Алексей Борисов - Смоленское направление. Кн. 3

Для начала, Семён отобрал способных к ратному делу десяток новгородцев, из приведённых Бандерой, посадил их на лошадей и увёл в лес в сторону реки Веряжа. Не прошло и пяти дней, как черниговец прискакал снова, взял ещё шестерых и снова укатил. В следующий раз с ним отправилось трое. Через две недели ко двору Строгана вернулся всего десяток. Злые, исхудавшие, в потрёпанных тулупах, с плоскими котомками закреплёнными на груди и спине, юноши озирались по сторонам, плотоядно поглядывая на суетившихся у хлева дворовых девок. По команде Семёна новгородцы соскочили с лошадей, отвязали от себя дубовые доски, зашитые в мешковину, прикрепили их к сёдлам и стали за спиной своего командира. Черниговец подошёл к Строгану.

— Из всего молодняка только эти десять смогут идти в поход на Водь.

— А остальные где?

— Кто сбежал, кого волки задрали.

— Девять душ?

— Лучше сейчас, чем потом, — ответил Семён, — за год, я бы сумел сделать из них воев.

Строган сплюнул на снег.

— Я не собираюсь воевать! Дань собирать, только и всего.

— У Тёплого озера построили новый городок Самолву, в земли которого мы идём. Я спрашивал у новгородских купцов, что к нам в Чернигов торговать ходили, так там сидит князь с дружиной, стригущий ливонцев, когда ему этого захочется. Необученное ополчение превратится в рабов.

— Ты многого не ведаешь. Этим князем займутся другие. А пока, готовь людей, а не теряй. На Николая день* выступаем.

(День святителя Николая Чудотворца приходится на 19 декабря)*

Как часто бывает на Руси, запланированная дата постоянно перекладывается на более поздний срок, если это не праздник. Поход Строгана исключением не стал. Под конец года ударили такие свирепые морозы, что птицы замерзали налету. Следующей напастью стал снег, побивший все рекорды по месячной норме. Люди сидели по домам, не высовывая носа на улицу из-за пронизывающего ветра. Торговля замерла, а от постоянно горящих костров стали случаться частые пожары. В церквах приказали звонить в колокола, в надежде отогнать природную беду. И лишь к началу января, совместными усилиями звонарей, молящихся священников вместе с паствой, а может, внезапным антициклоном — погода наладилась. Снежные бури прекратились, но трескучий мороз остался.

Ровно за месяц до похода на Псков Новгородского князя Александра, Строган вывел отряд в количестве пятидесяти трёх человек в окрестности города к своей заимке, где в настоящее время располагается деревушка Поддубье, дабы оттуда двинуться к устью речки Луга. В дальнейшем, маршрут пролегал к реке Плюсса, где уже можно было начать сбор дани, затем к Желче, и так до самой Ремды. Пергамент карты пестрел населёнными пунктами с рисунками куниц, соболей и белок. Над рисунком и склонились боярин с воеводой, спрятавшись от внезапно наскочившей вьюги за толстыми стенами избушки, поставленной на сваях.

— Скажи мне, Семён, что у вас с Ростиславом произошло? — стал выспрашивать Строган у воеводы, — ты ж с ним с давних пор, по Новгороду тебя помню, когда Михаил своего сынка двухлетнего с собой привёз.*

(Князь Михаил в 1228 г., встав на сторону Владимира Рюриковича киевского против Даниила Романовича галицкого, отправился в поход на Каменец, а после неудачной осады этого города и заключения мира, через Брынь уехал с младенцем-сыном Ростиславом в Новгород, в 1229 г.)*

— Понимаешь, не по пути мне с ним. Нет у него Родины, не чует он землю нашу. Степняки его княжество разорили, а он, вместо того, чтобы людей сплотить, да силу крепить, на запад подался.

— Значит, — Строган стал сворачивать карту, — князей ты не любишь?

— Нет! В горе и в радости, князь людям своим служить должен, а не искать где сытнее и теплее. Умом разумею, что сопляк он ещё, но если в отрочестве любви к Отчизне не привили, толку с него для Чернигова не будет.

— Я тож князей не жалую. Видишь, кое в чём мы с тобою схожи.

— Ой, ли?

В этот момент заскрипела открывающаяся входная дверь, медвежья шкура, висевшая над порогом, колыхнулась и, в избушку зашёл Домаш Твердиславич, решивший совместить приятное с полезным во время похода — то есть, поохотится на лося.

— Шушукаетесь? — Заявил Домаш с порога.

— Ага, — ответил Строган, — Лучше б тебя в том лесу волки загрызли, — подумал про себя боярин, а вслух произнёс другое: Ну как, догнал подранка?

