Шапка Мономаха. Часть I - Алексей Викторович Вязовский
Наталья Алексеевна дотронулась до моей руки и, склонившись ко мне прошептала на немецком:
— Ваше величество, я собираюсь сейчас покинуть ваше застолье. Но, пока не ушла, хочу передать вам портрет того человека, что был у нас кучером и, возможно, стрелял в моего мужа. Я расспросила свою прислугу, его никто не знает. С прочими говорить мне неудобно. Возможно, вы сами захотите провести расследование?
Она вопросительно посмотрела на меня. Я принял из ее рук свернутый четвертушкой лист бумаги и ответил:
— Я непременно займусь этим. А кроме того, рекомендую вам, Августа, познакомиться вон с той дамой, — я указал на княжну Агату. — Это княжна Курагина. Сбежала из ссылки и пытается вымолить прощение для своего отца, что в заговоре против меня участвовал. Возьмите ее к себе фрейлиной. А то карать мне ее не хочется, а дела поручить ей никакого не могу. Возможно, вы найдете решение ее судьбы.
Принцесса наклоном головы дала понять, что просьбу мою она приняла, и поднялась из-за стола. Я тоже встал, галантно поцеловал ей руку и отпустил. Пронаблюдал, как вдова в черном прошествовала мимо моих сановников и остановилась рядом с Агатой. Княжна тут же поднялась из-за стола и отошла с Натальей Алексеевной в сторону. Там они немного пошептались и удалились из Грановитой палаты вместе.
Я вспомнил о листке в своих руках и развернул его. Карандашный рисунок был изумительно хорош. На меня с листа бумаги взглянул молодой человек с хитрым прищуром в глазах и разбитной улыбкой. Левое ухо у него торчало сильнее правого, и это было хорошей приметой.
Но почему Августа отдала мне эту бумагу не в приватном порядке, а на глазах у всех? Посеять сомнения в приближенных хочет?
* * *
Чудны дела закрутились в Самоцветных уральских горах с прошлого года — немудрено и умом повихнуться. Колыхнуло Косой Брод, как и все окрестности. Барин-то сбежал неизвестно куда. Подручника барина, приказчика на господском прииске, смертным боем в могилу свели, да в острог не попали. Сколько муки от него приняли — все и не упомнишь. Расчиталися сполна! За то, как обманывал руднишных с выплатами. Как воровать не давал, через подслухов сведав о счастливой находке камешка с искоркой драгоценной и не дав взять за него хорошие деньги. Как к девкам приставал с бесчестием, пока их родители в забоях горбатились. Можа еще в чем провинился, да только Сеньке по малолетству сие неведомо.
Дальше — больше! То мимо проедет караван золотодобытчиков от самого царя истинного да позовут с собой самородки брать. То известия придут с Южного Урала, будто рабочие с одного завода все порушили, пожгли и утекли, а с другого — что мастеровые свой завод от башкир пришлых неделю обороняли. И отстояли завод-то, не дали лишить себя куска хлеба. Из тайных убежищ стали выходить скитники-начетчики без опаски — то невиданно, неслыханно.
В самые жары прибыл в деревню государев человек с барабанщиком. Приехал на телеге и сразу к избе кабацкой откупщицы-целовальничихи разговеться с дороги. Косой Брод на дыбки — что сие значит, не выйдет ли какой беды? Барабанщик — это вам не баран начихал!
Умные люди подсказали: государев человек — солдат в унтер-офицерском звании. Все тут же всполошились: а ну как в рекруты забреют справных мужиков!
Не угадали.
Унтер вышел к честному народу. Приказал стол на улицу вынести. Барабанщик отстучал общий сбор.
Собрались по привычке. Начали кланяться начальству. Свобода-то быстро в руки не дается.
Государев посланец зачитал царев манифест. Об отмене рекрутчины и о замене ее призывом на воинскую службу на пять лет.
Все заохали.
— Зайдешь на пять, вернешься через двадцать пять.
— Все без обмана! Царское слово крепкое! Не рекруты нонче, а ратники — понимать надоть. Неволить никого не стану, — удивил кособродовское опчество унтер. — Положено с Косого Брода призвать пять человек. Охотники есть? Молодым тож разрешение дадено писаться в ратники. Тем, кто на призыв откликнется, выйдет полная перемена жизни. Отслужив, будет по отчеству писаться.
— Как баре? — ахнули в толпе.
— Как уважение имеющие от опчества и полезные государству людишки!
Молодые парни и кинулись к столу, чуть не снесли. Цельных семь человек.
— Пошто записался, Васютка?
— Новые места поглядеть охота!
Простой души был Васютка Щегарь. То знак на золото искал, то, поверив насмешникам, мог по их слову до ночи в яме колотиться, руду искать, которой отродясь в тех местах никто не видал.
— А ты, Сенька?
Парень смолчал. Причина у него была тайная, сердечная, об таком людям не сказывают. Давно приглянулась ему Алена, дочка отставного горного мастера. Не по Сеньке шапка такая невестушка. Он как есть голодранец, а она из достаточных. Сеньке это невперенос. Все мечтал тишком богатый камень найти и в люди выбиться. Приказчика-то нету, можно без опаски от перекупщика правильную цену получить. Да не давался камень в руки — то ль старатель из Сеньки невсамделешный, то ль повыгребли все до донышка более удачливые. А тут выпала козырная карта — хватай не зевай!
— А ежели постреляют вас на войне-то, дубины стоеросовые? — нашелся в толпе смущатель. — Блазнят вас уважением, расплатятся свинцом.
— Никого не неволю, — тут же отозвался унтер. — С родней обкашляйте свой выбор. Но знайте: за службу не мала копейка солдату теперь положена!
Баушка Лукерья отговаривать не стала, а другой родни у Сеньки Пименова не осталась.
— Много ль мне той жизни Господь еще сподобил, внучек? Ступай за своим щастьем, авось ахфицером вернешься. Всяко лучше, чем в норе каменной сгинуть, как твой тятя.
Сенька поутру ягу кошачью надел — спереди еще ничего, а спина вся в дырьях, ни черта не греет. На шее крестик кипарисовый — авось пронесет лихоманка.
Собрались все у избы целовальничихи. Лишь один неустойку оказал — спрятался за бабьими юбками и не вышел. Народу на проводы собралось — тьма! Все интересно посмотреть, как бравый унтер ратников из деревни поведет. Напутствовали больше насмешками, чем плачем. Лишь Алена, Сенькина зазноба, на краткий миг к нему прислонилась, сунула в руку узелок.
— Пирожков тебе в дорогу спекла.
— Вернусь Петровичем, сватать тебя буду. И башмаков с пряжками привезу в гостинец, — уверил девку Сенька, а сам все думал: как бы так устроить, чтоб спину не светить — засмеют.
Тронулись.
Ратникам любо:
