Уилбур Смит - Раскаты грома
– Боже, она прекрасна.
Рядом довольно рассмеялся Сол:
– Подожди, посмотришь на мою дочь!
Руфь, занятая ребенком, не видела, как они подходят к коляске.
– Руфь, у меня сюрприз, – сказал Сол. Она подняла голову – на нее смотрел Шон. Руфь застыла, глядя на него, и краска отхлынула от ее щек.
– Здравствуйте, Руфь.
Она ответила не сразу. Шон видел, как ее лицо закрыла маска холодной бесстрастности.
– Здравствуйте, Шон. Вы меня испугали.
Сол совершенно пропустил эту игру чувств. Он поднялся в коляску и сел рядом с женой.
– Ну-ка, погляди!
Он откинул кружева с личика младенца, и его лицо озарилось гордостью. Шон молча сел на противоположное сиденье.
– Пусть Шон ее подержит, Руфь. – Сол рассмеялся. – Пусть посмотрит на самую милую девочку в мире.
И не заметил, что Руфь снова застыла и прижала к себе ребенка, словно защищая.
– Возьми ее, Шон. Обещаю, она тебя не обмочит, разве что чуть-чуть, – продолжал счастливый Сол.
Шон протянул к младенцу руки, глядя в лицо Руфи. Оно было вызывающим, но испуганным. Глаза ее потемнели, стали темно-синими. Жесткие складки вокруг рта разгладились, губы стали розовыми и влажными. Она наклонилась и положила дочь ему на руки.
Глава 37
Дорога до Йоханнесбурга была долгой и медленной, поезд часто останавливался. На каждой станции задержка – иногда приходилось ждать полчаса, иногда втрое дольше.
Изредка без видимой причины останавливались и посреди вельда.
– А сейчас в чем дело?
– Кто-то застрелил машиниста.
– Неужто опять?!
Это кричали сердитые люди, высовывавшие головы из каждого купе. А когда по насыпи проходил охранник, его сопровождал хор свистков и насмешек.
– Терпение, джентльмены. Нам приказано проверять все дренажные трубы и мосты.
– Война почти кончилась. Чего вы не уйметесь?
– Веселый старина бур улепетывает так стремительно, что думать забыл о мостах!
Солдаты выходили из вагонов и стояли небольшими нетерпеливыми группами, пока не раздавался свисток. Тогда они поднимались обратно, поезд дергался и снова полз вперед.
Шон и Сол сидели в углу переполненного купе и играли в клейбджес. Большинство солдат относилось к холодному чистому воздуху вельда с таким же ужасом, как к ядовитому газу, поэтому окна были плотно закрыты. Воздух в купе был синим от табачного дыма; пахло десятком мужчин, которые несколько недель не мылись.
Заприте в небольшом помещении некоторое количество мужчин, и не пройдет и десяти минут, как они перейдут к непристойностям.
Общество обладало обширным опытом в этом вопросе.
Сержант три года прослужил в Бангкоке. Ему потребовалось два часа, чтобы убедить слушателей: то, что, по слухам, расположено горизонтально, природа на самом деле расположила вертикально. Он доказал свое утверждение только после вылазки в коридор, откуда вернулся с другим ветераном, служившим в Китае. Этот эксперт предъявил доказательство в виде фотографии; фотографию внимательно рассмотрели и сочли доводы убедительными.
Это позволило капралу, который по делам посещал Индию, рассказать о своей поездке в храм Конарак. Тема позволила скоротать еще час и плавно перешла в обсуждение знаменитого Дома Слонов в Шанхае.
Так продолжалось от полудня до ночи.
Тем временем Сол потерял интерес к картам, достал из ранца книгу и стал читать. Шону было скучно. Он вычистил ружье. Потом поковырял в зубах спичкой и стал смотреть в окно на небольшое стадо антилоп, которое паслось вдоль железной дороги. Он слушал подробное перечисление утех, предоставлявшихся владелицей Дома Слонов, и решил, если когда-нибудь попадет в Шанхай, обходить это место стороной.
– Что ты читаешь? – спросил он наконец у Сола.
– Что?
Сол рассеянно взглянул на Шона, и тот повторил вопрос.
– «Вестминстерскую систему управления».
Сол поднял книгу, чтобы Шон увидел название.
– Боже! – воскликнул Шон. – Зачем ты это читаешь?
– Интересуюсь политикой, – с вызовом объяснил Сол и вернулся к чтению.
Шон некоторое время наблюдал за ним.
– У тебя есть другие книги?
Сол открыл ранец.
– Попробуй это.
– «Богатство народов»[13]. – Шон с сомнением взял книгу в руки. – О чем это?
Но Сол уже опять погрузился в чтение.
