Александр Михайловский - Однажды в Октябре – 1
Ну а я тем временем беседовал с четой Аллилуевых. Ольга Евгеньевна попыталась пококетничать со мной, но заметив, что ее старания мной не замечены, быстро остыла. Вот откуда в Наденьке все то легкомыслие, в конце концов, ее и сгубившее. А вот с Сергеем Яковлевичем было о чем поговорить. Это был настоящий работяга, мастер золотые руки. Даже став родственником Вождя, он, по рассказам современников, ни дня не сидел без дела. Он был прекрасным электриком, мог починить в доме сантехнику, водопровод. Насколько я помню, умер он уже в 1945 году от рака.
А сейчас хозяин, разрумянившийся от хороших вестей и душевной обстановки в доме, шутил, рассказывал разные забавные истории и расспрашивал меня о жизни в САСШ. Пришлось импровизировать, вспоминая мировую литературу. Со скользких тем (к, примеру, сколько получают рабочие на фирме «Вестингауз электрик») я старался съезжать. Я больше напирал на экзотику, типа, «моя жизнь среди индейцев». Ирина, краем уха слушавшая меня, откровенно хихикала.
А Наденька, от разглагольствований Кукушкина, просто млела. Юной гимназисточке впервой было общаться со «старым солдатом, не знающего слов любви». Впрочем, если разобраться, то Игорь не так уж и привирал. Ему довелось понюхать порога в войне «трех восьмерок». Правда, я успел ему шепнуть, чтобы он не особо распространялся о том, как их часть ставила в позу пьющего оленя «храбрых воинов» Мишико Сабакошвили. Сталину может стать стыдно за соплеменников. Хотя, он сам прекрасно их знает, хлебнул лиха от грузинского гостеприимства «товарищей по партии» во время своих приключений в Батуми, когда будущие меньшевики объявили его провокатором. Да и сейчас, назревающий грузинский сепаратизм под знаменем меньшевизма, в скором времени потребует «хирургического вмешательства», и нам придется еще раз приводить в чувство «гордых, но мелких».
Впрочем, Сосо, видимо, совсем голову от страсти потерял, весь вечер оказывая внимание только Ирочке. А та вполне грамотно доводила Сталина до нужной кондиции. Похоже, что Аллилуевы так и не станут в нашей истории родственниками Вождя.
Может, это и к лучшему. Наденька хороша только своей молодостью. Верной спутницей Сталина ей в нашей истории так и не удалось стать. Вечные скандалы, разъезды, потом мир, и снова скандалы. Все закончилось глупо и страшно — выстрелом в висок из пистолета, подаренного братом Надежды.
В данном варианте Ирина предпочтительнее. Красотой она не уступил своей сопернице. Кроме того, у нее есть ум, знания, профессия, которой в этом мире даже и не подобрать названия, ну и характер у нее боевой. Так что она могла бы стать для Сосо не только хорошей супругой и матерью его детей, но и боевой подругой. Уж с ней товарищ Сталин точно может быть спокоен за свой тыл. Что ж, поживем — увидим…
Дождавшись, когда сестры Аллилуевы закончат смеяться над очередной шуткой Игоря Кукушкина, я глазами показал Ирине на дверь. Кукушкин, как мы и договаривались, останется здесь в качестве телохранителя, а нам настало время прощаться. Дескать, погостили, пора и честь знать. Время позднее, но ночевать нам у гостеприимных хозяев не хотелось. Во-первых, надо держать руку на пульсе событий, а ретранслировать сюда с Суворовского сообщения по рации не стоило. Во-вторых, хотелось немного поспать, а у Аллилуевых и так было негде развернуться. Сами хозяева уступили Сталину свою спальню и перебрались в гостиную. Спать на полу мне приходилось, но в данном случае предпочтительнее было бы пройти чуть больше километра до нашей квартиры. На всякий случай я, выйдя в ванну, вызвал по рации парочку «мышек», которые должны были встретить нас у подъезда дома на 10-й Рождественской и обеспечить нашу безопасность.
Мы стали прощаться. Я пожал руку Сергею Яковлевичу, пригласив его к нам в гости на Суворовский, и заинтриговал его тем, что обещал показать много интересного из области электротехники. Потом дружески чмокнул в щечку Ольгу Евгеньевну, помахал ручкой сестрам, и дал последнее ЦУ Игорю, типа, береги товарища Сталина, как полковое знамя.
