Иван Кузмичев - Поступь Империи. Право выбора.
Все-таки это можно сказать единственный раз, за последнюю неделю, когда наше посольство отдыхает подобным образом, в большей части приходилось заночевать на природе, благо, что погода позволяла, да и время честно признаюсь, поджимало. Мне хочется как можно скорее уладить все дела в Европе, дабы отправиться назад в Россию приглядывать за собственным твореньем и государем-батюшкой, которому только предстоит совершить главную ошибку его царствования. Про которую стоит с ним как можно скорее поговорить, не на прямую конечно, но все же времени конечно еще вдосталь, но готовить разум царя стоит как можно скорей, а то валашские и молдавские послы сумеют смутить разум Петра в большей степени пустыми обещаниями.
Незаметно для себя расслабившись, погружаюсь в сладостные объятия царства Морфия, так и не успев вылезти из ванны, сделанной чуть ли не специально для чудесного времяпрепровождения в ней. Так уж получилось, что разбудил меня не холод остывшей воды, а тихий голос Никифора спорящий с кем-то возле порога.
-Что случилось?– плеснув в лицо немного воды, спрашиваю стоящих возле двери людей.
-Господин, ужин подан, все ждут только вас,– виновато ответил камердинер.
-Кажется, я говорил, что в походах и прочих подобных поездках все первостатейные нужды решаются без моего участия. Или Никифор мне вам теперь и разрешение в нужник давать необходимо?– спросил слегка раздраженно своего незаменимого слугу.
-Никоим образом господин,– чуть-чуть дрогнул голос камердинера.
«Обиделся, блин, действительно резко я начал, с чего бы это?– мелькнула удивленная мысль на грани сознания».
-Начинайте без меня,– командую через дверь.– Никифор останься.
По коридору разносились неспешные шаги второго человека, по-видимому, кого-то из дворян, судя по едва узнаваемому мной голосу, дверь, протяжно скрипнув, впустила Никифора с белым полотенцем на сгибе левой руки и виноватым выражением лица, мол, извините, что потревожил вас покой.
Быстро накинув на себя рубаху, штаны, завязал толи летние сапоги толи, летние ботинки, прицепив на ремень ножны с подаренной государем шпагой, хорошо, что перевязь как таковая благополучна, канула в лету, по крайней мере, для витязей и всего моего окружения удачно заменившись широким кожаным ремнем с портупеей. Признавать свои ошибки всегда тяжело, но очень полезно для собственного самомнения и рационального подхода к дальнейшим действиям, а признавать вину перед человеком стоящим на много ступеней ниже в иерархической и родословной лестнице во много крат трудней. Однако эти границы наедине легко «смываются» так же небрежно как те традиции, которые с завидным успехом и проворством ломает единовластный самодержец Руси – Петр.
-Никифор если я тебя чем-то обидел, то не обижайся на меня, ты же знаешь меня не первый год, ты мне дорог так же как и все мои товарищи, и сам по себе бесценен,– повернувшись к слуге с улыбкой говорю ему.
-Что вы батюшка, да никогда я не смог бы чем-то выразить свое неудовольствие коего и быть не может!– повалился на колени камердинер, на проклевывающуюся седину аккуратной небольшой бороды, упала слезинка из заблестевших глаз.– Я же за Вас господин Богу душу отдам! Батюшка только скажите!
-Встань, Никифор, встань я говорю,– с некоторой неловкостью говорю счастливо улыбающемуся слуге.– Я говорил тебе, чтобы не было такого!?
-Говорили господин,– снова поник он.
-А ладно, в последний раз такое, больше подобных выходок мне не устраивай. Ступай, я сейчас спущусь.
Вот ведь напасть уже почти два с половиной года как в новом теле, а до сих пор не могу привыкнуть к подобным вещам, прямо нутро все переворачивается, словно на вертел наматывается. Собравшись с мыслями, натянув полуулыбку на губы, спускаюсь вниз в трапезную, аромат жареного мяса переплетался с тонким запахом молодого вина разлитого в медные кубки, небрежно стоящие на столе, только одно место пустовало, дожидаясь своего хозяина. Во главе стола стоял то ли стул, толи кресло, справа сидели бояре, не спеша, потягивая из кубков вино, слева сидел лейтенант Фошин и граф Гомез неторопливо жующие мясо какого-то зверя, разрубленная тушка коего лежала перед ними на столе, предоставив им на выбор любую часть. За соседним столом ближе к входу сидели гвардейцы, и часть слуг, все же я не столь консервативен, чтобы к людям относиться как к животным, поэтому и наверное отношение ко мне у служащих мне несколько другое чем к большинству дворян России. Каждый человек ценен по-своему, и унижать его только по собственной прихоти верх идиотизма и пустое расточительство, ведь что такое Слово? Слово это пустота. Несущее в себе великую слову, порой довольно одной похвалы и человек готов ради тебя носом землю рыть лишь бы оправдать кажущихся надежд, вот такая вот, правда жизни, не всегда приятная, не всегда понятная, но существующая с момента когда первые люди смогли говорить друг с другом не на языке жестов а с помощью голоса.
