Подонки! Однозначно - Анатолий Евгеньевич Матвиенко
Вопреки обычаям, он зашёл на трибуну не один, а в окружении матросов самого воинственного вида — в пулемётных лентах, с «маузерами» в кобуре, винтовкой за спиной и гроздьями «бомб» (то есть ручных гранат) на поясе, диво, как они таскали на себе пуда полтора оружия и не стремились прилечь отдохнуть.
— Граждане Российской республики! Вы уже знаете, что новая законная народно-революционная власть и впредь намерена беспощадно подавлять любые контрреволюционные выходки, за которые полагается одно наказание — смерть. Мы — на войне, а на войне действует единственное непреложное правило: кто не с нами, тот против нас. Любые дискуссии о переустройстве России оставим на потом, после достижения справедливого мира. На 1 ноября сего года мы объявили созыв Съезда Советов, там дискуссии тоже не будет — Съезд утвердит Конституцию и новый состав ВЦИКа.
По залу прошелестел ропот. Совсем недавно мечтали об Учредительном собрании, а тут — на тебе, бабушка, Юрьев день. Государственное устройство державы определит Съезд Советов, причём Седов не скрывает, что намерен превратить Съезд в инструмент упрочения собственной власти.
— Видение нашей Социалистической партии России и РСДРП на будущее страны не имеет существенных различий. Цель одна, метод тоже один — революция. Вспомните, на 1-м Съезде Советов Ульянов мяукнул «есть такая партия», имя в виду, что большевики, эта горсточка авантюристов, готовы взять власть в стране, чем вызвал смех в зале. Сейчас я заявляю: такая партия, Социалистическая партия России, уже захватила власть и правит твёрдой рукой на благо трудового народа. Ульянов, сбежавший после провала их неуклюжего восстания, предполагаю, следит за нашими успехами издалека и стискивает кулачки в бессильной зависти. Мы приняли в СПР лучшие большевистские кадры, но нам нужно объединение всех прогрессивных социалистических сил.
— Объединение партий? — перебил Чхеидзе.
— Объединяться могут только сравнительно равные субъекты. Сейчас СПР стоит неизмеримо выше РСДРП и по влиянию в Советах, и по уважению в обществе. Жёсткая вчерашняя расправа с врагами революции доказала: мы сильны и беспощадны. В то же время в Совнаркоме, в наркоматах, в губернских и уездных заведениях достаточно мест, куда бы я хотел пригласить вас, граждане. Товарища Вышинского — наркомом юстиции и главным революционным прокурором России. Товарища Дана — наркомом здравоохранения и общественного призрения. Вакантны места наркома финансов и председателя Центробанка… — список незанятых должностей Седов перечислял минуты две. — Но мы не можем допустить внутренних склок, поэтому коалиционное правительство исключено, это наглядно показал крах Временного правительства. Товарищи социал-демократы, склонные принять моё предложение, должны будут покинуть РСДРП и вступить в СПР, подчиняясь строгой партийной дисциплине и лично моим распоряжениям. Не возражаю, если слияние произойдёт целиком, мы примем всех бывших меньшевиков, кроме Керенского и других негодяев, запятнавших себя работой во Временном правительстве в период его благоволения к Корнилову.
— Керенский — эсер! — поправили из зала.
— Да хоть эСэСэСэР, мне плевать.
— Вы хотите установить диктатуру хуже Корнилова! — снова крикнули из публики.
Он ответил цитатой из былых собственных выступлений:
— Диктатура — это запор. Демократия — понос. Выбирайте, что вам больше нравится, — и зло рассмеялся.
Седов покидал Таврический под шум и рокот возмущения. Он предложил меньшевикам капитулировать без боя, повторяя: кто не с нами, тот против нас, а сражаться с СПР у вас кишка тонка. Одновременно подкинул лакомый кусок в виде занятия высоких должностей в верховном аппарате и в губерниях. Расчёт прост — меньшевики почти единогласно примут резолюцию, отвергающую предложение о поглощении их партии, а затем группами и поодиночке начнут просачиваться в Смольный, желая вступить в СПР и занять хлебный пост. Седов их переиграл, увы, не нокаутом, а только по очкам.
В спину прилетело: неужели еврей сумеет возглавить русскую революцию?
Седов даже не попытался высмотреть в зале крикуна. Вспомнил слова Виктора Черномырдина, ещё не рождённого здесь: «Если я еврей, чего мне стесняться? Я, правда, не еврей».
Русская революция развивается как революция для всех россиян. В этом смысле Бронштейн-Седов — стопроцентный русский.
Глава 12
Когда около полудня 25 августа кошмарный с виду, дрожащий реечками-планочками и вибрирующий полотном обшивки воздушный «корабль», гордо именуемый «Илья Муромец», снизился у Могилёва, снижением в те годы называли посадку, продрогший Седов сто раз пожалел, что выбрал этот стрёмный способ путешествовать. Но выхода не было. Каждый час отсутствия в Петрограде сулил непредвиденные проблемы, на расстоянии никак не решаемые. Тихоходный «ероплан» привёз председателя РВК в Ставку во много раз быстрее, чем если бы пользовался железной дорогой.
Брусилов, уведомлённый заранее через телеграф, выслал на лётное поле авто, сам встречать не вызвался. В Ставке, занимавшей сплошь вагончики — в полной готовности зацепить локомотив и отчалить подальше при приближении фронта, некогда бравый генерал поразил Седова апатией и пессимизмом. Ими, похоже, заразил и остальной генералитет. Конечно, непосредственные обязанности исполнял, восстановил связь с командующими фронтами, вышедшими из-под начала Корнилова, не более того.
Они остались с Седовым вдвоём в персональном купе генерала. Председатель сразу и довольно грубо перешёл на «ты», Брусилов отвечал тем же.
— Раскис как обиженная институтка, которую в подворотне оприходовал балтийский матрос?
— Германцы не институтку обидели, а всю Русскую армию. То, что от неё осталось. И ты не предложишь способа спасения. Не иначе как ускоришь агонию.
Седов, сидя за дубовым столом напротив командующего, потянул к себе карту с отмеченным положением войск.
— Так… Они заняли Ригу и далее не движутся.
— Сил и у немчуры мало. Там обоснуются, подвезут припасы. Навербуют местных, кто ненавидит русских. И двинут на Ревель, оттуда — на Петроград.
— Хорошая новость. Значит, Москва в безопасности… Да не сверкай глазами, усы подкрути, не генерал, а мокрая половая тряпка после приборки. Волшебной палочки нет, но идея имеется. У австрийцев точно нет сил наступать?
— Те сами на ладан дышат. Мне бы пару дивизий, таких как в четырнадцатом году, фронт бы прорвал и их опрокинул…
— Нам не нужен прорыв фронта.
— А что нужно? Чудо? Ангел Господень с огненным мечом?
— Я у тебя вместо ангела… Кстати, Брусилов, ты не
