Стрелки Аустерлица - Августин Ангелов
Кони ржали, раненые орали от боли, драгуны ругались матом, повсюду внутри полуразрушенного монастыря сабли звенели о штыки, а сверху со стен щелкали выстрелы. К счастью, стрелков, засевших там, оказалось немного. Да и стрелять в сторону собственных офицеров в неверном свете костров они не рисковали. Потому Дорохов пленил без труда весь штаб французского полка почти в полном составе. Все те пятеро офицеров, которые к этому моменту собрались на совещание у полковника в штабной палатке, попали в плен. И командиру полка конных егерей под дулом пистолета не оставалось ничего иного, как только прокричать своим воинам:
— Не стреляйте, мы сдаемся! Приказываю всем сдаться!
Анри Верьен в этот момент, увидев дуло пистолета прямо перед собой, а также яростные глаза человека, державшего оружие, в которых отражался огонь костров, почему-то очень сильно захотел жить, понимая, что человек этот выстрелит. И рука у него не дрогнет, потому что такие страшные глаза могли быть только у убийцы, который причинял смерть много раз. Хотя полковник никогда прежде не считал себя трусом, но, очутившись в подобной ситуации, застигнутый врасплох противником, неожиданно ворвавшимся в центр лагеря, он испытал самый настоящий страх. И липкий холодный пот заструился у него по спине.
Верьен совсем не ожидал от противника подобных дерзких действий. Ему никто не докладывал, что у русского блуждающего отряда есть еще и настоящая кавалерия. Разведчиками сообщалось в штаб лишь о стрелках русского гвардейского Семеновского полка и об остатках австрийского пехотного Моравского полка, которые примкнули к этим русским. Но, правда оказалась значительно хуже. На внезапную кавалерийскую атаку русских драгун со стороны тыла, да еще и ночью, полковник Верьен никак не рассчитывал.
Глава 20
Как только поручик и майор отправились выполнять мои приказы, я тоже не стал терять времени. Отогнав от себя навязчивые мысли о баронессе фон Шварценберг, я прошел к кострам нашего бивака, приказав стрелкам Семеновского полка прервать отдых и вооружаться. Они уже отдохнули несколько часов после дневного марша. И наступило время задействовать их в предстоящем деле.
Все солдаты-гвардейцы были хорошо вымуштрованными пехотинцами русской армии, очень уважающими воинскую дисциплину. Среди них не имелось ни одного новобранца, лишь опытные старослужащие, тянувшие служебную лямку более пяти лет. Каждый из них гордился, что стал гвардейцем. Ведь после службы в гвардии перед любым из семеновцев открывались перспективы сделать карьеру. Для них работали те самые «социальные лифты», про которые столько говорилось у нас в двадцать первом веке. И человек с низов, пройдя гвардейскую службу, имел возможность вознестись достаточно высоко по карьерной лестнице, потому что из ветеранов подобных полков с большой охотой набирали полицмейстеров, пограничников, таможенников, станционных смотрителей и прочих ответственных служивых людей гражданских, но полувоенных по своей сути, государевых служб.
Мне же, как офицеру, руководить подобным личным составом, дисциплинированным и беспрекословно выполняющим любые команды начальства без всякого брюзжания, было значительно проще, чем старослужащими бойцами-контрактниками двадцать первого века, каждый из которых, прежде всего, считал себя личностью, имея по всем темам свое собственное мнение и глядя на командиров с некоторой иронией. Здесь же, в 1805 году, личность солдата безжалостно подавлялась жесткой системой муштры, а потому приоритеты у каждого из гвардейцев были очень простыми: за веру, царя и Отечество они готовились умереть в бою достойно. По этой причине они относились ко всем вопросам воинской подготовки очень серьезно, отлично понимая, что от правильности действий зависели их жизни и достижение победы в бою.
Когда я поднял их в ночи, приказав вооружиться дополнительными ружьями, никто из семеновцев даже не показал вида, что удивлен. Расхватав трофейное оружие из обоза, отобранное у французских вольтижеров, у фуражиров и у гусар, каждый из стрелков-семеновцев вооружился дополнительно парой стволов. Почистив и зарядив лишние ружья, солдаты по моему приказу выдвинулись на позиции. На дороге, ведущей к чумному монастырю, они затаились возле телег, приготовившись к стрельбе.
Я же находился рядом, при свете луны глядя на круглый белый циферблат трофейного «Брегета» с черными стрелками, указывавшими на крупные римские цифры. В условленное время, согласованное с Дороховым для начала атаки, я отдал приказ открыть огонь. Предстояло произвести впечатление на противника, отвлекая его внимание от выдвижения нашей кавалерии. Но, это не было пустой имитацией и тратой боеприпасов в воздух. Семеновцы давали залпы, выполняя конкретную боевую задачу уничтожить передовые посты вражеских егерей, слишком сильно выдвинувшиеся в нашу сторону под покровом темноты. И огонь наших стрелков позволил решить ее.
При свете луны, которая вновь появилась на небе, как только ветер проредил облака, французские егеря, попав под плотный огонь семеновцев, частично полегли, а остальные бежали подальше, отстреливаясь из своих штуцеров с безопасного расстояния, как им казалось. Вот только, застрельщики майора Вильгельма фон Бройнера не давали им возможности спокойно отсидеться. Метко стреляя из австрийских «штуценов», которые не уступали французским примитивным винтовкам ни в дальности стрельбы, ни в разбросе при попаданиях, австрийские стрелки отогнали оставшихся егерей еще дальше, вынудив их отступить почти к самому монастырю.
Тем временем, атака нашей кавалерии на центр вражеского лагеря стремительно развивалась. Из полуразрушенного монастыря слышалась беспорядочная стрельба. А французские егеря, уже полностью бросив свои передовые позиции, бежали к самому монастырю. И я приказал семеновцам их преследовать, чтобы связывать боем и дальше, не давая егерям передового отряда прийти на помощь тем французам, которые дрались с полуэскадроном Дорохова, ворвавшимся внутрь монастырских развалин.
Оставив австрийского майора с его стрелками защищать подходы к нашему биваку, усилив остатки батальона австрийцев моравскими добровольцами, я сам пошел вместе с гвардейцами атаковать в пешем строю. Ехать на лошади в этом случае было очень опасно, поскольку верхом я, как одинокий всадник, выделялся бы при лунном свете слишком сильно. А я не собирался подставляться и представлять собой заметную и очень желаемую цель для вражеских метких стрелков. Не дождутся.
Я прекрасно знал и всегда помнил, что офицеров
