Попова Александровна - Пастырь добрый
В последние пару месяцев, правда, ситуация исправилась - по завершении прошлого расследования Курт обрел немалый praemium за осуществленное сверх меры искусно дознание (во многом благодаря запросам Вальтера Керна, надо отдать ему должное), да и сам помощник (по запросу теперь уже следователя Гессе) был одарен платой за исполняемую в течение тридцати одного дня работу агента Конгрегации, а также переведен на более приемлемое обеспечение, равное затратам на среднего курсанта академии. Однако даже у таких денежных средств имелась нехорошая tendentia со временем иссякать, и теперь, усаживаясь за стол студенческого трактирчика и здороваясь с хозяином, Курт мысленно вздыхал, раздумывая над финансовым резоном строгих постов.
- Шницель, - тем не менее, сообщил он в ответ на вопросительный взгляд из-за стойки и увидел, как Бруно, присевший напротив, чуть заметно покривился, точно от внезапной зубной боли.
- Постного чего-нибудь, - попросил подопечный непреклонно.
- А в монахи когда пострижешься? - уточнил кто-то из-за стола в углу и чуть привстал, неопределенно махнув рукой им обоим: - Здравствовать желаем... Давненько вас что-то видно тут не было, майстер инквизитор; зазнались?
- Я тут каждую неделю, - возразил Курт снисходительно. - Если б ты изредка просыпался и вынимал физиономию из тарелки, ты б меня видел. Я верно слышал, что тебя намереваются отчислить с факультета?
- Ага, Хоффмайер настучал? - с напускной обидой отозвался тот. - Ничего подобного. Держусь мертвой хваткой.
- Мертвецкой, если точнее, - хмыкнул кто-то у стены.
- Отвали.
- Беспробудной, я б сказал...
Меж двух столов тут же завязались прения, и на вошедших внимание обращать, наконец, перестали.
Свою порцию, принесенную довольно споро, Курт наполовину изничтожил уже за минуту, не заметив даже, как; мысли были далеко отсюда, блуждая меж пустырем у городской стены, свалкой и Кельнским собором. Подопечный ковырялся в тарелке вяло, перекатывая с края на край кусок тушеной морковки и косясь в его сторону с невнятной тенью во взгляде; когда взгляд этот начал уже осязаемо прожигать макушку, Курт, не выдержав, отложил вилку и воззрился на помощника вопрошающе и почти раздраженно.
- Что, в самом деле, с тобой такое? - спросил он, понизив голос, дабы соседние столы не услышали того, что их не касалось. - Сперва я думал, тебе претит сидеть на моей шее. После я полагал, когда средства у тебя появились свои, что ты экономишь. Однако же, это ни в какие рамки; даже задарма, когда у нашей хозяйки благое настроение, в тебя, кроме этой вареной гадости, ничего не запихнешь. Бруно, ты впрямь в монахи нацелился или страждешь желудком?
- Довольно для инквизитора странно отчитывать мирянина за склонность к постным блюдам, - усмехнулся тот и, повстречав его взгляд, посерьезнел. - «Что со мной такое»... Что с тобой такое? Как ты можешь это есть?
Курт переместил взгляд на недоеденный шницель, источающий острый аромат, и непонимающе передернул плечами:
- Не возводи поклеп; готовят тут отменно.
- Это мясо, - еще тише, чем прежде, возразил подопечный. - Жареное мясо. Неужто тебе кусок в горло лезет?
- Господи... - тоскливо проронил Курт, внезапно осознав, в чем дело. - Вот оно что...
- Посему - ты уж дожевывай и, Бога ради, попроси убрать тарелку, дай и мне поесть спокойно.
- Да брось, это глупо, - поморщился он, с омерзением глядя на горку овощей на блюде подопечного. - То есть, я понимаю, что это зрелище, а особенно все то, что его сопровождает, довольно неприятно... я и сам... Ты помнишь. И - да, это может запомниться надолго; согласен даже, что попервоначалу и аппетит может испортить, но уже три месяца, как Кельн ничем, кроме грязи, не пахнет. Вон, твои приятели-студенты - наворачивают, и все горожане...
- Они к этому не причастны.
- «Причастны»... - повторил Курт, насупясь. - Точно о каком преступлении.
- Нет; мне себя упрекнуть не в чем. Но что-то от этой мысли легче не делается.
- Это противоестественно, Бруно, и нельзя же всю жизнь...
- Дай-ка я попрошу хозяина принести светильник, - оборвал тот резко. - И ты попробуешь зажечь его. Хотя бы затушить. Хоть в руке его подержи. Богом клянусь, я тут же затолкаю в себя три порции отбивных. С хрустящей, маслистой поджаристой корочкой. Идет?.. Вот так-то, - отрезал Бруно, когда он помрачнел, отвернувшись. - Не тебе меня лечить.
- А ты с меня пример не бери, - огрызнулся Курт. - И сохрани мозги в здравии. Ты меня всерьез настораживаешь; Бруно, с которым я познакомился в той деревне, был...