Увидев меня, компания собралась встать, но тут же все сели обратно, по легкому мановению руки. Сев во главе стола я по неволе оказался под перекрестьем чужих взглядов обращенных на меня. Не торопясь взял первую порцию какого-то овоща, напоминающего картофель, почти такой же как и выращиваемый у нас в Петровки и поместье Александра Баскакова, только раза в полтора больше. Кажется сорт испанцев явно лучше, чем тот, который привез государь из Голландии. Хотя сильно напрягать мозги об этом не стоит, селекция данной культуры идет тем путем, которым и должна идти, благо, что мои первоначальные наставления по выращиванию земляной груши, включают в себя метод «сильнейших плодов», проще говоря, с каждого урожая отбираются наибольшие картофелины и на следующий год сажаются уже они. Правда, даже скинув, проблему распространения и выращивания картофеля на переехавшего в Рязань воронежского купца Лоханького, пришлось повозиться с принятием этого овоща в крестьянских семьях. Помня опыт своего батюшки и последствия, которые были в моей истории я решил обратиться за помощью на прямую к епископу Иерофану, дабы тот наставил младшее звено священнослужителей на проповедование пользы картофеля. Оный, к слову сказать постепенно распространялся по всей моей губернии, с помощью выселковых семей помещика Баскакова и быстрому росту самих клубней на черноземе рязанских равнин.
За этими не хитрыми размышлениями я и просидел всю трапезу в некой прострации, не слушая разгорающийся спор между двумя слегка подпитыми боярами.
-…нет, Егор Филиппович, вы не правы, не может ландмилиция быть достойна прошлых своих деяний. Сиречь государь-батюшка это доказал, послав их на охрану рубежей!– Борис Долгомиров с блестевшими глазами упорно доказывал своему собрату по чарке.– Изжила она свое времечко, теперь пущай с казачками вместе побудут, глядишь, и пользу царю нашему сослужат хоть какую-нибудь.
«Так ландмилиция…– тут же напрягаю мозги, переводя до сих пор несколько исковерканные, по-моему, подразделения нашей русской армии.– Кажется это бывшие рейтары, часть стрельцов и артиллеристы старой закалки, привыкшие к вензелькам на орудиях и стационарному положению орудий на протяжении чуть ли не целых месяцев, короче говоря, не тот контингент, который стоит брать батюшке, но и не тот которым можно просто так разбрасываться. Да определенно решение усиления южного порубежья много стоит».
-Так судари, вы, кажется, решили тут батюшку хулить?– спокойно гляжу в глаза боярам, с их лиц постепенно сходила кровь, бледность как морозный узор на стекле в лютую зиму поползла к шее.
-Нет, ваше… ваша светлость, как можно, мы же только о людишках простых говорим, о черни, которой тьма везде,– вымученно улыбнулся Егор Филиппович, дрожащей рукой вытирая со лба выступивший пот.
-Так вы русский народ за людишек бесправных держите, а иностранцев чумазых готовы на руках носить, так что ли?– все так же спокойно спрашиваю боярина Бирюкова, глядя в глаза Бориса Долгомирова, давно смекнувшего «куда ветер дует».
-Но так ведь они и правда людишки, холопы, что с них взять?– губы Бирюкова чуть дрожали, кажется, этот недалекий человек действительно не понимал о чем я его спрашиваю.
-Знаете,… Егор Филиппович,– выплюнул я его имя.– Я не желаю больше вас видеть, вы сегодня же отправляетесь обратно, с письмом государю. Если же вы задержитесь где-то, то я узнаю об этом, и поверьте мне сударь, наказание будет действительно страшным. Вслед за вами я отправлю еще одного гонца, и ежели он прибудет к моему отцу раньше вас…
Не договорив, я сразу же отвернулся, глядя куда-то поверх голов сидящих чуть в стороне от нас гвардейцев. Почти сразу же боярин на негнущихся ногах встали из-за стола и постоянно оглядываясь, пошел к себе в комнату, вытирая текущий по лицу и шее пот.
