Олег Макаровский - Мир фантастики 2014. На войне как на войне
Радист и один из селян бережно отнесли командира за картошку.
Люди, образовавшие круг, явно устали. Одна скоростарка в белой косынке без сознания лежала на мешке, из носа у неё текла кровь.
Водин тяжело поднялся.
– Меняем состав, – фельдшер обернулся к начштаба. – Ещё сеанс – и у вас закружится голова. Если хотите командовать, то на сегодня с вас хватит.
Мокей был не против, только напрягся. Если он перестанет отдавать жизнь, то останется только одно местно, где ему положено находиться, – передний окоп. Такая перспектива не слишком вдохновляла Мокея, но фельдшер говорил правду – голова должна быть ясной, батальон без команды сейчас оставлять нельзя. Начштаба переговорил с радистом. Черкнул на бумаге несколько имен, отдал листок Водину. А потом вызвал по телефону Проха и ушел в бой.
В подвал заносили следующего раненого, с распоротой голенью, и тянулись новые селяне. Первый фельдшер не интересовался людьми вокруг, лишь бы они не забывали держать открытыми ладони. Однако и он улыбнулся, когда Ярина Семёновна углядела среди добровольцев шестнадцатилетнего паренька и взашей прогнала его, честя как последнего сопляка и неумёху.
Это было правильно.
Только вот фельдшеру ещё надо было «вспомоществовать воскрешениям», как говорили во времена его деда, и ставить на ноги раненых.
По идее вторым надо было вытаскивать с того света Виссу, но сейчас нужны были хорошие пулеметчики, и начштаба в приказе написал фамилию Купылло, чьё долговязое тело пылилось в самом дальнем углу.
К вечеру следующего дня окончательно стало ясно, что батальон уцелеет. В сводке передали – Волуйки взяты. Со стороны шоссе «бурые» уже не атаковали, а только поставили заслон. Сразу после рассвета в нескольких километрах западнее была большая бомбежка, и «восьмидесятки» уже не беспокоили.
Настроение у всех, понятно, поправилось.
Мокей в полдень собрал полтораста человек, ещё здоровых или подлеченных, и попытался в обход заслона выйти к шоссе и перерезать его. Полностью осуществить замысел не вышло – нормальных, серьезных аргументов против брони не имелось. Любой танк с минимальной поддержкой пехоты мог смести самопальную «пробку», да и заслон с грунтовки наверняка ударил бы в спину.
Однако поставили нормальных корректировщиков и теперь минометами накрывали редкие колонны, которые еще пытались уходить по шоссе. Да и снайперов рассадили по кустарнику.
Дорога в результате оказалась наполовину забита сгоревшими, разбитыми грузовиками, телегами, разбросанным грузом. Так что пробка, пусть и дырявая, организовалась.
Надо было просто ждать подхода основных частей.
Воскрешенные смогли своими ногами выйти наружу и теперь, как огурцы в теплице, под солнышком лежали рядком у стены бывшей школы. На истощавшие тела было больно смотреть. Рядом с каждым на рушниках выставили хлеб, сколько нашли сыра, и даже варёное мясо – забили последнюю корову.
Командир, прихватив для устойчивости палку, уже ходил по расположению батальона, решал вопросы с Ермилом – сколько тот сможет ещё дать продовольствия и, главное, добровольцев.
– От нас, почитай, ничего и не осталось. А план спустят? Если мы его маленько выполнить не сможем, что будет?
– Ты, колхозник, в селе собираешься дальше быть или в армии? – Камеров агитировал прямолинейно, грубо, открыто. – Так вот, все мужики дальше с нами пойдут. И лучше, если одной командой, а не повесток по углам дожидаются. Их тогда по всей армии разбросает или ещё шире. Так и думай. С шамовкой сейчас везде плохо, сам знаешь.
– Но ведь пропадет село; без людей, без огня тут все бурьяном зарастет, когда спохватятся, не вспомнят где и было?
– Люди останутся. Стенки потом отстроить можно будет, – когда командир улыбался, становилось заметно, как он постарел. – Да и крупное здесь село, вас в области не обидят, подселение организуют.
Они спорили еще долго, даже когда подошёл начштаба. Только когда партизану доложили, что дала о себе знать группа, которую месяц назад послали в город, он бросил всё и побежал на какую-то там тропинку встречать своих.
– Не избавились от местничества. Дальше своего района думать не желают, – Камеров спиной привалился к покосившемуся телеграфному столбу, подставил лицо солнцу и даже попытался проглотить очередной кусок провизии.
– Командир, тут предложение есть, – нейтральным голосом начал Мокей.
– И?
– Тел у нас достаточно. «Бурых», «серых», полный набор этих чертей, – он выжидающе примолк.
