Виктор Юнак - СМЕРШ идет по следу. Спасти Сталина!
– Руди, старый жид, мы пришли сюда не твои загадки разгадывать. – Скорцени уже начала нервировать эта постоянная таинственность на лице Майера. – У нас нет лишнего времени, чтобы посвящать его беседам с тобой. Объясни, что это такое.
Майер удовлетворенно потирает руки и хихикает.
– Значит, я добился того, чего хотел. Если даже вы, люди искушенные и подготовленные, ничего не поняли, куда уж понять русским. Так вот, это такое миниатюрное реактивное оружие, я бы сказал, ручной гранатомет, который я назвал панцеркнакке.
– Прогрызающий броню! – задумчиво произнес Грейфе. – Уже интересно. Продолжайте, Майер.
– Да, так вот! Эта небольшая металлическая трубка, – Майер берет ее в руки, – с помощью кожаного футляра, – он открывает лежащий рядом чемоданчик с необходимыми аксессуарами, – легко помещается в рукаве френча, шинели или даже обыкновенного плаща, – демонстрирует это на себе. – В трубку вкладывается кумулятивная бронебойно-фугасная граната с электрическим запалом. Стрельба производится с руки нажатием специальной кнопки, соединенной проводом с электрической батареей, спрятанной в кармане одежды, электроимпульс идет от батарейки карманного фонаря. Такой снаряд пробивает броневую плиту толщиной более сорока миллиметров на расстоянии в триста метров… Мне осталось совсем немного для окончательной доводки панцеркнакке.
Офицеры завороженно осматривали несколько минут необычное оружие. Оба недоверчиво качали головой. Сорок миллиметров! Для Грейфе не было секретом, что максимальная броня автомобиля, на котором ездит Сталин, равнялась тридцати миллиметрам. А здесь на целых десять миллиметров больше. Значит, если все удастся, Сталину живым из своего бронеавтомобиля не выйти!
– Сколько вам нужно времени для доводки? – поинтересовался Грейфе.
– Три-четыре недели, господин подполковник.
– Работайте. Когда будут испытания панцеркнакке, я приеду лично.
– Старый еврей Майер слов на ветер никогда не бросает.
– Заткнись, Руди! – крикнул Скорцени. – Иначе твой язык когда-нибудь обезглавит твое тело.
Майер покорно склонил голову. Грейфе со Скорцени вышли из лаборатории и вернулись в кабинет Скорцени.
– А что с самим Тавриным? – спросил Грейфе.
– Готовится. Я думаю, через полгода он будет полностью готов к операции «Возмездие». Это что касается овладения оружием. Что же касается его самого…
– Что случилось, Отто?
– Видите ли, Генрих, согласно легенде, Таврин в бою на границе с Польшей был тяжело ранен. Мы настойчиво предлагали ему сделать специальную хирургическую операцию с тем, чтобы одну ногу сделать короче другой.
– Ну и?
– Эта русская свинья наотрез отказалась.
– Что же делать? Неужели нельзя сделать это без его воли?
– Можно, конечно, но тогда как бы он на нас не обозлился и не завалил операцию. Но мы нашли другой выход. Мы поместим его на три недели в одну из лучших клиник Берлина, где лучшие хирурги с помощью скальпеля искусными шрамами имитируют тяжелое осколочное ранение в область живота и левого бедра и подкрепим эти шрамы и рубцы справками «советских госпиталей».
– Ну что ж, Отто. Я вполне удовлетворен увиденным и услышанным. Готовлю доклад руководству.
18
Чувствуя приближение заброски в тыл, Таврин начал капризничать и проявлять упрямство. Из-за этого в середине декабря 1943 года его подготовка к заброске к русским несколько застопорилась. Для более гарантированного успеха занимавшийся им теперь вплотную и непосредственно начальник главной команды «Цеппелин-Норд» майор Отто Краус предложил Таврину сделать хирургическую операцию для того, чтобы перебросить его под видом инвалида.
– Что за операцию вы имеете в виду? – насторожился Таврин.
– Вам прооперируют ногу с тем, чтобы вы стали хромым.
– Ни в коем случае я на это не соглашусь, – тут же, не раздумывая, набычился Таврин. – Ноги мне еще могут пригодиться в ходе выполнения задания.
– Да поймите вы, Таврин! Наша немецкая медицина достигла таких успехов, что эту операцию вам сделают без нанесения вреда вашему здоровью. Более того, наш главный хирург готов дать гарантию, что после войны вам сделают еще одну операцию, в результате которой нога снова станет нормальной.
– Я сказал, что на это не соглашусь! Вплоть до отказа от задания, – заупрямился Таврин.
