Гуд бай, Америка… - Юрий Артемьев
С этими мыслями я и задремал, утомлённый напряжённой беседой.
* * *Если бы я не заснул, то обязательно бы заметил, как медсестра, вошедшая в мою палату, остановилась возле моей постели и долго всматривалась в моё лицо. Потом она так же тихо вышла из палаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Интерлюдия.
Разговор, который никак не мог слышать Сашка.
— Он врёт. — безапелляционно заявил худой полицейский.
— В чём? — спросил его лысый толстячок.
— Во всём. Он не терял память. Всё он помнит. И он не тот, за кого себя выдаёт.
— Думаешь?
— Да я уверен в этом. Готов поставить десятку против доллара.
— Но ведь врачи говорят, что такое вполне возможно при тупой травме головы.
— Может быть, ему и прилетело куском картечины по голове, но это совсем не означает, что маленький комочек свинца вышиб из его мозгов всю память. У него в номере, который он делил со своей подругой, нашли кучу долларов и поддельные документы. Этого человека не существует в природе.
— Но он же молодой, да и девка его тоже мелкая по возрасту. Молодёжь иногда покупает себе поддельные документы, чтобы сбежать из дома и покуролесить на просторах Америки.
— Мне кажется, что это не тот случай. Документы сделаны на высоком уровне. А девка вообще из России.
— Сейчас это называется Советский союз…
— Да какая разница? Русские — они и в Африке русские. И они наши враги. Ты не забыл про это?
— Ты думаешь, что этот парень тоже русский?
— Да, хрен его знает кто он такой. Но он точно не тот, за кого он себя выдаёт.
— Он же память потерял и не выдаёт себя ни за кого. Я пытался в разговоре вывести его на то, чтобы он назвался тем именем, что обозначено в его документах… Как там? Что-то немецкое… Готлиб Штилльман.
— Штилльман? А это разве не еврейская фамилия?
— Не знаю. Но он всё равно не стал называться никаким именем. Ты же слышал, что он говорил? Не знаю. Не помню…
— Врёт. Я ему не верю…
— Ну, вот доктор скажет, что его можно допрашивать, тогда и поговорим с ним по-другому.
— Жду не дождусь этого. — высказал своё мнение худой.
— Я тоже… — согласился с ним толстяк.
28 сентября. 1974 год.
США. Штат Невада. Рино.
Алексей Тихий.
Нас утро встречает прохладой… А ещё болью во всём теле. Вчера в горячке, я этого почему-то не замечал. Но ведь и меня, и Маринку ещё с утра избили. Но она-то полдня валялась связанной, а я бегал, прыгал, снова дрался, снова бегал, стрелял, таскал тяжёлые сумки. Да-а… А потом меня ночью моя подруга ещё и эксплуатировала по полной программе. Я всё понимаю: Адреналин, и всё такое… Блин. А с утра в зеркале у меня была такая рожа, что краше в гроб кладут. Да и то, в морге стараются подкрасить лицо покойника, чтобы труп в гробу получше выглядел. Маринка тоже получила вчера свою порцию синяков на лице, но косметика в опытных руках творит чудеса. Она и меня предлагала накрасить, чтобы замазать все гематомы, но я отказался.
— И что мы сегодня будем делать? — игриво спросила меня эта егоза.
— А чего ты такая весёлая, Марин? Ты разве не в курсе, что Алёнка вчера погибла, а Сашка тоже был ранен, и сейчас я даже не знаю, где он.
— Я в курсе. — серьёзным тоном ответила мне она. — Но плакать мне нельзя, потому что макияж потечёт. Если бы не это, то я бы уже заливалась горькими слезами, оплакивая погибшую подругу.
— Вы вроде бы и не особо ладили с ней?
— Да что ты понимаешь? Она же мне, как сестра была. Особенно последний месяц.
— А ведь это мы с тобой виноваты в её гибели. Они вчера к нам ехали, и на меня нарвались. Почти сразу после того, как…
— Я поняла.
— Ну вот… Я ему всё рассказал, а он и говорит, что видел, дескать, похожих парней в кожаных куртках. Вот мы и поехали. А у него возле отеля на парковке нарвались на одного из них. он меня опознал и за обрез схватился. Я в сторону. Сашка не успевал. Вот Алёнка его своим телом и заслонила… Правда и Саньке в голову картечина прилетела. Но он был жив, когда я его там оставил, хотя и без сознания.
— И почему ты его там бросил?
— Не бросил, а оставил. Он без сознания был. А на выстрел вот-вот должны уже были среагировать местные копы. Мне же надо было спешить, чтобы тебя спасти. Или этого повода мало, чтобы я оставил раненого брата лежать на асфальте рядом в убитой Алёнкой?
— Прости! — Маринка потупилась… — Я была не права.
— Забей! Я сам себе не могу этого простить до сих пор. И Алёнка умирающая перед глазами стоит. Знаешь, о чём она меня спросила? Жив ли
