Евгений Таганов - Рыбья Кровь и княжна
Дарник оказался в затруднительном положении: кого-либо казнить, да еще под нажимом ему совсем не хотелось.
— Начинать новый поход с казни я не стану, — заявил он воеводам. — С них достаточно будет изгнания из княжества.
— Но, князь, все войско требует казни, — возразил Лисич, выбранный главой Войскового суда.
— Передайте войску, что если этих двоих казнят, то оно поплывет в поход без меня. Мои боги лишат меня удачи, если я начну поход с крови своих воинов.
Его слова произвели нужное действие, покричав и повозмущавшись, гриди и бойники уступили. Простое изгнание обоим виновникам лишь дополнили другими наказаниями: клеймами на лбах, изъятием имущества и жен. Дальний конный разъезд отвез безлошадных изгнанников до западной границы княжества, туда, где за поперечной болотистой поймой начинались короякские земли.
Объявленное Молодым Хозяином желание оставить своими наместниками по княжеству Всеславу и Фемела, а по Липову — Охлопа было встречено как должное. В последние перед отплытием дни княжна сообщила мужу:
— Я беременна.
— Наконец-то, — встречно обрадовался он. — А то весь народ кругом удивляется, что нет ничего.
— Только из-за народа? — Жена собралась обидеться.
— Ну конечно. Обманывать его ожидания — себе дороже. Теперь уже и ты их не обманываешь.
В переводе на простолюдинский язык это означало: смотри на вещи не по-бабьи, а по-княжески. Всеслава поняла это и все же от бабьего вопроса не удержалась:
— Кого ты хочешь: сына или дочь?
— Мои боги запрещают мне это загадывать, — ушел он от прямого ответа. Про себя он мечтал о дочери, но обычай требовал хотеть больше наследника-сына.
В день отплытия на княжну больно было смотреть. Забыв о княжеском достоинстве, беспрестанно старалась дотронуться до мужа, не давая ему наедине переговорить с воеводами.
— Ты обещаешь, что даже ночью не будешь снимать доспехи? — по несколько раз спрашивала она его.
— Ты сама хоть одну ночь попробуй поспать в железе, тогда и проси, — отвечал ей Дарник. — А утонуть в них вообще милое дело.
— Можно моя Нежана тебе погадает? Только надо, чтобы ты сам согласился.
— Для гаданий я самый трусливый человек на свете, — мягко отказывался он.
В момент отплытия она все же взяла себя в руки и на глазах сотен провожающих женщин вела себя на редкость достойно: ни слез, ни суетных движений, ни судорожных объятий. Рыбья Кровь покидал Всеславу с двояким чувством: с одной стороны, он знал, что у него самая подходящая жена, какая только может быть, с другой — был рад наступающему перерыву в их отношениях. Нетерпеливое желание увидеть незнакомые места и новые человеческие лица вытесняло все остальное.
5
Флотилия из пятнадцати малых и пяти больших лодий-дракаров отошла от липовских причалов. Шли пятью звеньями, впереди каждого звена большая лодия, за ней три малых. На малой лодии 40 гребцов и 10 лучников, на дракаре 60 гребцов и 20 лучников. На каждом судне в команде по 3–4 арса, опытных мореходов, им поднимать парус и стоять у кормовых весел. Все войско из двенадцати сотен воинов, разделенных по новой разбивке на пять полухоругвей. Камнеметы и бортовые щиты убраны, видимых опоясанных мечами лучников не более 4–6 на одно судно — обычная охрана для торговых лодий. Шлемы и оружие гребцов спрятаны под сиденьями, а доспехи, как давно заведено у дарникских гридей, прикрыты длинными расшитыми рубахами. Гребли размеренно и неторопливо — без чрезмерного напряжения втягивались в новое для себя дело.
Дарник находился на головной тридцативесельной лодии, построенной по образцу захваченного у северных норков дракара, стоял на носу, рассматривая проплывающие мимо виды, и терпеливо сносил болтовню Корнея.
— Две калачских биремы с ромейским огнем — и от твоего речного каравана останутся одни головешки, — зубоскалил тот. — А потом твой раздувшийся в воде труп насадят на кол и будут показывать в Калаче на торжище.
— И в Русском каганате все наконец вздохнут с облегчением, — вторил князь, стараясь, впрочем, чтобы их разговор был не слышен другим воинам.
— Интересно, кто тогда подгребет под себя твое княжество: дорогой короякский тестюшка или остерский князь Вулич?
— Мой труп будет сидеть на колу в Калаче, и ему будет все равно, — усмехался Молодой Хозяин.
— Если тебе это безразлично, значит, ты не настоящий князь, а всего лишь раздувшийся вожак разбойной ватаги, — делал вывод княжеский шут. — А вот бывает так, что воевода может все битвы проиграть, а последнюю, самую важную, обязательно выиграть? И наоборот: все битвы выигрывать, а последнюю, самую важную, проиграть? Ты бы как лучше хотел?