– Ну, отказаться от задания после того, сколько на вас потратили сил и ресурсов, вам никто уже не позволит, – тяжело вздохнул Краус.
Он на несколько минут задумался, сидя на стуле и покачиваясь взад-вперед. При этом взгляд его остановился на Таврине.
– Хорошо! – наконец произнес майор, перестав качаться. – В таком случае вам сделают другую операцию, чтобы оставить на вашем теле следы ранений.
– Неужели нельзя обойтись вовсе без операции?
– Нельзя! – начал терять терпение Краус. – Без хирургического вмешательства вам не обойтись. Для вашего же блага! Ради вашей же безопасности! Разговор закончен. Когда назначат день операции, за вами пришлют машину.
– Погодите, господин майор, – Таврин остановил уже выходившего из комнаты Крауса, тот повернул голову, но не более того.
– А что я скажу Лидии о подобных изменениях на моем теле?
– Вопрос уместный, – кивнул Краус и повернулся к Таврину всем телом. – Вы сообщите фрау Бобрик, что уезжаете в командировку на фронт. По возвращении же из госпиталя домой скажете ей, что были ранены.
Таврина продержали в Рижском военном госпитале четырнадцать дней. Ему под наркозом сделали большую рану на правой части живота и две небольшие раны на руках. Через две недели на теле у него остались следы, схожие с зарубцевавшимися ранами. Их-то он и показал жене, оправдывая перед ней свое отсутствие.
Однако после этого он отказался прыгать с парашютом.
– А что, если он не откроется или я застряну в кроне деревьев? – капризничал Таврин. – Или мы с Лидой окажемся в разных квадратах?
Крауса такое поведение все больше раздражало, но путей к отступлению не оставалось уже не только у Таврина, но и у него самого. Таврин это тоже прекрасно понимал, потому и позволял себе подобные вольности.
– Хорошо, я придумаю какой-нибудь более подходящий для вас вариант.
Посоветовавшись с Отто Скорцени, они совместными усилиями придумали вариант с мотоциклом, тем более что был готов очередной образец тяжелого десантного четырехмоторного самолета «Арадо-332», который осталось только испытать в полете.
– Ну, самолет с мотоциклом – это совсем другое дело, – после небольшой паузы произнес Таврин. – Но только если вы гарантируете, что самолет сможет сесть.
– Это мы вам гарантируем, – почти крикнул Краус.
Напоследок Таврина снабдили целым списком адресов, паролей и явок с агентами в Москве. Отдельно подсуетился даже сотрудник гестапо, бывший военный летчик Красной Армии Тенников, давший Таврину адрес своей жены, проживавшей в Москве. Просил сообщить, что жив и находится у немцев. Знал бы он, что привет от мужа Тенниковой передаст на допросе один из сотрудников НКВД.
19
Начало января 1944 года. Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер проводит очередное совещание.
За длинным столом для заседаний сидят: сам Гиммлер (во главе стола), начальник Главного управления имперской безопасности обергруппенфюрер СС Эрнст Кальтенбруннер, начальник VI Управления, бригаденфюрер СС Вальтер Шелленберг и его подчиненные Генрих Грейфе и Отто Скорцени.
– Господа! – начал Гиммлер. – Все вы знаете, что положение на фронтах, как на Западном, так и особенно на Восточном, для нашей армии пока не самое лучшее. Необходима небольшая передышка для того, чтобы наши доблестные войска пришли в себя, перегруппировались и начали новое наступление. Как это, к примеру, происходит сейчас в Арденнах. Но наступление только на Западном фронте фюрера не устраивает. Он ежедневно требует, чтобы были предприняты наступательные действия и на Востоке. Необходимо положить конец русским победам. А для этого нам нужен один, хотя бы один маленький успех в логове врага – в Москве. Кальтенбруннер и Шелленберг постоянно докладывают мне о готовящейся операции «Возмездие». Но мне хочется знать, когда же все-таки я доложу фюреру о том, что операция «Возмездие» началась? Что вы на это скажете, Шелленберг? На бумаге у вас все получается здорово.
– Рейхсфюрер! Операция «Возмездие» вступила в решающую фазу подготовки. Но для того чтобы завершить эту фазу, нам необходимо получить ваше согласие, – Шелленберг замолчал и вопросительно посмотрел на рейхсфюрера.
– Я вас слушаю, Шелленберг. Я очень внимательно вас слушаю.
Шелленберг обвел взглядом всех присутствующих, раскрыл лежавшую перед ним кожаную папку со свастикой и поднял глаза на Гиммлера. Тот молча кивнул.
