Последнее лето ярла Ульфа - Александр Владимирович Мазин
Девка таки справилась. Залезла в штаны, делала приятное. Вильд совсем разомлел. Кувшин опустел, надо бы велеть еще один… Но лениво.
«Я гридень», — подумал Вильд. Нет, не гридень. Хускарл.
— Я — хускарл ярла Ульфа Хвити! — произнес он вслух.
Звучало грозно.
— Хвити, да! — поддержал Хедин. — Твой ярл хорош! Не зря его Белым нарекли, ой не зря!
— Ульф Хвити — мой родич по браку! — похвастался Вильд. — И Свартхёвди Медвежонок тоже!
— Медвежонок — наш! — Хедин ударил кружкой по столу, расплескав пиво. — Дух Одина в нем силен!
— Один? — встрепенулся сосед Хедина, вынырнув из грез. — Один! — рявкнул он. — Один жаждет крови!
Он попытался встать, но потерял равновесие и свалился со скамьи под стол, да там и остался.
— Мы третий день пируем, — сообщил Вильду Хедин. — Здесь бонд из наших есть. Пиво варит и продает недорого. Только нам. На других уже не хватает! Этот, здешний, — махнул рукой в сторону хозяина, — сначала нас не любил. Теперь любит. И вас будет любить. Если успеет.
— Почему если успеет? — пробормотал Вильд.
— Так Йёрд сказал, что скоро его убьет. Слышь, Йёрд, ты когда этого убивать будешь, — Хедин пнул лежавшего под столом берсерка, — ты ему вели сначала мяса нам побольше нажарить, слышь!
Берсерк под столом не отозвался. Видно, уснул.
— Эй ты, просыпайся!
Вильда ударили по спине.
Он открыл глаза. Потом, упершись руками, с трудом отделил лицо от стола. Голова сразу закружилась.
— А ну встань!
Вильда ухватили под мышки и без всякого уважения вытащили из-за стола.
— Не… Не трогать… Меня! — прохрипел он.
Стоять было трудно, мир вокруг расплывался, словно Вильд глядел сквозь воду. Однако он разобрал, что берсерки куда-то делись. И Ануд с Тулбом тоже. Остались только он и Искуси, который, будто мертвый, висел на руках незнакомых воев.
А еще Вильд обнаружил, что воинский пояс куда-то пропал. Вместе со всем, что на нем было, включая кошель с деньгами и оружие. Меч!
Меч тоже пропал!
Вильд хотел развернуться, но едва не упал, запутавшись в спущенных штанах. Ухватился за стол.
— Где… Мои… — начал он, едва шевеля неуклюжим языком.
— Берите их, и в крепость! — распорядился кто-то за спиной.
Вильда снова ухватили под мышки, он рванулся, схлопотал тычок твердым в бок, по почке, зарычал, вырвал правую руку, нашарил рукоять ножа на чужом поясе, выдернул его и всадил между ребер тому, что держал шуйцу. Он не думал, что делает. Все движения были привычны, как дыхание, и нож легко вошел между ребер. Хватка ослабла, зарезанный начал оседать, но прежде, чем он упал, Вильд успел выхватить из петли у него на поясе боевой топорик. Теперь ему было чем защищаться… Но проклятые штаны, из-за которых и шага не сделать! И не меньше десятка воев в бронях, с копьями и щитами. Это уже не ополчение. Гридь.
«Сейчас меня убьют», — подумал Вильд.
Мысль не пугала. Она была словно не про него.
Что радовало: хмель ушел, в голове прояснилось, и мир обрел привычную устойчивость. Так что, если удача, он еще одного с собой заберет. Увидит Перун, что не жертвой, а воином ушел Вильд, Труворов сын! Пал в бою неравном!
— Отошли от моего брата!
Заря!
Сначала Вильд обрадовался. Потом ему стало жутко неловко оттого, что его застали со спущенными штанами. А потом разглядел, сколько воев заполонило харчевню, — и испугался уже за сестру. Хотелось оглянуться, но нельзя. Метнет кто копье — и все.
— Отошли, я сказала! — еще звонче выкрикнула сестра. — Ты! Который с двумя гривнами на шее! До двух считаю! Потом буду убивать! Раз!.. Два!..
