Тайная дипломатия — 2 - Евгений Васильевич Шалашов
— Владимир Иванович, — перебил меня Семашко. — Можете говорить напрямую, потому что профессор Барыкин знает вашу настоящую должность. — Видимо, мой взгляд сейчас выразил нечто нехорошее, потому что нарком торопливо сказал. — Николай Александрович присутствовал на заседании Совнаркома, где разбирали заявки, там прозвучали и ваша фамилия, и должность.
Может, зря я свою секретаршу решил отдать под суд? Что взять с дурочки, если даже наркомы не умеют хранить секреты? Понимаю, сами народные комиссары знают и мою должность, да и меня тоже, но на заседаниях СНК присутствуют и приглашенные люди, есть и технические работники. Любопытно, как скоро информация о том, что Кустов и Аксенов — одно лицо, дойдет до французских спецслужб? Впрочем, какое-то время у меня есть, а раз оно есть, надо работать.
— Тогда еще проще, не нужно актерствовать, — сказал я, делая вид, что рад открывшемуся обстоятельству. — Скажите, а насколько может соответствовать действительности тот факт, что плесень способствует заживлению ран?
— Про лечебные свойства плесени писал еще Парацельс, — улыбнулся Барыкин.
— И Авиценна, — добавил нарком, а потом спросил. — А что за интерес у разведки к плесени?
Я строго посмотрел на Семашко и ответил:
— Николай Александрович, вообще-то разведка должна добывать информацию, ценную для страны. Простите за высокопарность, но мы стоим на страже жизни и здоровья советских людей. А кроме того, я сам немало повалялся в госпиталях, пару раз чуть не окочурился — простите за грубое слово, а уж сколько смертей от гнойных инфекций, от воспалений повидал, описать не могу.
— Прошу меня извинить за нелепый вопрос.
Семашко смутился и полез в стол за папиросами, хотя наркомам здравоохранения и не положено курить, а я продолжил:
— Попалась статья американских ученых — Альсберга и Блэка, если не ошибаюсь. Написана еще до германской войны, из-за нее, кстати, им пришлось забросить свои исследования. Там описание противомикробных свойств кислоты, полученных из какой-то плесени. Пенициллиум, что ли.
— Беда лишь в том, что лечебное свойство плесени известно, но вот как изготовить из нее лекарство, да запустить в массовое производство, пока не знаем. Если вам так интересно, порекомендую книгу Полотебнова «Патологическое значение зеленой плесени», — сообщил Барыкин.
— Чтобы мне прочесть эту книгу, нужно вначале биологический факультет заканчивать, — невесело улыбнулся я. — Да и возьмут ли меня туда, с учительской семинарией? Я-то, грешным делом, мечтал историком стать.
— Так какие ваши годы? — улыбнулся Семашко. — Поступите, а как закончите, займетесь наукой.
— И лет через двадцать открою чудодейственное лекарство.
— Думаю, гораздо раньше, — вмешался Барыкин. — Как мне кажется, Владимир Иванович имеет научный склад ума.
Спасибо, товарищ профессор, утешил. Сидя в кабинете, я ощущал себя если не полным дураком, но где-то близко. И как это другие попаданцы создают автомат Калашникова, варят на костре напалм, открывают антибиотики? У меня что-то слабо получается. Но сдаваться я не желал:
— А все-таки, Владимир Александрович, может быть, включите в план работы института исследование плесени? Что вы теряете? Теоретическая возможность получить лекарства из плесени есть, надо поработать. Чем черт не шутит, а вдруг, именно вы найдете способ? А я, в свою очередь, постараюсь помочь и деньгами, и добрым отношением. Вам ведь лабораторную посуду не один раз придется покупать, верно? А дизельный генератор не хотите? Мало ли, перебои с электричеством, а у вас есть резервный источник. Генераторы сам Владимир Ильич распределяет, но я с ним договорюсь. И молодых ученых хорошо бы в Европе поучить, опыта им невредно поднабраться. В Париже там, в институте Пастера, или в Германии. Поверьте на слово — наша помощь вам может пригодится.
— Даже доброе отношение ВЧК дорогого стоит, а уж помощь, тем более, — заметил Семашко, а Барыкин вздохнул:
— Я-то все понимаю. Но за любую помощь платить придется.
— Ух ты, — хмыкнул я. — Вы сейчас, словно Фауст перед Мефистофелем… Но я, товарищ профессор вашу душу продавать не прошу, даже никаких договоров подписанных кровью не потребую. Обещаю, а товарищ нарком свидетель — если у вас в течении десяти лет ничего не выйдет, никаких репрессий не будет.
— Владимир Александрович, соглашайтесь, — строго сказал Семашко уже не как коллега профессора, а как начальник. — Я вам еще пару ставок выделю и финансирование, а людей для работы вы из Ростова перетащите. Есть же у вас ученики, и немало. Посадите пару человек на изучение плесени, пусть работают.
Глава четырнадцатая. Париж, как много в этом звуке…
Париж, как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось!
Разумеется, в первоисточнике упомянут совсем другой город, но, когда я наконец-то вышел на перрон вокзала в Париже, ничего другого в голову не лезло. Устал от пересадок, от таможенников, от пограничников разных стран и от их нелепых вопросов, вроде такого — а не везу ли я с собой пулемет, а где мои бомбы? В предыдущие поездки дураков на моем пути попадалось меньше и дурацких вопросов тоже поменьше. А может, мне так только кажется, потому что с течением времени забываешь о передрягах прошлого, а настоящее-то вот оно, туточки. Но пулеметов я с собой не возил, даже браунинг не стал брать. А вдруг поляки, заходящие в поезд на участке между Кенигсбергом и Берлином, решат обыскать гражданина враждебной державы, пусть и находящегося в немецком поезде? Нет, лучше не рисковать. Посему, при себе имел только чемодан с личными вещами и баул с подарками для членов торгпредства. Еще у меня имелся спутник, бывший мастер Коломенского паровозостроительного завода, Юрий Васильевич Масленников. Надеюсь, за годы революции и гражданской войны он свою квалификацию не растерял. Конечно, мне бы нужны для работы в торгпредстве и другие специалисты, но их пока нет. Но будут. Кого-то я сам отобрал, кого-то Бокий. Не у всех решены вопросы с документами, да и не стоит ехать целой толпой, привлекая к себе лишнее внимание.
От Москвы до Риги нас, то есть русских, ехало пять вагонов, половина поезда, но постепенно народ начал «теряться». Кто-то остался в Латвии, сошел в Литве или в Восточной Пруссии (непривычно, что она не наша!) и, в результате, до Берлина вместе с нами добралось только двое. А дальше мы с Масленниковым отправились покупать билеты во Францию, а эти остались.
Вроде бы, соотечественники на чужбине льнут друг к другу, а эти старались держаться от нас подальше, да и мы не особо навязывались в друзья, особенно, если учесть, что одного товарища я узнал. Нет, на Большой Лубянке
