Товарищ "Чума" - lanpirot
Разговаривать было недосуг — «молодой растущий организм» требовал срочного насыщения. Я ел и ел, ел и ел, но никак не мог насытиться. Пища со свистом улетала внутрь моего ненасытного желудка, словно в черную дыру. Да он что у него… вернее, уже у меня, совсем безразмерный, что ли?
Не отрываясь от пищи, я взглянул на задумчиво улыбающуюся каким-то своим мыслям Глафиру Митрофановну, словно транслируя ей немой вопрос: чего это со мной происходит, а? Ведь я за каких-то пять минут сожрал столько жратвы, что хватило бы на целый взвод солдат. И всё равно не мог остановиться.
— Ты ешь-ешь, не стесняйся, — все-таки заметила мамаша моё удивленное выражение лица. — У тебя сейчас идет мощнейшая перестройка организма. Метаболизм жуткий — вся пища сгорает, как в паровозной топке, — словно читая лекцию, разъясняла она мне «простые» истины. — А то, что ты сумел провернуть на кладбище — вообще уму непостижимо! Так ускорить внутренний поток времени будучи новиком… — Она даже головой покачала от удивления.
— Вафа бабуля то фе фамое мне фказала, — прошамкал я с набитым ртом, стараясь поскорее всё это проглотить. Похоже разговор потихоньку перетёк в нужное мне русло.
— Видимо, не зря она тебя в всё-таки выбрала…
— А еще сказала, — наконец-то очистив рот, внятно произнес я, — что я уже не новик. Одна веда уже в кармане! — с гордостью произнес я.
— Так ты почувствовал, как твой ведовской промысел вырос? — В глазах Глафиры Митрофановны появился живой интерес.
Если принять во внимание, что о ней рассказывала Акулина, этот интерес становится понятным. Это исследовательский интерес настоящего ученого, насильно лишённого любимого дела.
— А как я должен был это почувствовать? — уточнил я её вопрос, который меня тоже весьма интересовал. Можно сказать, что жизненно.
— У всех по-разному это бывает, — пожала плечами Глафира Митрофановна. — У кого-то похоже на сильное алкогольное опьянение, у кого-то — на наркотическое, а у некоторых, вообще, сродни половому оргазму.
— Как раз последнее, наверное, ближе всего по ощущениям, — признался я, а Акулинка густо покраснела и недовольно зыркнула глазами в мою сторону. Вот ведь собственница какая!
При девушке (я так понимаю, еще почти и не целованной), конечно, этого было бы лучше не говорить, но мне нужно было как можно быстрее разобраться с собой. А лучшего специалиста в области ведьмачьих дел, чем её мамаша, мне не сыскать. Да и вообще никакого другого спеца не сыскать. Таким потусторонним делам ни в каких советских университетах не учат.
— Отлично! — воскликнула Глафира Митрофановна. — Это еще раз подтверждает мою теорию, что у сильных ведьм или ведьмаков усиление дара сопровождается «переживаниями» в виде оргазма…
— Мама, а можно как-то за столом не обсуждать такие темы? — неожиданно вспылила Акулина.
— Неужели? — Мамаша отвела от меня свой проницательный взгляд и уставилась на дочь так, словно в первый раз её увидела. — Ни слова о том, что ведьм, колдовства и прочего ненаучного бреда не существует? Я не узнаю тебя, доча! — Глафира Митрофановна перевела взгляд с Акулины на меня и затем обратно. — Браво, Роман! — Тёщенька неожиданно громко захлопала в ладоши. — И дня не прошло, а тебе удалось невозможное — перевоспитать нашу строптивицу!
— Мама! — Красивое личико девушки стало напоминать оттенком вареную свёклу. — Как же я вас ненавижу! — Она резко вскочила и выбежала из избы на улицу, закрыв лицо руками.
— Да повзрослей ты уже, наконец! — крикнула ей в спину мамаша.
— Глафира Митрофановна, — произнес я, заступаясь за девушку, — не хочу лезть в ваши семейные дела, но это уже перебор! Это же ваша родная дочь! Немного ласки и участия…
— Еще и ты меня учить будешь? — вновь фыркнула тётка, поднимаясь со своего места. — Сама как-нибудь разберусь…
Она прошла в угол горницы, в котором раскорячился на полстены массивный резной буфет, которому на вид было лет сто, не меньше. Открыв дверцу, мамаша сняла с полки пузатый графин, заткнутый стеклянной пробкой, в котором плескалась какая-то зеленоватая жидкость.
Одной рукой зацепив с полки графин, другой — две большие граненые стопки, она вернулась за стол, поставив передо мной хрустальную тару.
— Наливай, ведьмак! — распорядилась она, подвигнув ко мне пустые стопки. — Материна наливка, с небольшой моей доработкой! — как бы между прочим добавила мамаша. — На колдовских травках настоянная, ведьмовской силой зачарована! — подняв указательный палец вверх, что должно было, наверное, означать высшее качество продукта, сообщила Глафира Митрофановна.
Возражать смысла никакого не было, поэтому я послушно снял пробку с графина, а после поднял бутылку со стола. Обоняния коснулся одуряющий аромат каких-то лесных трав. У меня даже от одного запаха моментально закружилась голова.
Однако, несмотря на этот не слишком приятный момент, неожиданно отступила накопившаяся за день усталость и прояснилось в мозгах, как будто после душного помещения я вышел на свежий лесной воздух.
Наскоро наполнил пустые стопки, я подвинул одну из них мамаше и поинтересовался:
— За что пить будем, Глафира Митрофановна?
— А за тебя и выпьем, — весело отозвалась тётка. — За рождение нового ведьмака! — Она отсалютовала мне наполненной тарой и залпом махнула её содержимое.
— Ну, за меня, так за меня, — не стал я спорить с хозяйкой дома, и тоже лихо закинул внутрь стопку бабкиной зеленой настойки.
Вжух! — Обожгло слизистую крепкое пойло, оказавшееся, наверное, чуть ли не чистым спиртом, на котором настаивали неизвестные мне колдовские травы.
Но на вкус — весьма приятственная гадость. Но не успел я насладиться замечательным послевкусием настойки, как она, резво прокатившись по пищеводу, разорвалась в желудке настоящей ядерной бомбой! Горячая «ударная» волна разошлась по всему организму, вышибая слёзы из глаз и отдавая приятной ломотой в темечке.
— Однако… — прохрипел я перехваченным спазмом горлом, утирая брызнувшие слёзы. — Предупреждать надо, Глафира Митрофановна…
— Предупреждаю! — усмехнулась мамашка, уже сама разливая по