— А то? Сазон с братом, тушу на волокуше тянут. Сейчас свежатинки поснедаем.

Охота Твердиславича чуть не стала помехой шпиону Пахома Ильича, шедшему параллельно с войском Строгана. В жизни бы Домаш не смог бы догнать лося в густом лесу, кабы сохатый не учуял человеческий запах на пути его бегства. Зверь отвернул в сторону, провалился в сугроб, а когда пытался вылезти, метко пущенная сулица лишила его жизни. Новгородцы шпиона не обнаружили, а неприметный мужичок, одетый в белый балахон поверх добротного овчинного тулупа, ватных штанов и непромокаемых высоких сапог на меху, потихоньку отполз в сторону, встал на лыжи и поспешил к ближайшему селению, где его дожидалась верная лошадка. В Плюссах, как и во многих последующих деревнях, Строгана ждало полное разочарование. Задолго до подхода сборщиков дани, местные жители исчезали, прихватив всё ценное, оставляя в деревнях только стариков, которые рассказывая о страшной болезни, непременно указывали на огромные следы от костра, где якобы сгорели умершие больные.

Платить дань никто не хотел. Ещё в давние времена, люди старались спрятаться от мытарей в лесных схронах. В наказание, деревни беспощадно подвергались сожжению, но в этот раз, новгородцы столкнулись с повальным мором. Это было нечто новое, страшное, а посему опасное для своего здоровья. Единственные союзники, на которых могли опереться сборщики дани — старосты, в этот раз сами бойкотировали фискальные мероприятия. И делали они это не со страха, а благодаря тонкой и очень расчетливой политики, проведённой Пахомом Ильичом совместно с Кипеньским старостой Железняком. Невдомёк было Строгану, что ещё летом, в Гостилицах был проведён сход всех представителей водьских старейшин, который принял решение: Новгороду дани не платить, а свозить определённое количество своих товаров в новую крепость у устья Невы, где за него, получать пусть невысокую, но зато заранее оговоренную оплату вместе с грамотой, что подати сданы исправно. На этой декларации стояли две печати. Одна из них принадлежала Пахому Ильичу, а вторая — доверенному лицу новгородского князя Александра, Якову Полочанину. Прибыль от продажи полученных товаров с лихвой компенсировала положенный процент в княжью казну, долю посреднику, а так же пополняла звонким серебром обитые железом сундуки узкого круга новгородских бояр. Сам князь Александр в экономические дебри не лез, и когда давал согласие на сбор дани Строгану, то душой не кривил. А если и умолчал чего, то только по простоте своей, о войске своём заботясь.

Единственный угол, который надо было грамотно обойти — это как объяснить старостам, что надо прятаться и разыгрывать спектакль. С этой задачей превосходно справился младший сын Железняка. С его слов отряд Строгана был описан как банда грабителей. Хотите ждать помощи — придёт, но только уже поздно будет. Посему, надо хитрить и делать всё, что говорят умные люди. Многие старосты поступили правильно. В результате чего и себя спасли и добро деревенское. Но нашлись и сомневающиеся. Благо, таких были единицы. Озверевший от неудачного похода Строган, выгреб их скотницы подчистую. Не спас и пергамент, с важным видом преподнесенный старостой разорённой деревни. Боярин бросил его в огонь, даже не читая, а зря.

Спустя две недели, после оставления сгоревшей деревеньки на озере Долгом, новгородцы вышли к Низовицам, расположенным в десяти верстах от Чудского озера, оставляя болота Чистого мха и реку Желчу слева от себя. Здесь заканчивались границы земель, с которых Строгану разрешалось собирать дань. Пополнения отряда за счёт местных жителей не произошло, пришлось изменять планы. Дальше, следуя по льду Желчи можно было выйти к погосту Ремда, но там начинались Орденские земли. В Низовицах боярина ждала первая удача за весь убыточный поход. Охотники не успели попрятать приготовленные на продажу шкурки, вследствие того, что были на промысле, а весть о разорении соседей не дошла по вине непогоды.

Семён грамотно обложил пять дворов своим конным отрядом, согнал женщин, стариков и детей в один дом, а Строган в это время дал команду выносить всё более-менее ценное добро на улицу. Целых два возка сумели наполнить одними шкурками. Ещё один продовольствием, но боярину показалось этого мало.

— Вытаскивайте всех женщин и детей! Продадим в Новгороде. Деревню сжечь!

— Не позволю, — возразил Домаш, — Нельзя людей трогать, они уплатили данью с лихвой.

— Да? А дюжина погостов, — брызжа слюной, завопил Наездинич, — С которых я ничего не получил? Они заплатят за них!