Евгений Таганов - Рыбья Кровь и княжна
— Запросто. Разве в вашем Священном Писании не сказано, что когда-то в Палестине были города, в которых мог спрятаться самый страшный разбойник, и его никто не трогал?
— Так ты в такой город захотел превратить свой Малый Булгар?
— Ну вроде того.
Всеслава, будучи свидетелем их разговора, позже тоже спросила:
— А все-таки, почему ты решил именно так?
— Ты же сама говорила, что в Русской земле не должно быть твердых писаных законов. Кто я такой, чтобы решать: какому смерду жить, а какому нет? Да и всем быстро наскучит, если я буду действовать заведенным порядком. Тимолай когда-то называл это хорошим и плохим расположением. Встретил ты другого человека, он тебе еще ничего не сказал и не сделал, а он тебе нравится, а иной раз человек все хорошо говорит и делает, а ты его терпеть не можешь. Считай, что эти трое из Затесей мне просто очень понравились.
Не оправдались опасения Дарника по поводу недоверчивости липовцев. В сказку о родовом веровании поверили все, включая Фемела и главного волхва города. Князя спрашивать не осмеливались, зато у княжны выпытывали все детали проведенного ими ритуала, так что Дарнику несколько раз приходилось подсказывать жене эти несуществующие подробности.
Корней тем временем докладывал, что в городе вся эта история страшно понравилась:
— Пока ты вешал колдунов и издевался над предзнаменованиями, для всех ты был хоть и князь, но чужак и выскочка. Теперь же, когда узнали, что у тебя есть своя сокровенная вера, ты стал всем одной крови. А меня ты посвятишь в свою веру?
— Эта вера не каждому по силам.
— Ну что для этого надо сделать, что?! — горячо восклицал подросток-хитрован, превратившийся за два года в долговязого парня и созревший для серьезной тиунской службы.
— Заслужить, хотя бы одну медную фалеру на ратном поле.
— Да я тебе уже своими доносами на две фалеры заработал, — канючил малый.
— Хорошо, еще год послужишь, а там посмотрим, — неопределенно пообещал князь.
Раньше, когда Рыбья Кровь слышал, что у взрослых людей забот бывает больше, чем у молодых, он напрочь этому не верил. Какие сложности, если у взрослого человека одни и те же события обязательно повторяются, надо просто вспомнить, как ты действовал в похожей ситуации в предыдущий раз, и чуть улучшенно повторить это сызнова? Точно так у него получилось и с княжением: первые распоряжения по хозяйству и суды над смердами дались ему нелегко, зато уже через год он щелкал их как лесные орехи.
Сейчас же Дарник с изумлением ощущал, насколько прежний опыт мало ему помогает. Пятитысячный Липов уже жил по каким-то своим внутренним законам, неподвластным самым правильным и умным распоряжениям своего князя.
Давно прошло то время, когда лишнюю капусту можно было снести на меновой круг и обменять на соседскую курицу. Вброшенные в этот меновой круг за четыре года несколько десятков тысяч серебряных и золотых монет все изменили. Реальную цену обрели не только товары, но и выполнение любой работы. Многие семьи коренных липовцев еще продолжались держаться старого уклада: пашня, скотина, охота, рыбная ловля, собственное обшивание и обувание. Но вернувшиеся из похода с рабынями-наложницами ополченцы и бойники строили в посаде дома и, не посягая на пахотную землю, занимались каким-либо ремеслом, нанимались в плотники, грузчики, землекопы, отправлялись с одной-двумя повозками в лесные селища, как перекупщики. Кому-то везло больше, кому-то меньше, и крепкая казна постепенно скапливалась у очень немногих, оставляя других у разбитого корыта. Объявленная осенью вира за войскового закупа в тридцать дирхемов, так же как и подати с банных и хлевных печей, уже не казалась несуразной, наоборот, способствовала возведению двухъярусных домов (обогреваемых одним дымом) и усилению отдачи от каждого наемного работника. Все делалось гораздо быстрее и усерднее, чем прежде. Менялись и человеческие взаимоотношения, больше появилось крика, язвительности, недоброжелательства.
— Город, он и есть город, — успокаивающе твердил Фемел.
— У нас в Корояке еще и побольше свар и ругани, — добавляла Всеслава. — И никто от этого в лес не бежит, а только больше в город стремятся.
Дарник во всех недобрых переменах винил, прежде всего, самого себя: ведь это он заполнил Липов пришлым людом, заставил половину города работать на свои войсковые нужды, лишил многие семьи сыновей-кормильцев. Поэтому при вынесении любых решений почти всегда становился на сторону липовских людинов. И разнообразия в этих делах случалось теперь гораздо больше, чем повторяемости.
