Андрей Ерпылев - Расколотые небеса
Размышляя таким образом, Маргарита с провожатым добрались до «гауптвахты», спешно переоборудованной из обычного деревенского дома. Правда, жил в нем прежде, видимо, какой-то куркуль: окна маленькие и узкие, как бойницы, забранные густой решеткой, — тюрьма тюрьмой. Даже улучшать практически ничего не пришлось. Так, добавили камеры слежения и сигнализацию, и все.
Часовой, вооруженный автоматическим карабином с примкнутым штыком, взял на караул при виде начальства. Экипирован он был полностью: армейский бронежилет, каска и даже гранаты на поясе. Женщина даже пожалела парнишку, по лицу которого из-под обреза шлема катились крупные капли пота. Но заодно и отметила про себя предусмотрительность поручика.
— Вольно. — Она прошла мимо часового и пропустившего ее вперед офицера.
— Это произвол, сударыня! — едва она пересекла порог, накинулся на нее один из «дворцовых», томящихся в «предбаннике», поскольку дверь во внутренние помещения охраняли сразу два мальцевских «цербера», имевших вид еще более решительный, чем страж на входе. — О вашем поведении будет немедленно доложено Борису Лаврентьевичу…
— Во-первых, здравствуйте, господин Егоршин, — узнала баронесса мельком знакомого ей офицера. — А во-вторых… Вы ничего не перепутали? С каких это пор мои люди подчиняются князю Челкину. — Она намеренно опустила «светлейшего».
— Нет, но… Все равно я вынужден буду доложить…
— В чем же дело — докладывайте.
— Прикажите вашему башибузуку вернуть нам поминальники! — выпалил второй посланец светлейшего, красный как рак.
— Вы изъяли у них поминальники? — подняла брови Маргарита, поворачиваясь к поручику.
— Так точно!
— Немедленно верните. Итак, господа, — обратилась она вновь к ротмистру Егоршину. — Чем обязана неожиданным визитом?
Ротмистр с готовностью протянул свои бумаги:
— Вот предписание на конвоирование в Санкт-Петербург означенного лица.
— Все правильно, — баронесса внимательно изучила составленные по всей форме документы и вернула обратно, — имеете право… Только понимаете, господин Егоршин, есть некая заковыка.
— Какая?
— Я уже говорила вам, что непосредственно господину Челкину не подчинена. И к службе дворцовой охраны не имею никакого отношения.
— Значит, вы отказываетесь выполнить предписание? — занервничал офицер. — Я должен буду…
— Помилуйте! — подняла ладони отстраняющим жестом баронесса. — Разве я вправе отказаться? Просто я должна получить одобрение СВОЕГО начальства — только и всего.
Команда Егоршина несколько успокоилась.
— А как скоро… это…
— Одобрение? Что вы! Конечно, скоро! Завтра утром, я думаю, все утрясется. Понимаете, господа, — я ведь тоже человек подневольный…
— Ну, если только до завтра, — неуверенно переглянулись «дворцовые».
— Не более, — заверила их Маргарита. — Поручик! Проводите ротмистра и его подчиненных в гостевой дом. И чтобы по первому разряду! Я прослежу — смотрите у меня! — строго погрозила она офицеру, в глазах которого блеснуло понимание, пальцем.
— Так точно! Прошу, господа…
Визитеры удалились, влекомые поручиком, превратившимся из неуступчивого стража в радушного хозяина. Теперь за них баронесса была спокойна: «дворцовые» — обычные люди, а у Мальцева вечерами собирается весьма незаурядное, с точки зрения любого холостяка, общество… Следовательно, часов двенадцать форы у нее есть. Тем более что, отдав приказ, Челкин, привыкший к неукоснительному исполнению желаний и отсутствию всяческих препятствий на пути проводников своей воли, вряд ли станет проявлять беспокойство.
Жестом отослав часовых, она открыла дверь в «келью» Бежецкого и встала на пороге, озирая холостяцкое жилище.
Посол возлежал одетым на расправленной постели, делая вид, что читает какую-то книгу. Маргарита могла поклясться, что он сейчас даже не задумывается над ее содержанием и вряд ли понимает, на каком языке она напечатана. На визитершу он старательно не обращал никакого внимания, но несомненно слышал все, происходившее снаружи — двери в его «каземате» особенной мощью, в отличие от стен и окон, не отличались.
— Фи, граф! — поморщилась женщина. — Вы превратили вполне приличное жилище в казарму. Се моветон, мсье!
— Князь, — буркнул Бежецкий, не поворачивая головы, и перевернул страницу.
— Что? — не поняла Маргарита.
— Повелением Государя, фамилии Бежецких пожалован княжеский титул. Передающийся по наследству.