- Вот и поищи его там. К слову заметить, все в той же деревне я как-то свел знакомство с одним следователем, который тоже сильно отличался от того, кого я теперь перед собой вижу. Сдается мне, оба эти человека сгорели в замке фон Курценхальма. А лично я - еще и этим летом... Да, - через силу улыбнулся он уже чуть спокойнее. - Ткни в любого в Конгрегации - и, уверен, каждый будет с прибабахом. У меня задвиг - такой. И убежден, что подобных случаев среди вас много. Я ведь прав?.. Ты - от любой свечки отпрыгиваешь, точно от чумного трупа. Ланц даже в самую душную летнюю ночь не снимает ставен - упреет, но не снимет, хотя после того, как он расправился с поджигателем, его дом вообще большинство народу обходит за две улицы. Туда, верно, даже комары боятся влетать. У Райзе с собой неизменно фляга - и уж не с водой; не сказал бы, что он постоянно в подпитии, однако ж, не для красоты он ее таскает. Кроме того, он тешится в допросной с местными шлюхами; надо думать, флягу при этом ополовинив... и как знать, не придется ли его прикрывать Друденхаусу, когда он, быть может, перегнет палку однажды. Не со зла - так, заиграется попросту. Аd vocem[56], удобрять девицу, которую ты когда-то посадил в Друденхаус - мало чем лучше и тоже отдает извращением; тебе не кажется?
- Мне кажется, моя постель - не твое дело. Кроме того, я не сажал ее в Друденхаус, а лишь задерживал как свидетеля, и тебе это прекрасно известно.
- О да, - покривился Бруно скептически. - Конечно. Это сильно отличается... Далее: Керн почти не ночует дома - почитай всякую ночь он в Друденхаусе. Знаешь, почему?
- Почему?
- Не знаю, - передернул плечами тот. - Но убежден, что и здесь что-то нечисто. Возможно, дело попросту в том, что дома его никто не ждет... Тогда это самый безобидный из заскоков. Что совершается в мозгах местного exsecutor'а - я даже вообразить не берусь. Не знаю, приметил ли ты, но после первого своего допроса ты кривился каждый раз, когда, к примеру, ломалась хворостина под ногой - первые пару дней. Так что друденхаусский исполнитель, может, вообще питается одними кашками и принципиально даже ножки от цыпленка не отламывает... с другой стороны, каша - тоже не выход; допрашиваемых, я полагаю, блюет иногда - от болевого шока бывает...
- Satis, satis![57] - чуть повысил голос Курт, поморщась и отгородясь от подопечного ладонью, и встряхнул головой, выдавив улыбку, с каковой лекарь-духовник мог обратиться к тяжкому душевнобольному. - Так до чего ж можно дойти? До хлеба и воды?
- При каждом глотке вспоминая, сколько дней вымаливал твой последний арестованный хотя бы каплю?
- Ты впрямь меня пугаешь, - повторил он уже без улыбки, пытаясь отыскать в глазах помощника уже всерьез тень если и не помешательства, то, быть может, умственного смятения. - И это - когда ты ни одного такого допроса въяве не видел!
- Бога благодарю за это, - отозвался тот чуть слышно. - Кроме того, я видел то, что оставалось от человека после твоих допросов и, поверь, мне этого с лихвой хватило.
- Господи, - снова вздохнул Курт тоскливо, сдвинув тарелку в сторону и тяжело опершись о стол. - Начинаю думать - не напрасно ли я впутал тебя в наши дела. Может, и впрямь тебя тогда следовало попросту отпустить...
- Поздно каяться, - невесело усмехнулся тот. - Жуй-ка лучше, и пусть унесут это из-под моего носа.
- Ешь, - буркнул он недовольно и вскинул руку, прося забрать блюдо. - Ты мне аппетит изувечил. Теперь пост и у меня.
- Тебе невредно. У меня порой возникает чувство, что я приписан к магистратскому солдафону, а не к инквизитору. На месте нашей хозяйки я б указал тебе на дверь, на месте ее сына (тюфяк бесхребетный!..) - набил бы тебе морду. А на месте ее племянницы...
- Я от души надеюсь, Бруно, что на месте ее племянницы ты никогда не окажешься, - оборвал он раздраженно. - Твое же воздержание ничуть не более нормально, чем...
- У меня есть жена, - произнес тот глухо, и Курт почти со злостью прошипел:
- Она - умерла. Ее - нет. Уже три года как ее - нет!
- Вы в Рай верите, майстер инквизитор? - спросил Бруно вдруг - с такой серьезностью, что он опешил. - Ответь.
- Id est[58]?..
- Ответь.
- Прекрати паясничать. Что ты этим сказать хочешь?
- Там - она будет?
- Тебе лучше знать... - хмыкнул он с кривой усмешкой и, перехватив взгляд подопечного, запнулся. - Извини.
