посольство Великобритании
Посольство Великобритании в Вене, столице Австро-Венгерской империи располагалась в старинной постройки, трехэтажном особняке на Яурергассе 12. Особняк этот был размеров небольших — зато с хорошей планировкой, в виде четырехугольника с внутренним двором и выездом на улицу через арку. В условиях возможных акций анархистов и масонов такой вот «дом-крепость» был весьма и весьма кстати.
Послом Британской империи в империи Австро-Венгерской вот уже много лет был граф Хантли, бывший генерал армии ее Величества, чудом оставшийся в живых после Багдадского побоища. Когда русская кавалерия прорвала фронт, он поднес пистолет к виску чтобы застрелиться. Но он лишь издевательски щелкнул — в горячке боя генерал выпустил в проклятых русских все патроны и больше у него патронов не было.
Заполонили его казаки. Не срубили сгоряча, перевели в Истамбул только-только ставший Константинополем, а через четыре месяца отправили в тот же Багдад — через этот город производился обмен пленными. Наверное, кто-то из казаков получил за него орден, даже наверняка получил — как же, живьем настоящего британского генерала заполонил.
После Берлинского мирного договора, который многие аристократы прозвали «смирным договором» многие аристократы ушли из армии, не выдержав унижения. Генерал не ушел, он считал что ничего не потеряно и надо готовиться к новым сражениям с русскими ордами. Но генерала скосила не пуля и не шашка — его скосил куда более зловещий враг. Выслуга лет и медицинская комиссия, щедро раздающая заключения «не годен». В знак особых заслуг перед престолом генерал и получил посольство в Австро-Венгрии, одной из самых спокойных стран мира.