— Вы серьезно? Тогда тем более неприлично вам, генералу и князю, лежать, тогда как дама стоит. Пусть даже эта дама всего лишь баронесса.
Генерал и князь отложил книгу (баронесса успела прочесть на обложке что-то вроде «Опыты выращивания племенных…»), сел на постели и угрюмо заметил:
— Врете, сударыня. Вы такая же баронесса, как я — папа римский.
— Вы грубиян, сударь, — Маргарита тоже присела на скрипучий стул (мебель для этой «тюрьмы» собирали по всему Чудымушкино). — Но я вас прощаю. К тому же, как я знаю, в королевском ранге вы уже были, теперь вот князь… Так недалеко и до папского сана.
— Да, я теперь знаю ваше настоящее имя, — продолжал Бежецкий, упорно не глядя ей в глаза. — Анастасия Дмитриевна, если не ошибаюсь?
— Мне всегда больше нравилось имя Анна, — вздохнула женщина. — А еще что вы про меня знаете, Александр?
Она намеренно опустила отчество и с удовлетворением заметила, как дрогнуло его лицо.
— Все, — с трудом выговорил он — почему-то перехватило горло. — Все. От рождения до…
Теперь дрогнуло что-то в душе баронессы.
«А ты хочешь знать, что ему известно? — вовремя остановила она готовый сорваться с губ вопрос. — Мало ли что могло статься с твоей близняшкой по ту сторону?…»
— Все это интересно, — оборвала она мужчину на полуслове. — Но у нас с вами очень мало времени. Собирайтесь. Я выйду, если это необходимо.
— Зачем? — Князь поднялся на ноги и одернул летный комбинезон. — Я как древний грек — Omnia mea mecum porto. [12]
— Удивляюсь я вам, Александр, — вздохнула баронесса. — При вашей жизни, да не позабыть латынь… Хорошо, пойдемте. Не желаете захватить с собой ваше занимательное чтиво? — не удержалась она от колкости. — Дорога будет дальней.
— Ничего. Надеюсь, что попутчик будет интересным, — вернул шпильку Александр.
* * *Александр открыл глаза и долго не мог отождествить с чем-нибудь знакомым звук, вырвавший его из крепкого сна.
«Черт, — постарался он уснуть снова — часы утверждали, что сейчас третий час ночи. — Наверное, приснилось…»
Но стоило ему смежить веки, как звук повторился.
Тихая печальная мелодия неслась откуда-то из смежного со спальней кабинета, но припомнить, что там могло ее порождать, он не смог, как ни напрягал плавающий в мутной полусонной одури мозг. Вроде бы ничего такого…
«Поминальник!.. — пришло вдруг озарение. — Конечно же, поминальник!»
Сменив хлопотную жизнь жандарма на вполне респектабельную карьеру гвардейского полковника (не по своему желанию, однако), он и думать забыл, каково это — вскакивать в два часа ночи от заполошного звонка. Благо все возможные полковые дела, не требующие отлагательства, вполне могли потерпеть и до утра. Поэтому и поминальник, с которым прежде не разлучался даже, пардон, в сортире, бывало, забывался то в прихожей, то в столовой, то вообще — в кармане мундира, повешенного в шкаф… Теперь, вероятно, он оставил его на письменном столе в кабинете.
«Неужели нельзя подождать до утра… — проворчал полковник, откидывая одеяло и шаря ногами по полу в поисках удобных домашних туфель. — Что у них там — кобыла жеребится или кто-то из унтер-офицеров загулял и угодил в полицию?…»
Он, убей, не мог вспомнить, чей номер пометил в памяти приборчика аллегро мольто из «Осени» Вивальди. [13] Но, видимо, ни с чем радостным данный номер не ассоциировался, если для него была избрана эта напоминающая о бренности всего живого музыка…
«О господи! — хлопнул себя по лбу, окончательно сбрасывая дрему Бежецкий. — Это же номер Маргариты!»
Точно. Именно на эту мелодию сменил он «Весну» того же Вивальди, когда их с баронессой отношения окончательно разладились. Все же не повернулась рука ни стереть, ни закрепить за строчкой сухих цифр что-нибудь другое, менее эмоциональное.
Действительно. На дисплее высвечивался знакомый до последнего знака номер.
«Что ей понадобилось в такой час? — думал он, не решаясь прикоснуться к клавише вызова. — Неужели…»
— Вы спите, полковник? — раздался в мембране волнующий голос. — Только не говорите мне, что я вас разбудила.
— Конечно же, нет, — отчего-то засмущался он вполне естественного в ночное время, да еще для человека его положения, занятия. — Я засиживаюсь допоздна, сударыня.
