Андрей Колганов - ЖЕРНОВА ИСТОРИИ
Но главное теперь - подготовить почву к нужному повороту на предстоящем XIII съезде РКП (б).
ГЛАВА 12
Итак, очередной этап партийных битв отшумел. Троцкий, который после похорон Ленина совершенно слег, к середине февраля все же немного ожил, и в конце концов выполнил решение ЦК - отправился на отдых в Сочи. Я тоже взял небольшой тайм-аут в своих занятиях политикой, ограничиваясь лишь текущими делами в наркомате, да нечастыми посещениями спортзала на Цветном бульваре.
К моему удивлению, раз-другой на этих тренировках появилась Лида Лагутина. И как она узнала, когда именно меня можно встретить на этих тренировках? Это обстоятельство слегка шевельнуло в моей душе неясные подозрения. Конечно, "студентка, комсомолка и, где-то, наверное, даже и красавица" отнюдь не внушала мне каких-либо антипатий - скорее, наоборот. В конце концов, здесь мне еще не было и сорока, спортивную форму я все-таки немного подтянул, на недостаток жизненных сил не жаловался, работой чрезмерно изнурен не был, и даже политические треволнения не смогли превратить меня в фанатика, сжигающего всего себя в пламени политической борьбы. В общем, другой человек на моем месте вряд ли возражал бы против возможности установить с Лидой более тесное знакомство…
Однако на моем месте был не кто-то другой, а я сам, собственной персоной, со всеми моими тараканами в голове, скелетами в шкафах и прочими неизвестными и невидимыми широкой публике обстоятельствами. Там же, где осталась вся моя прежняя жизнь, я потерял и свою любовь. Несмотря на то, что непонятные и неподвластные мне силы положили между нами почти девяносто лет, несмотря на то, что в этом времени моя любимая еще не родилась - забыть ее было просто невозможно. В результате я, конечно, не игнорировал женщин, не чурался женского общества и не шарахался от красивых девушек, как от дьявольского искушения. И все же они существовали в моих глазах скорее как некий факт внешнего мира, однако они были здесь не для меня.
Возможно, неумолимо текущее время в условиях непреодолимой разлуки с любимой через какое-то время стерло бы боль утраты, и позволило, в конце концов, зародиться какому-то новому чувству. Но помимо чувств, человеком управляет еще и разум. А разум твердил мне: вступая на минное поле большой политики, да еще и в такое время, в преддверии безжалостных перемен, нельзя никого тащить за собой. Тем более - тех людей, которые тебе не безразличны.
Была и еще одна причина. Сны.
…В моих снах она была такой, какой я ее никогда не видел. Разве что на старых фотографиях…
…Лес. Девчонка лет пятнадцати-шестнадцати, одетая в красивую шелковую блузку и длинную расклешенную клетчатую юбку - костюм отнюдь не для лесных прогулок. Держа в руках какой-то провод, она ловко взбирается на дерево, лезет все выше и выше, и вот закидывает провод на одну из верхних веток. Когда она спускается, мой взгляд скользит вдоль провода и упирается в согнутую спину, затянутую в мундир табачного цвета из весьма приличного тонкого сукна. Из-за спины торчит край какого-то металлического ящика с циферблатами и индикаторами на передней стенке. Рация! Человек слегка выпрямляется и теперь можно разглядеть зигзаги золотого шитья на погонах бригадного генерала. Неподалеку, среди высоких кустов орешника, торчит капот черного лакированного автомобиля, сияющего хромированным бампером, такой же окантовкой продолговатых фар, выступающих из изящно изогнутых крыльев, и обрамлением двух плоских лобовых стекол, разделенных такой же блестящей стойкой. На маленьком флагштоке над капотом повис флажок трудно различимой с такого расстояния расцветки.
