Кровавый снег декабря - Евгений Васильевич Шалашов
Константин Павлович, не заметивший (или не хотевший замечать?) приветствия, продолжал кипеть:
— Михаил! Ты что о себе возомнил?! Что себе позволяют твои солдафоны? Задержать свиту великого князя! Отобрать у меня оружие!
— Мои солдафоны всего лишь выполняют мой приказ, — спокойно ответил младший брат. А потом добавил с одобрительной ноткой в голосе: — Ишь ты, оружие у великого князя отобрали. Молодцы.
Потом, уже совершенно другим тоном — холодным, но ровным, — произнёс: — А теперь простите, брат. У меня очень много дел. Если это ВСЁ, что вы хотели мне сказать, — то не смею вас задерживать. Генерал Пестель покажет вам выход…
Константин Павлович, вытаращивший глаза от возмущения, вдруг что-то почувствовал. Скорее — понял, что между ним и братом стоит невидимая глазу стена. А он, как баран об новые ворота, со всего маху об эту стену ударился. Потом, ещё раз глянув на младшего брата, действительно понял. Сейчас перед ним был не младенец, голую попу которого целовал когда-то счастливый батюшка. И не повеса Мишель. Не «Рыжий Мишка». И даже не тот великий князь Михаил, который недавно уговаривал его взять корону дома Романовых. Перед ним сидел Император.
— Прости, — начал было Константин, но поправился. — Простите, Ваше Величество. Дорога от Варшавы — долгая. А сегодня, как на грех, с утра снег с дождём, а потом заморозки. Кони ноги сбили, а люди устали.
— Садитесь, брат, — гостеприимно предложил брат-император. — У вас новости? И, судя по всему, плохие?
— Ваше Величество, — глухо начал Константин. — Я отправлял вам подробное послание о польских делах.
— Но всё же хотелось бы выслушать вас лично, — настаивал император.
— Даже не знаю, с чего начать, — раздумчиво проговорил Константин.
— Кто-то сказал, — невесело пошутил Михаил Павлович, — что если не знаешь, с чего начинать рассказ — начинай с самого начала. Итак?
— Итак, — подхватил Константин Павлович. — Осенью прошлого, одна тысяча восемьсот двадцать пятого года мне сообщили, что польские смутьяны договариваются о совместных действиях с нашими, отечественными вольтерианцами. Большого значения этому я не придал. Правда, когда мне стало известно о мятеже, то я приказал провести аресты. Увы, большинство из заговорщиков успели бежать. В конце декабря в Варшаву прибыл гонец из Петербурга с петицией от Временного правительства. Мне предлагалось немедленно вывести войска из Польши с передачей власти сейму. В ответ я попросил господ самозванцев сложить оружие и предстать перед судом добровольно, как и положено дворянам.
Константин замолчал, вспоминая события и явно подбирая нужные слова. Михаил терпеливо ждал. Наконец старший брат продолжил:
— Две недели назад в мой дворец ворвались польские солдаты и офицеры, разоружили караул и сообщили, что сейм решил избрать национальное правительство. Члены правительства вам известны?
— Да уж. Очень хорошо известны. Адам Чарторыжский — председатель. Юзеф Хлопницкий — главнокомандующий.
— И заметьте, Ваше Величество, все они — «птенцы Александрова гнезда». Чарторыжский был членом Негласного комитета и министром. Хлопницкий — генерал-лейтенантом русской армии. А ведь он был правой рукой Юзефа Понятовского, который штурмовал наш левый фланг при Бородино! Помнится, на манёврах 1818 года, в Польше, Паскевич спросил у графа Остермана: «И что из этого будет?» Остерман сказал тогда: «А будет то, что через десять лет вы будете со своей дивизией брать Варшаву». Логика брата Александра всегда была странной… Возвышать чужих, унижая своих.
— Но, брат, о мёртвом императоре… Лучше доскажите о себе.
— Да-да. Мне было предложено вывести русский корпус.
— А Вы?
— Я решил, что не должно пролиться ни капли крови. Ни своей, ни чужой.
— Скажите, Ваше Высочество, это правда, что вы уходили из Варшавы под смех и улюлюканье черни?
Константин Павлович резко встал. Прошёлся по кабинету. Потом так же резко сел в кресло. Схватившись за тугой воротник с богатой генеральской позолотой, как будто тот начал душить, хрипло проговорил:
— Встыдьсе, пане. Мне стыдно, Михаил… Ваше Величество, мы не уходили под вопли черни. Мой отряд прошёл по коридору из польских войск. Вся польская армия выстроилась на пути нашего следования из Варшавы. Скорее это напоминало уход русской гвардии из Нарвы в начале Северной войны.
— О, le beau raisonnement, — грустно сказал император. — Хорошо находить исторические аналоги для собственных промахов. А ведь гвардия Петра Великого ушла из Нарвы не просто так. Она сражалась. И сражалась целый день. А что же сделал русский корпус, которым командовал брат трёх императоров?
— Вы меня осуждаете? — вскинулся Константин Павлович. — Русский отряд в Варшаве насчитывает… насчитывал, — поправился он, — два пехотных полка и кавалерийскую дивизию из четырёх полков.
— Я помню, — спокойно отвечал император. — И вовсе даже не осуждаю вас. Я не был в тот момент в Варшаве.
— А помните ли вы, что в польской армии, которая была создана Александром на нашу голову, насчитывается тридцать пять тысяч сабель и штыков против моих шестнадцати?
— Брат, под вашим началом был ещё и Литовский корпус. А это, как мне помнится, более пятидесяти тысяч штыков и сабель. Что с ним случилось?
— Литовский корпус мне казался ненадёжным. Поэтому я решил оставить его в Польше.
— То есть вы хотите сказать, что бросили вверенные вам войска?
— Я решил, что так будет правильно, — упрямо заявил Константин. — Я вывел в Малороссию всех русских: литовских и волынских лейб-гвардейцев, улан, кирасир, гусар и конных егерей. Пехота размещена в Тульчине. Кавалерия — в бывших казармах мятежных гусарских полков. Эти полки будут нам верны. И я как главнокомандующий этих полков готов вести их туда, куда прикажет император.
— Хорошо, брат. Думаю, вам нужно отдохнуть с
