Виталий Корягин - Винг
— А как же отпеть, похоронить в освященной земле? — рыцарю стало страшно.
— А как те, кто попадает к туркам в плен, или гибнет на поле проигранной битвы? Вороны их и отпевают и о похоронах заботятся… Ну, что тебе посоветовать?.. Старайся не умереть! На подлости ты не способен, я знаю, а глупостей постарайся не допускать, — Тигран обнял сакса за стальные плечи, посмотрел в глаза.
— Тигран, я заколдован?! Скажи мне правду! — вырвалось вдруг у Эдварда
— Нет, конечно! Да, в моей воле зачаровать тебя, и ты бы поехал, как во сне, сделал все, как надо: убил немца, вернулся и обо всем забыл! Но я верю в тебя, в твой разум, Эдвард, и он свободен от колдовства!.. Да и какая разница, откуда взялась твоя сила? Ну, не было бы меня, еще бы что-нибудь придумалось… сотворил бы какой-нибудь святой чудо, вылечил тебя, или король за свое спасение полцарства подарил, в общем, розовая фея прилетела… Главное, оно у тебя есть, и теперь имеет значение лишь, как ты своим приобретением распорядишься. Ладно, сделаешь все, что нужно, вернешься, и я через год, полтора избавлю тебя от этой железяки…
Помолчал.
— Ноэми вот береги, другой такой сейчас нет!
— Эх, Тигран, я христианин, а она…
— Человек она! Понял?! Смотрю я, ты разборчив, — помрачнел старик. — Как же ты Господа нашего Иисуса Христа чтишь? Он ведь тоже жидом родился. Ладно, если любишь по-настоящему, преодолеешь и эту дурь в своей башке…
— Да, вот еще что! Батареи разряженные не выбрасывай, складывай в шкатулку, назад привезешь.
Они вернулись к костру.
При первых лучах зари Эдвард и Ноэми ускакали в сторону Крак-де-Шевалье.
Молодой рыцарь, мальчик сквайр с ним — обычная картина на дорогах Святой земли. Видно, что не новичок в боях — глаз скрывает черная повязка. Прекрасные доспехи, хорошие лошади. Ничего особенного.
Юной паре повезло. Контроль на переправе через Оронт прошли легко. Кто-то из госпитальеров даже припомнил гонца, посетившего замок летом, посочувствовал насчет ранения. Сакс уверил, что око зрячее, хоть и не терпит пока яркого солнца.
Он решил при посторонних повязку с глаза без крайней нужды, а перчатку с руки вообще никогда не снимать. А неизбежные вопросы пресекать, говоря, что дал такой обет пресвятой Богородице за исцеление от ран.
Знакомой дорогой мимо огромного замка быстро спустились к морю и к обеду въехали в Триполи.
Ноэми вся засветилась при виде поляны, где не так давно стреляли по мухоморам, где она целовала Эдварда. Какими беззаботными были они! Кто мог тогда предвидеть, что скоро судьба обрушит на них столько боли и несчастий?!
И прекрасные темные глаза ее над кольчужной личиной наполнились слезами, бедная девушка окаменела в седле, когда подъехали к пожарищу на месте дома Иегуды. Из проема ворот мерзко воняло мокрыми после дождя головнями. Эдвард остановился перед сорванными с петель створками, склонил голову, перекрестился.
В мрачном молчании добрались до пристани. Удачно договорились на каботажной барке, везущей продовольствие в армию.
Узнали не очень свежие новости. Король Ричард увяз под Аскалоном, большие потери, шансов взять Иерусалим в эту кампанию нет.
Завели лошадей в трюм, привязали там на растяжках, киприот- шкипер, вдохновленный солидной платой, отчалил не медля. Всю лунную ночь слабый, но устойчивый ветер гнал судно на юг. Наутро путешественники уже стучали в ворота дома родичей Ноэми, и заспанный Шимон недоверчиво рассматривал здорового Эдварда.
Глава двадцать шестая. Исповедь
Позавтракав, устроили втроем военный совет. Шимон сразу сообщил, что Алан жив, хотя в каком он состоянии, неизвестно. Фон Штолльберг, наконец, оправился от раны, его видели в городе. Шпионил, как оказалось, за собственными гостями хозяин дома, его вынудили монахи, угрожая погромом. Шимон надавил на доносчика, пообещал рассказать об этой его благоуханной деятельности в местной синагоге, и тот обязался информировать по возможности и другую заинтересованную сторону.
Эдвард предложил самый простой способ попасть в прецепторию: открыто явиться туда с требованием освободить Алана. Авось соблазнится мстительный комтур возможностью схватить самонадеянного, а на месте сакс уж решит по обстановке, как и что.
Ноэми и Шимон возразили против намерения Эдварда в одиночку сунуть голову в пасть льву. Рыцарь согласился, что и двоих впустить в крепость монахи, пожалуй, не побоятся, а, значит, и Шимон может отправиться с ним.