Девчонка, спрыгнув с нижней ветки, быстро отходит на пару десятков шагов в сторону, ее рука стремительно ныряет в боковой карман юбки, и появляется оттуда уже с маленьким, совсем игрушечным никелированным пистолетиком с перламутровыми щечками. Зажигалка? Или, в самом деле, игрушка?.. Девчонка внимательно обводит взглядом окрестности, фиксируя обстановку вокруг полянки, на которой развернута рация. Рука мужчины пляшет на ключе, отправляя в эфир торопливый писк морзянки. Девчонка продолжает вести взглядом вокруг себя, и вот, в какой-то момент мы смотрим с ней глаза в глаза. Я порываюсь броситься вперед, что-то сказать…
Во сне возможно многое, чего не бывает в яви, но и то, что возможно наяву, далеко не всегда получается во сне. Сон обрывается, возвращая меня к действительности. Суровой действительности - суровой еще и потому, что здесь мне никогда не суждено встретить эту девчонку. Хотя… Если доживу лет эдак до шестидесяти пяти или около того, такая встреча будет в принципе возможна. Вот это действительно дьявольское искушение - дождаться, и увидеть ее такой, как я не видел ее в прошлой жизни…
После таких снов душа как-то не рвалась к подвигам на любовном фронте. Тем не менее, я не видел никаких оснований для того, чтобы демонстрировать Лиде Лагутиной нарочитое отчуждение. Я охотно проводил с ней тренировочные схватки, провожал от зала спортивного общества "Динамо" домой по бульварам, обсуждая с ней по пути дела в комсомоле, партийную политику, лекции Бухарина, Скворцова-Степанова, Рязанова в Коммунистическом университете, уличное хулиганство, наглядную агитацию (в том числе плакаты в университетской столовой), борьбу за культуру быта в студенческом общежитии, недостаток многих товаров и разницу цен в частной и кооперативной торговле…
Во время нашей третьей совместной тренировки в феврале Лида вдруг напомнила мне:
- Виктор Валентинович, а что это вы позабыли о том, чтобы обзавестись оружием? Я вот не забыла, и приглашаю вас завтра, двадцать второго, в динамовский тир на Лубянке, 13. Там у входа и встретимся. Я думаю, к восемнадцати ноль-ноль вы успеете туда подойти?
В пятницу, 22 февраля, подхожу к зданию по адресу "Лубянка, 13" (ба, знакомое место - это же бывший магазин Трындина!) ровно в восемнадцать ноль-ноль. В тот же момент вижу приближающуюся ко мне по тротуару Лагутину. На ней было надето неизменное коротенькое пальтецо, плохо защищавшее от февральских вьюг и морозов, длинную темную юбку, высокие башмаки на шнуровке. Голова была замотана кашемировым платком, из-под которого выглядывал пуховый.
Похвальная точность. Наверное, прежняя работа в МЧК приучила.
- Добрый день! Ну, Лидия Михайловна, показывай, где тут общество "Динамо" свой тир устроило?
Лида широко распахнула на меня свои карие глаза и тронула за локоть:
- Нам сюда. Пошли!
И она уверенно направилась к входной двери. Войдя внутрь, мы свернули на лестницу, ведущую в подвальное помещение. До моих ушей стали доноситься приглушенные звуки выстрелов.
В подвале, где размещался тир (как и в гимнастическом зале накануне), было, мягко говоря, не жарко. Лида даже не стала раздеваться, лишь размотала и сняла с себя оба платка, а я все же пристроил свое пальто на грубо сколоченный деревянный барьер, за которым располагались стрелки.
Моя членская карточка общества "Динамо" позволила получить наган-самовзвод с сильно потертым воронением, имевший клеймо Императорского Тульского оружейного завода, и полтора десятка патронов. Лагутину здесь, похоже, хорошо знали, потому что она получила то же самое безо всяких вопросов, не предъявляя никаких документов.
Из револьвера я стрелял первый раз. Довольно быстро самостоятельно разобравшись, как заряжается барабан револьвера, становлюсь в позицию для стрельбы. Зараза! Спусковой крючок при стрельбе самовзводом сильно упирается, и ствол нагана ощутимо пляшет в руке как раз в момент выстрела. После третьего промаха удается, наконец, приноровиться - сначала осторожно выбираю практически весь свободный ход спускового крючка, затем еще чуть-чуть надавливаю, и револьвер выпускает пулю, почти не дергаясь в моей руке. Довольно заметная отдача, конечно, подбрасывает его, но не настолько сильно, как знакомый мне пистолет Макарова.
Расстреляв семь патронов, даже не утруждаю себя подсчетом попаданий. Три первых пули ушли не то, что "в молоко", а вообще мимо мишени. У Лиды успехи явно больше. Она приносит свою мишень: из семи выстрелов три десятки, девятка, две восьмерки, одна шестерка.
Следующие семь выстрелов позволили мне слегка реабилитировать себя после провальной первой серии. Лишь одна пуля ушла мимо мишени и одна - "в молоко". Остальные распределились так: одна восьмерка, шестерка, две четверки, двойка. Попадания были сильно разбросаны, но, в общем, тяготели к верхней правой части мишени. Двадцать четыре из семи. Ранее мой личный рекорд при стрельбе из пистолета Макарова составлял шестнадцать из трех.
Лида тоже улучшила результаты - четыре десятки, три девятки.
- Да, Виктор Валентинович, вам надо крепко подтянуться, - серьезно, без тени насмешки или иронии замечает моя спутница. - Пожалуй, придется в тир ходить каждый день.