То пожалует целое селище погорельцев-лесовиков, которое нужно куда-то приткнуть, то разбогатевший меняла начнет выкупать в Засечном круге дворища и пускать их втридорога, то случится драка из-за лучшего места на торжище. Даже простые войсковые дела, и те порой донимали Молодого Хозяина своими каверзами. Вдруг выяснилось, что все оружейницы переполнены и в большом количестве нового оружия нужды нет и мастера просят разрешить им продавать оружие и доспехи за пределы княжества. А как разрешать, когда он даже лучшим воинам не позволял вывозить в Корояк или Остер честно заслуженные трофейные мечи и луки? Или вспыхнувшие ссоры вожаков и сотских дальних и ближних веж за право чаще наведываться в Липов? А раз воеводы ссорятся, то и рядовым гридям не зазорно на кулаках выяснять отношения друг с другом. Навести здесь должный порядок мешал непостоянный состав самого войска: к лету оно вдвое расширялось, к зиме сужалось, и справедливо распределить на всех служебные тяготы было невозможно.
— А ты раздели княжество на войсковые фемы, как у нас в Романии, — посоветовал Фемел.
И в преддверии нового летнего похода Рыбья Кровь разделил княжество на пять воеводств: Липовское, Перегудское, Толочское, Булгарское и Турусское. Каждое из них само должно было решать, кого и на какое время посылать в Липов, как нести свою охранную службу, как и на что распределять княжеское довольствие.
— А не будут ли они ловчить с казной и припасами? — беспокоился Дарник.
— Конечно, будут, — уверенно отвечал ромей. — Зато все вокруг займутся нужным делом: воеводы начнут воровать, доносчики писать жалобы, а ты, князь, всех их судить. Уже никто не скажет, что ты им нужен только для охраны, с азартом будут следить, как ты со своим ворьем управляешься.
— Не проще ли тогда все считать и отправлять отсюда?
— Год назад было проще, а сейчас нет. Сейчас твои бывшие ополченцы и бойники уже не тот бесправный сброд, что прежде. У многих семьи, хозяйство, и за каждой мелочью обращаться в Липов им все больше в тягость. Пускай все сами на месте и решают.
— А как же я тогда вытребую с них то войско и те подати, что мне нужны?
— С податями тебя, конечно, подурачат, — не скрывал тиун. — А на войско рассчитывай. Где еще мужчинам распустить свои петушиные хвосты, как не на хорошей драке? В обносках ходить будут, а меч украсят самыми дорогими камнями.
Прибытие перед самым ледоходом сменных дружин из Перегуда и Туруса подтвердило правоту Фемела. Две сотни семейных гридей, их расселение и устройство порядком взбаламутили рутинную липовскую жизнь. Причем основной удар по всеобщему спокойствию нанесли жены гридей. Вчерашние рабыни, иноплеменницы и чужестранки, они не испытывали ни малейшего стеснения и с первого же дня стали яростно бороться за свое место под столичным солнцем. Липовчанки тотчас приняли их вызов, и весь город расцветился лучшими женскими нарядами и украшениями, с лиц молодок и хозяек постарше исчезли скука и озабоченность — у всех лишь бойкость и горделивость собой. Не отставали и сами пришлые гриди — тоже вовсю выказывали избыток сил и умений, стараясь хоть в чем-то утереть нос зажиревшим городским людинам. Особенно отличались турусцы, победители тарначской осады. Чтобы избежать княжеского суда за пролитие крови, повадились повсюду ходить с тонкими палками: убить или нанести увечья ими было трудно, зато доказать собственную ловкость — за милую душу! Понятно, что местные молодцы тоже не оставались в долгу.
«Скорее в поход уводи всех этих головорезов!» — ширился общий вопль липовчан.
Но Дарник идти в поход не собирался: во-первых, после победы над кутигурами заниматься более мелкими стычками было почти бесчестьем, во-вторых, он, наконец, нащупал дело, которым ему следовало впредь заниматься. По последнему зимнику в Липов из Казгара добрался караван персидских купцов на двадцати санях. Если для горожан их приезд явился лишь полезной и развлекательной диковинкой, то Рыбья Кровь рассмотрел в этом знак Божественного провидения.
Сколько раз он говорил своим приближенным, что хочет завести хорошие, безопасные дороги, по которым могли бы перемещаться не только вооруженные дружины, но и простые одиночные путники. Советники согласно кивали головами, но про себя считали это княжеской блажью. Ну какие могут быть у Липова, зажатого между Короякским и Остерским княжествами, безопасные дороги? Двадцать верст в одну сторону, сорок в другую. Им что же, у этих княжеств отвоевывать дороги нужно? Единственная длинная дорога имелась с севера на юг: из Перегуда, через Северск и Липов на пограничный Турус, да и то пролегала не по земле, а по речной глади. И пока что торговля здесь была самая ничтожная. Новая дорога на Казгар тоже рассматривалась как княжеское баловство — и вдруг через нее в Липов прибыли настоящие заморские купцы, которых ни в Гребне, ни даже в Айдаре сроду не видели!