Камеров дожевал свой хлеб с маслом.
– Дай угадаю, хочешь заслон сбить? Тухляков наделать, этой ночью пустить их в работу и выйти на шоссе всем кулаком? – Командир поудобней устроился у столба, но глаза так и не открывал.
– Ночью сюда наши подойдут, – начштаба как раз поговорил с радистами.
– М… Это меняет дело. Ты хочешь раздолбать сам заслон?
– Да. Их там не больше трёхсот человек. Сниматься они будут сегодня, скорее всего с темнотой. Зачем отпускать? – деловым тоном ответил Мокей.
Обманчивая тишина, состоящая из далёких выстрелов и неторопливых разговоров воскресших. И ещё ветер, шуршащий листьями.
Шло время, а командир всё стоял, смотрел сквозь опущенные веки на августовское солнце. В воздухе носился странный дымно-болотно-смоляной запах. Осколками посекло и надломило много деревьев, смолой пахло везде, ветер принёс аромат тины.
– Что с Арефием? – переменил тему Камеров.
– Скоро сжигать будем. Ночью застрелился. Всё честь по чести – из обреза двустволки голову снёс. Чичибабин тоже. Хорс только затянул со временем. Пришлось помогать. Ну и Евгеньев.
– У тебя есть ещё добровольцы на управление тухляками? Которые разведенную мертвую воду примут. Кроме замполита-покойника? Дело ведь паршивое, от него поленьями становятся, мозги дубеют.
– Найдутся и добровольцы, – начштаба упорствовал в своей идее, она казалась ему слишком перспективной. – Что приказ шестнадцать нарушим, так его часто нарушают. Лишь бы подчистить следы до прибытия…
Он показал пальцем вверх.
– А если просто сделать крюк по лесу и взять их, когда снимутся с позиции?
– Дальше на запад вдоль шоссе мины и колючка.
Начштаба с таким выразительным, показным недоумением смотрел на командира, что тот даже сквозь веки, даже под прямым солнцем ощутил негодование подчиненного.
Те ведь не стесняются. И только редкий человек в тухлом состоянии может не подчиниться приказу. И хоть не играет ходячий мертвец ни против пулемета, ни тем более против брони, всё равно он полезен – минное поле можно снять, огневые точки раскрыть, да мало ли.
Просто давить силой приказа на подчиненного, который организовал ему воскрешение, Камеров не мог. И дело было не в силе воли или благодарности, просто в здравом смысле: заставить – значит сохранить проблему.
В споре тут требовались какие-то другие, не чисто тактические, доводы.
– Сколько у нас, Мокей, сейчас активных штыков? Без партизан.
– Сто двадцать три.
– Уже до усиленной роты не дотягиваем. А когда батальон кончится, подумал? Нас пока не пополнят, пока к новичкам не притрёмся, нормальной частью не будем. И своих лечить трудней станет. Или ты рассчитываешь, что остальных раненых мы по медсанбатам отпускать должны? Всех, кроме покалеченных, до кондиции довести надо. Для нас сейчас каждый человек на счету, еще больше чем вчера.
Начштаба молчал. Аргументы были сильные, но всё еще его не убеждали.
– Если по уму их огнём при отходе угостим, то тела им не на чем будет вывозить. Они завязнут в бою, а тут и наши подоспеют. До своих у нас голов тридцать на ноги встанет. А если начнем возиться с тухляками, можем просто не успеть. Так что потрудитесь выполнять приказание.
– Так точно, – согласился начштаба. И в официальных интонациях его голоса не было фальши, хотя и свою идею он всё ещё считал лучшей. Просто сейчас надо было разработать план на вечер.
Командира всегда удивляла странная храбрость Мокея. В бою он пересиливал себя, через «не могу» шёл под пули и при том совершенно спокойно предлагал вещи, от которых могло стать зябко в любую жару. Будто уже знал, что делать с человеком, у которого мозги начнут деревенеть от командования тухляками. Батальонный юродивый с собачьими глазами, да на цепи перед строем – это шутка не из лучших.
От болота к холму шла цепочка селян. В залатанной одежде, грязные, почти выбившиеся из сил, они тянули тюки, несли мешки. Местные перетягивали домашний скарб, который до того прятали на болотах, – решили, что в Тулово бои закончились.
Вечером «бурый» заслон снялся много раньше, чем рассчитывали, – то ли им пришёл приказ бросать всё, то ли у командира с той стороны хватило ума и решительности сделать ход первым. Особыми маневрами при отходе себя не утруждали – не жалея патронов, прикрылись двумя «кочергами», был еще один «змей», так погрузились во что могли, а то и пешком, и дали ходу.