— Все выигрывать, а последнюю проиграть, — отвечал Рыбья Кровь.
Это действительно было по нем: расплатиться за все свои удачи одним великим проигрышем, чтобы равновесие с остальными воителями-выдвиженцами в конце концов восстановилось. Стрела в бок, незадача с жениховским походом, возможно, являлись первыми легкими предостережениями. А на третий раз, как известно, не предупреждают, а сразу вышибают из седла. Подобный ход мыслей давно стал его привычкой: ожидать и балагурить о самом мрачном, чтобы оно на самом деле никогда не сбывалось.
В Малом Булгаре флотилия подхватила четыре ватаги булгар, чтобы затем высадить их у впадения Липы в Танаис — строить новое городище-крепость Усть-Липье.
Отсюда вдоль Танаиса начинались земли вольных бродников, что никому не платили податей, не сеяли хлеб, а жили охотой, рыбной ловлей и торговлей скотом. С проезжих торговых караванов они пошлин, впрочем, тоже не брали, довольствовались продажей им свежей дичи и рыбы, но при малейшей обиде могли сильно наказать любого. Дарника здесь любили, тем более что немало бродников служило в его войске, и на каждой стоянке князя с двумя воеводами-бродниками, Буртымом и Сеченем, ждало щедрое угощение.
Чем дальше на юг, тем становилось по-летнему теплее и солнечно. Воины с удовольствием купались в реке, забывая о мечах и булавах, спрятанных под сиденьями. На берегу у костров только ели, а спать вповалку ложились в лодиях. Не донимая войско боевыми занятиями на берегу, Рыбья Кровь изредка устраивал пробные схватки на воде: две малых лодии охватывали с двух сторон большую, перебрасывали на нее доски с крючьями и палками вместо мечей, устраивали общую схватку. Или заставлял гребцов раскачивать лодии, а камнеметчиков с укрепленных на палубе треног попадать при этом в цель. Да во время движения отрабатывал сигнальные знаки, приучая судовые команды к нужным перестроениям и действиям.
— Все равно, пока не дойдет до настоящей битвы на воде, понять, чего все это стоит на самом деле, невозможно, — говорили арсы-мореходы.
Еще несколько дней пути, и впереди показался сначала Малый Турус, а потом и Большой. Меченый уже был извещен о речном походе и как следует подготовился к встрече: бани, пиры, веселые девки. Тут же в Большом Турусе Дарника поджидал обеспокоенный посол из хазарского Калача:
— Не хочет ли князь переправиться на Итиль и идти на Хвалынское море в богатые багдатские земли?
— Это будет стоить вашему наместнику тридцать тысяч дирхемов, — невозмутимо выдвинул свое условие Рыбья Кровь.
— Обычно нам платят за проход через наши земли, а не мы платим, — скромно напомнил хазарин.
— Мои воины год назад кровь проливали за хазарского кагана и кровью расплатились за проход и по Танаису, и по Итилю. Еще раз говорю: поход в багдатские земли стоит для вас тридцать тысяч дирхемов, — повторил князь.
Никто не препятствовал послу с берега осмотреть всю липовскую флотилию. Несмотря на безоружный вид северных «купцов» и их лодий, опытный взгляд хазарина сумел по достоинству оценить всю мощь речного словенского нашествия.
— Мне лазутчики передали, что запас ромейского огня у хазарских бирем кончился, а новые горшки и сифоны из Царьграда привезут неизвестно когда, — сообщил Меченый чуть позже. — Неужели ты, в самом деле, хочешь взять Калач? Там одних воинов две тысячи, и еще столько же могут вооружить ремесленников и купцов.
— Сколько я тебя учил: считай свою силу, а не чужую, — весело заметил на это Дарник.
Хорошо отдохнув, пополнив запасы продовольствия и заменив тех, кого сильно укачивало, на турусских гридей, липовская флотилия двинулась дальше. От Туруса до Калача был один день пешего пути, столько же понадобилось и лодиям.
И вот утопающий в садах пограничный хазарско-асский город. Ассы, как русы и бродники, тоже говорили на словенском языке, но долгое разделение Диким Полем сильно изменило их: теперь они были больше хазарами и ромеями, чем словенами, и не испытывали к липовцам ни малейших единоплеменных чувств. Два года назад Дарник едва не взял Калач приступом, истребив не менее тысячи его защитников, поэтому на хороший прием здесь ему рассчитывать тем более не приходилось. Отойдя к правому безлюдному гористому берегу реки, лодии стали располагаться на ночную стоянку. Бесконечный майский день долго не затухал, давая возможность калачцам с левого берега как следует рассмотреть хищных пришельцев. Как и хазарского посла, мирный вид лодий никого не мог обмануть. Чужие торговые лодии спешно покидали калачские причалы.