Шон раскрыл тяжелый том и взглянул на первую страницу. Он покорно вздохнул – уже очень давно он не читал ничего, кроме писем и банковских счетов. Потом его взгляд засновал по странице взад и вперед, как челнок ткацкого станка.
Этот челнок без ведома Шона прокладывал первые нити той ткани, которая покроет часть его души, до этого нагой.
Через час Сол посмотрел на него.
– Как тебе это?
Шон хмыкнул, не поднимая головы. Он ушел в чтение. То, что он читает, важно. Язык Адама Смита обладал волшебной ясностью. С некоторыми его выводами Шон не соглашался, но размышления автора вызывали в сознании Шона собственную цепь мыслей, заставляя заглядывать вперед; иногда Шон верно предвидел выводы автора, но чаще уходил далеко от намеченной им цели.
Он читал быстро, зная, что вернется к книге и прочтет ее еще раз, – сейчас им только велась разведка незнакомой территории экономики. Не отрывая глаз от строк, он порылся в кармане рубашки, нашел огрызок карандаша и подчеркнул абзац, который хотел перечитать. Потом продолжил. Теперь он часто пользовался карандашом. «Нет!» – написал он на полях одной страницы. «Хорошо» – на другой.
Сол снова посмотрел и нахмурился, заметив, как Шон пачкает его книгу. Потом увидел сосредоточенное лицо Шона, и его собственное выражение смягчилось. Украдкой, из-под опущенных ресниц он продолжал наблюдать за Шоном. Его чувство к этому человеку – человеку мышц, резких смен настроения и неожиданных слабостей – граничило с восхищением. Он не знал, почему Шон распростер над ним свои крылья, защищая, да и не хотел знать. Но до чего же хорошо было просто сидеть и не читать, а смотреть на лицо этого рослого человека, который больше чем друг!
Они сидели рядом, одни среди множества. Поезд полз по травянистой равнине на север, оставляя длинный шлейф серебристо-серого дыма, а усталое солнце опустилось к земле и окрасило кровью облака. Потом оно село, и сразу наступила темнота.
Они поели тушенки, штыком намазав ее на черствый хлеб. В купе не было света, поэтому они завернулись в одеяла и разговаривали в темноте. Разговоры вокруг них смолкли и сменились сонными звуками. Шон открыл окно, и холодный сладкий воздух прояснил им головы и обострил сознание, и они со сдержанной горячечностью заговорили.
Говорили они о земле и о людях и о том, как те сливаются в нацию и как этой нацией следует управлять. Мало говорили о войне и много о мире, который последует за ней; о перестройке того, что уничтожено, во что-то гораздо более прочное.
Они видели впереди горе, которое расцветает, как зловредный сорняк, на крови и трупах погибших, и обсуждали, как бы его выкорчевать, прежде чем оно задушит землю, которой суждено стать великой.
Это был первый такой их разговор. Сол плотнее закутался в одеяло и слушал в темноте голос Шона. Как большинство представителей своего народа, он обладал чувствительным и обостренным восприятием и сумел угадать новое качество, новое направление в этом человеке.
«Я приложил к этому руку, – думал он с гордостью. – Он бык, дикий бык, который бросается на все, что движется; нападает без цели, потом прерывает бег и обращается к чему-то иному; он использует свою силу для разрушения, ибо не научился использовать ее для другого; смущенный и разгневанный, он ревет из-за вцепившейся колючки; гонится за всем и в результате не может поймать ничего. Может, я сумею ему помочь, показать цель и выход с арены».
Их разговор в ночи продолжался. Темнота добавляла новое измерение их существованию. Они не видели друг друга – казалось, физическая оболочка больше их не ограничивает, их сознания свободны и могут устремиться навстречу друг другу, развивать общие мысли. Так шло, пока вдруг вся тонкая картина не разорвалась и не потерялась в грохоте динамита, шуме выходящего пара, треске ломающегося дерева и стекла, в сплетении спящих тел, которые бросило друг на друга, когда поезд, гудя, сошел с рельсов. И почти сразу добавился треск ружейных выстрелов и непрерывный стук пулеметов Максима.
Шон беспомощно лежал в кромешной темноте, не в силах дышать под огромной тяжестью. Он начал биться, расшвыривать людей и багаж, навалившихся на него, запутался ногами в одеяле. Тяжесть уменьшилась, он смог вдохнуть, но в лицо ему угодило колено, с такой силой, что разорвало губу и кровь полилась в рот.
Он сильно ударил и почувствовал под рукой разбитое стекло.
В темноте люди кричали от ужаса и боли – стоны, проклятия и выстрелы слились в безумный хор.
Шон высвободился из-под тяжести и встал, чувствуя, как вокруг барахтаются люди.
Теперь он слышал повторяющиеся удары пуль в дерево; они звучали гораздо громче выстрелов из ружей, пославших их.