Ноэми же в праве участвовать в спасательной экспедиции Эдвард отказал наотрез, заявив решительно:
— Так я беспокоюсь за одного Алана, а с тобой не пришлось бы спасать сразу двоих!
Девушка обиделась и заупрямилась, лишь объединив усилия с Шимоном, саксу удалось хоть по видимости убедить ее в нецелесообразности непосредственного участия в визите к храмовникам.
— Ты снаружи нужнее. Лошадей в лесу посторожишь…
Позвали хозяина, велели передать монахам, будто он подслушал, что Эдвард собирается требовать освобождения шотландца.
Сакс отдал Шимону снаряжение и оружие, присланные Тиграном. Войти в образ христианского сквайра иудею оказалось непросто, но в кольчуге, шлеме и без пейсов он смотрелся удовлетворительно. Шпиону строго приказали скрыть в донесении, что оруженосец у рыцаря — липовый.
Шимон съездил на рынок, купил трех лошадей: одного отличного коня для Алана, и двух так себе: добраться до места.
Последним пунктом подготовки вызвали с навы шкипера и наказали: завтра вечером причалить в уединенной бухточке недалеко от прецептории и там двое суток ожидать хозяев.
После обеда Эдвард решил исполнить давно лелеемую мечту — сходить, наконец, в церковь, приобщиться благодати Божьей. Ноэми прилегла отдохнуть, а сакс с новым оруженосцем выехали со двора.
"Сквайр" остался с лошадьми у дверей базилики бенедиктинцев, а Эдвард вошел в храм. Обнажив голову, он нервно озирался в гулком, пустом в этот час зале, ему казалось, что ярко размалеванные статуи святых неодобрительно на него косятся.
Прошуршали легкие, почти бестелесные, шаги, подошел молодой священник с изможденным лицом фанатика:
— Сын мой, Господь радуется, видя защитников креста в своем храме! Чем я могу помочь тебе, сэр рыцарь?
Сакс преклонил колено, лязгнув железом о каменный пол, понурил голову:
— Исповедуйте меня, святой отец, ибо грешен я!
— Кто без греха пред Господом? Пойдем, сын мой, Всевышний милостив, простит он кающегося…
В боковом приделе священник шагнул в кабинку, склонил ухо к частой деревянной решетке:
— Внимаю тебе, сын мой… В чем вина твоя пред Всевышним? Какие заповеди нарушил? Убийство ли на твоей совести?
— Только в бою с язычниками, святой отец…
— Гордыня, любострастие, гнев… Чем отяготил ты душу свою?
— Смирение нашил я на плащ свой вместе с крестом. Любострастием грешен пока единственно в помыслах. А гневаюсь?.. На тех, кто не блюдет заповеди Божьи, кто грабит и убивает христиан!
— То гнев праведный, он угоден Господу, сарацины должны быть изгнаны…
— Не о них речь, отец… Единоверец наш, рыцарь Тевтонского ордена, подло сразил христианина, и вознамерился убить еще нескольких, я помешал ему, и он меня возненавидел, в бою с мамелюками ударил в спину и тяжко ранил, в отместку напал на дорогих мне людей и их тоже лишил жизни, похитил друга моего и оруженосца, воина-крестоносца, и держит в заточении. Ныне же я снова здоров и хочу помериться силой с убийцей!
— Известны бесчинства тех, кто давал обет чистоты помыслов и дел, быть оплотом веры. Сам Господь скорбит, взирая с небес на нечестивых орденских псов! Воистину притчей во языцех стали они, греша без удержу, грабя, насилуя и убивая, и даже губят души свои колдовством… Что ж не воззвал ты к светскому правосудию?
Эдвард потупил взор:
— Обращался я, святой отец, к нашему королю, но ему до таких погибших дела нет. Один из убитых — армянин…
— Схизматик?! Хуже язычников они, еретики, отринуты вселенским собором и папой и прокляты есть! А остальные?
— Иудеи… Но очень хорошие лю…
— Не могут быть хорошими люди, отрицающие божественность Христа, поганое племя, распявшее его! Зрю я, клевещешь ты на орденского брата. Дела его суди Господь! Но не грешит католик, сражая иноверцев, еретиков. И не смей помыслить о нечестивой мести, иначе изблюет тебя церковь из лона своего, и проклят будешь вовеки! Кайся, несчастный, проси Царя небесного простить прегрешения твои, забудь преступные намерения, смири гордыню! Всевышний ведает, кого коснуться карающей десницею своей, и тебя он ранив, наказал за связь с проклятыми иноверцами. Кайся, недостойный рыцарь, и скажи, чем еще гневил Бога?
— Меня лечил от ран мудрый врачеватель, и исцелил, и наделил силой, какой нет у других, которой не могут противостоять враги, одел железом, вооружил, но… Как мне узнать, от Бога ли эта мощь?..