В кармане у меня три раза пискнуло. Это означало, что «мышки» уже стоят у подъезда, и ждут нас. Я взял под руку Ирину, и сопровождаемый Кукушкиным, который держал в руке автомат, вышел на лестничную площадку. В парадной было вроде все тихо. Мы с Ириной стали спускаться лестнице, которую едва освещали тусклые электрические лампочки, горящие вполнакала… В квартире N 20 хлопнула дверь, и щелкнул ключ в замке. Потом загремела цепочка. Ну, все, пора домой…
12 октября (29 сентября) 1917 года, около полуночи, Петроград. 10-я Рождественская улица
Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.…Мы спустились по лестнице, и вышли из парадной. На улице было темно, как у негра в … Короче, тьма египетская. Редкие и тусклые электрические фонари освещали вокруг себя участок тротуара в радиусе метров трех-четырех. У входа нас уже поджидали двое «мышек», это были: «Дрозд» и «Карел», в миру Антон Дроздецкий и Герман Курбатов. Оба имели при себе ПНВ, были одеты в «ночной» камуфляж, и вооружены АКСами и «Стечкиными» с глушителями в плечевой кобуре. Они дружески кивнули нам, и мы тронулись в путь. Избегая света фонарей, Дрозд шел впереди по противоположной стороне улицы, метрах в пятнадцати от нас, Карел — точно так же страховал сзади. Я галантно взял Ирину под ручку, и мы зашагали в сторону Суворовского.
Моя пятая точка настойчиво подсказывала мне, что сегодня нам не обойтись без приключений. И как всегда предчувствие не обмануло меня. У «Пяти углов» — пересечения 10-й Рождественской, Дегтярной и Скобелевской из подъезда навстречу нам вышли три фигуры одетые в солдатские шинели. Но к доблестной русской армии они явно не имели никакого отношения. Двое молодых парней шли первыми. У одного из них в руке был длинный тонкий нож с деревянной ручкой, именуемый в народе «свиноколом». У другого — тяжелый безмен, который в драке можно было употреблять в качестве дубины. Явно, что эти милые деревенские юноши совсем недавно приехали в Питер, рассчитывая безнаказанно «пограбить буржуев» и разжиться добротным «спинжаком» и часами с золотой цепочкой.
А вот третий их подельник, и по внешнему виду и по повадкам был явно не новичком, и уличным гоп-стопом промышлял уже давненько. И вооружен он был посолидней — в руке его я разглядел револьвер, смахивающий на полицейский «смит и вессон». По всей видимости, он и был в этой шайке главарем.
— Господин хороший, — произнес неожиданно тонким, почти бабьим голоском «бывалый», не угостишь сельских пролетариев табачком?
— Боже мой, — вздохнул я про себя, — почти сто лет прошло, а уличная гопота ничуть не изменилась! И в мое время питерские грабители начинают свои «экспроприации» с подобных вопросов. Только про пролетариат, как сельский, так и городской в наше время говорить как бы неприлично… Неожиданно у меня в ухе пропищало, — Дед, Дрозд в канале. Мне этих козлов сразу валить, или ты им сначала грехи отпустишь? — и мгновение спустя, — Дрозд, Карел в канале, страхую.
— Шел бы ты своей дорогой, любезный, — вежливо ответил я, — а насчет курева — так я сам не курю, и другим не советую…
Двое стоявших впереди молодцов радостно осклабились, и придвинулись к нам поближе. Я толкнул Ирину себе за спину, от греха подальше… Главарь, заметив мое движение, проблеял, — А маруху свою ты не прячь-то. Она у тебя пригожая. Мы ее возьмем с собой, немного попользуемся. Ведь сыцилисты сейчас что говорят — надо делиться…
Два сельских долбодятла заржали, услышав «шутку» своего атамана. А я коротко сказал — Вали! — и с сожалением посмотрел на этих козлов. Эти недоумки, не понимали, что они уже покойники. Они пока стоят, гнусно лыбятся и похотливо поглядывают на Ирину, но… это одна видимость. Одной ногой они уже в могиле. Дрозд и Карел свое дело знают, и никакой жалости к таким ублюдкам не испытывают.
Главарь, почуяв неладное, хотел обернуться. Но было уже поздно. Сбоку и чуть спереди хлопнул АПС Дрозда, и с головы налетчика слетела его щегольской картуз с лакированным козырьком вместе с половиной черепа. Ирина ойкнула у меня за спиной — она еще не привыкла подобным картинкам. Сзади и слева от нас раздался еще хлопок. Это уже Карел. Парень с ножом тупо уставился на нас, и начал медленно опускаться на колени. Потом он ничком свалился вниз, на холодный булыжник. Последний, пока оставшийся в живых детина с безменом, после очередного хлопка, вдруг всхлипнул, как обиженный ребенок, и упал на своего приятеля. На груди у него слева расплывалось темное пятно. Я даже не понял, кто из их двоих завалил его. Должно быть от волнения — я больше переживал за Ирину, которую от всего происходящего трясло как в лихорадке.
Оглядевшись вокруг, я подозвал к себе обоих «мышек», — Молодцы, ребята, чисто сработано, — сказал я им, — Только если бы вы знали — сколько еще таких урок сейчас пасется на улицах Петрограда… Стрелять их — не перестрелять, топить их — не перетопить… Ну что, товарищи бойцы и бойцы, двинулись дальше?