…И Вильд с изумлением увидел, что строй смоленских воев попятился. Пополз назад, умело разделяясь, чтобы обойти столы, и смыкаясь вновь.
И тут Вильд наконец-то рискнул обернуться…
И враз полегчало.
Заря была не одна.
С ней было еще трое своих. Но не это главное.
Главное, что было за ними.
А за ними стояли рядышком со шлемами в руках Бирнир Бесстрашный и Свартхёвди Медвежонок. И лица у обоих были такие счастливые, какие бывают у тех, кто вернулся домой из долгого странствия. Или у берсерков в предвкушении битвы.
А за Бирниром и Свартхёвди, кто с палубы «Гунгнира», а кто уже с причала, точно так же лыбились их братья-берсерки.
И было ясно: стоит Заре послать стрелу, и нескольким десяткам смоленских дружинников наступит конец, скорый и кровавый.
— Мы уходим! — выкрикнул их старший, тот самый, с двумя серебряными гривнами на шее. — Уходим!
И смоленская гридь потекла наружу, на улицу. А те, кто держал Искуси, очень аккуратно усадили-уложили варяга на скамью, подхватили дружинника, которого зарезал Вильд, и тоже поволокли наружу.
Вильд глянул на мертвое лицо и пожалел, что ударил насмерть. Юное безусое лицо исказила предсмертная мука, и ужас навеки застыл в мертвых глазах. Плохая смерть. Вильд ни за что не выбрал бы такую. Этот отрок тоже не выбирал. Оттого и пожалел его сейчас Вильд.
— Штаны надеть, родич, — мимоходом бросил Свартхёвди, проходя мимо. По-словенски сказал, что особенно обидно. И тоже по-словенски, хозяину харчевни: — Пояс, оружие вернуть! Считаю до пять. Потом убивать всех! Му-чи-тель-но!
Глава семнадцатая
Хозяева оружия
И вот опять мы трое сидим в покоях Дира и обсуждаем убийство, ответственность за которое, как и в прошлый раз, пытаются повесить на меня.
Когда мне сообщили об инциденте, я очень сильно напрягся.
Не из-за самого обвинения. Фиг им, а не мой Вильд!
Пропали Ануд и Тулб.
С Вильдом — понятно. С Искуси тоже.
А вот Ануд и Тулб — исчезли.
Первым делом, конечно, подозрения пали на дружинников Дира. Но те открестились: мол, не знаем, не видели. И это было похоже на правду, потому что опрос свидетелей подтвердил: нет, они моих свежеиспеченных хускарлов не забирали. Те куда-то пропали задолго до инцидента.
Но когда берсерки покинули харчевню, вся моя четверка оставалась там в полном составе.
Так Медвежонку сказал Хедин, и мой брат принял как данность.
А когда в харчевню пришли дружинники Дира, то застали там только двоих. Вернее, одного. Спящего «мордой в салат» Вильда. И пьяного в хлам Искуси.
Ануд и Тулб исчезли.
Искали новоиспеченных хускарлов всерьез.
Взяли в оборот всех местных, которые не успели смыться из харчевни. Опросили хирдманов Скульда, остававшихся при кораблях. Стражу на пристани и у ближайших ворот тоже опросили. Я и Медвежонок лично. Пряник и кнут. Вернее, кнутище. Пять дирхемов за информацию. И «вывернуть шкуркой наружу» за ее сокрытие.
Ноль.
Я был уже в шаге от того, чтобы объявить большую операцию по прочесыванию Смоленска и окрестностей с привлечением нурманов Скульда и обещанием больших проблем — смоленскому князю, который, по моим предположениям, был первым подозреваемым.
Обошлось.
Нашлись варяжата.
И оба — в порядке. Если не считать похмелья и некоторого переутомления от сексуальных излишеств. Ну и совесть их, понятно, мучила. Друзей-то они бросили. А когда узнали, что едва не стали причиной войны, то и вовсе засмущались.
Но их страдания — это ничто в сравнении с мучениями виновника сегодняшней «встречи лидеров».
Как только выяснилось, что с этими двумя
