Инсургент - Александр Евгеньевич Сухов
Засим наш малопродуктивный разговор с Пафнутовым сам по себе оборвался. На теперь уже бывшего товарища я, разумеется, здорово обиделся, но сразу из имения не свалил — все-таки довел до конца курс лечения. Два раза заставлял выпить свое тошнотворное средство, затем вливал в пациента прорву маны.
А еще я был приглашен в дом Исламова. Оказывается, этот горский князь (или кем там он значится среди соплеменников) со всеми удобствами обосновался в большом доме неподалеку от хозяйского. Как полагается правоверному мусульманину, по доходам он имел гарем из четырех жен: двух горянок, татарки и русской, синеокой красавицы из крестьян, из-за внезапно возникшего чувства непреодолимого влечения к статному чеченцу, согласившейся перейти в мусульманскую веру. За двадцать пять лет брака жены наплодили Мустафе кучу детишек, количество которых, подозреваю, тот и сам с трудом себе представляет. Старшие сыновья постигают воинскую науку в офицерских училищах, либо уже несут службу в разных гарнизонах Российской Империи. Девки, достигшие совершеннолетия, удачно выданы замуж за земляков-кавказцев. Впрочем, молодняка также хватало, поскольку на улице перед домом стоял оглушительный гвалт носившейся туда-сюда ребятни.
— Не все мои, — пояснил чеченец, — сюда из близлежащей Семеновки малолетки прибегают. Я обучаю своих всяким воинским кунштюкам, те, в свою очередь, натаскивают окрестных дружков. Эвон, сейчас занимаются отработкой захвата вражеского языка. — Я с сочувствием проводил взглядом основательно замотанное веревками тело с кляпом во рту, которое бегом тащили на себе четверо пацанов под командой чернявого, при этом синеглазого парнишки.
— Твой? — кивнул в сторону командира группы «пластунов», захвативших «пленного».
— Азамат, мой, конечно, от Таньки. Весьма упорен и своенравен, хоть и сметлив и зело силен для своего возраста.
Душевно посидели, плову отменного поели, кофе приготовил сам хозяин дома. Вспомнили дела давние совместные, как на Босфоре изрядно почудили, а потом в Таврийской Корсуни порядок навели знатный. Мустафе тогда полный бант солдатского «Михаила-Воина» перепал, несмотря на то, что тот был официально лицом гражданским и прав на получение воинских наград не имел. Но царь-батюшка ловко обошел этот запрет, для начала задним числом мобилизовал героя в Российскую Армию, затем присвоил ему сержантское звание, после чего одарил высочайшей солдатской наградой, за которую тот также получает от государства нехилое денежное пособие. Засиделись за полночь.
Утром следующего дня пациент выглядел более чем удовлетворительно. Убедившись в том, что освобожденный от ядов организм способен протянуть еще, как минимум, полвека, а то и более (если, конечно, его снова не начнут пичкать всякой дрянью), я поблагодарил хозяина за гостеприимство и выразил желание незамедлительно покинуть поместье. В качестве посильной помощи отставной генерал предложил мне денег, от которых я, разумеется, отказался, поскольку своих более чем достаточно.
Попрощались сухо. Пафнутов и рад был бы меня обнять и прижать к груди в знак благодарности за свое спасение, но, будучи обижен на него, я отстранился. Откланявшись хозяину и прихватив весь свой нехитрый скарб, уселся в управляемые Мустафой розвальни. Наш путь лежал в село Горицы, Кимрского уезда, Тверской губернии, что в двадцати двух верстах от поместья отставного генерала. Если конкретно, само по себе сельцо мне было абсолютно до лампочки, меня интересовало расположенная там по маршруту Вологда-Тверь железнодорожная станция. Оттуда я планировал добраться до губернского города, далее, также поездом, махнуть в Суздаль, а там на возке пердячим транспортом в гости к Бергу наведаюсь. Вот такой нехитрый план.
Свой летный комбинезон и прочую одежку с обувкой расщепил на атомы в очищающем магическом пламени вместе с загаженными пациентом тряпками и горшком. Мелкодисперсный порошок. Полученный в процессе сожжения прикопал посредством магических манипуляций на глубине десятка метров. Взамен Мустафа презентовал мне вполне достойную купца третьей гильдии одежду: теплые шерстяные штаны, заправленные в яловые сапоги, богато расшитую традиционными местными узорами косоворотку, кожушок из шкур хорька, лисью шапку с хвостом и прочее-прочее, всего не перечислить. Теперь мой внешний вид не так уж сильно бросался в глаза. Когда основательно поработаю над лицом и аурой, меня родная мама не узнает, не говоря об отце.
Вообще-то, мать моего реципиента давным-давно сгинула, исключительно по собственной доверчивости и недальновидности. А родному бате Драгомиру Германовичу и вовсе не до сыновьих проблем, ибо своих по горло. Спустя год после удачного возвращения в Россию, он все-таки женился и к этому времени успел наплодить аж пятерых деток разного пола и возраста. Проблемы сына его практически не интересовали. За все время моего боярства лишь несколько раз с ним пересеклись на каких-то званых вечеринках. Сухо приветствовали друг-друга и, обменявшись парой ничего не значащих фраз, быстро разбегались.
А вот дед мой Яромир Афанасьевич Шуйский поначалу попытался принять навязчивое участие в судьбе внука. Однако, будучи несколько раз посланным мной в известном направлении, обиделся по-стариковски и более с сомнительными советами, как лучше всего обустроить мой род, не лез. Вдобавок вычеркнул меня из списка официальных наследников рода. Думал обидеть внука до глубины души, я же просто рассмеялся, поскольку без того был не на первых ролях в плане наследования. Так что, пусть с этим разбираются без моего участия. Мне же общение с родственниками, которые ментально мне вовсе и не родня, было в тягость, поэтому сам ни к кому не навязывался, и к себе особо никого не допускал. Кстати, дед до сих пор коптит небо. От важных дел его ушлые наследнички хоть и отстранили, но формально тот до сих пор числится патриархом рода.
В двух верстах от села Горицы я попросил Исламова остановиться. Попрощались с ним вполне душевно.
— Ты, Андрюха, на Пафнутова не обижайся, не за себя трясется человек, за детей и внуков переживает. Поэтому во всякие сомнительные дела ввязываться не желает. — Он попытался хоть как-то обелить в моих глазах своего шефа, не пожелавшего разглашать даже своему спасителю известную ему информацию.
На что я ответил безо всякой обиды в голосе:
— Да всё я прекрасно понимаю, Мустафа, поэтому особо и не давил на него. Впрочем, нынешний политический расклад мне и так ясен. — Обняв горца, сказал: — Ну пока, друг, береги себя, заодно своего патрона. Бог даст, как-нибудь свидимся.
— Приезжай, брат, почетным гостем будешь, хлеб разломим, плов поедим, шашлык-машлык, кофе выпьем, поговорим по душам.
Мустафа виртуозно развернул возок с лошадкой на зауженной сугробами раскисшей дороге, вскоре скрылся за густой снежной пеленой, неожиданно посыпавшей из резко набежавших туч. Природа как
