Роберт Киркман - Ходячие мертвецы. Падение Губернатора
Она шла так быстро, так естественно, так смело, что экзотический вид противницы и ее странное, отрешенное поведение тут же завладели сознанием зрителей, как будто вся толпа одновременно вдохнула и задержала дыхание. Живые трупы пытались дотянуться до удивительной женщины с первоклассным мечом в руке, пока она шла мимо, окружив ее и как будто бы прося ее о чем-то, но она лишь приближалась к Юджину, не выказывая никаких чувств, никаких эмоций, никакой радости.
Вскинув биту, Юджин прорычал какое-то маловразумительное проклятье и бросился на противницу.
Казалось, он двигался в замедленной съемке: женщина быстро и без усилий пнула гиганта, угодив ему прямо по гениталиям. Удар пришелся как раз в мягкое место промеж его ног, и громила взвизгнул, как девчонка, согнувшись пополам, словно во внезапной агонии. Зрители ахнули.
За этим последовал быстрый и точный взмах лезвия.
Женщина в плаще резко развернулась, сделав изящный пируэт, и сжала меч обеими руками – и движение это было таким естественным, таким отработанным, таким точным, таким неизбежным, что казалось, будто она умела это с рождения, – после чего обрушила клинок на шею здоровяка. Вручную выделанное лезвие, закаленное мастерами-оружейниками по традициям, передающимся сквозь века, отрубило голову Юджину Куни, не дав тому издать ни звука.
Сперва блеск стали, отсвет стадионного прожектора на клинке и вид головы гиганта, отсеченной мечом с той же легкостью, с которой бензопила проходит сквозь головку сыра, показались зрителям на трибунах столь нереальными, что реакция их была неловкой: многие закашлялись, раздалось несколько нервных смешков, а затем нахлынуло цунами тишины.
Внезапное спокойствие, охватившее пыльный стадион, было таким неуместным, таким нежданным, что возмущение зрителей пробудил только гейзер крови, вырвавшийся из чисто рассеченной шеи Юджина Куни, пока безголовое тело, подобно кукле, оседало на землю – сначала на колени, потом на брюхо, пока вся громада не превратилась в безжизненную груду бесполезной плоти.
Жилистый мужчина вскочил на ноги за тусклым стеклом наблюдательной вышки. Губернатор уставился на арену, стиснув зубы, и прошипел:
– Какого черта?!
Прошло долгое мгновение. Все было как во сне. Казалось, каждого, кто находился в комментаторской кабине и на трибунах, сковал паралич. Затем Гейб и Брюс подошли к окну, сжимая и разжимая кулаки. Губернатор пнул металлический складной стул, который отлетел к соседней стене и громко ударился о нее.
– Идите вниз! – Губернатор указал на зрелище, разворачивавшееся на арене – черная амазонка стояла с мечом наготове, а мертвецы тянули к ней свои руки, – а затем крикнул Гейбу и Брюсу: – Загоните назад кусачих и УБЕРИТЕ ЕЕ К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ С ГЛАЗ МОИХ! – Он пылал яростью. – Клянусь, я убью эту сучку!
Гейб и Брюс бросились к двери, по дороге натыкаясь друг на друга.
На полу женщина в плаще – никто пока не знал даже ее имени – спустила свой гнев на кольцо ходячих мертвецов, сжимавшееся вокруг нее. Казалось, она танцевала.
Припав к земле, она развернулась и в тот же момент обрушила меч на первого ходячего. Лезвие прошло сквозь истлевшие вены и сухожилия на шее мертвеца и без труда снесло первую голову.
В искусственном свете блеснула кровь, и голова покатилась по земле. Тело упало. Женщина развернулась. С плеч полетела следующая голова, во все стороны брызнула желчь. Женщина снова развернулась и взмахнула мечом по направлению к другому мертвецу, после чего очередная голова упала на землю в кровавом тумане. Снова разворот, и снова удар… еще, и еще, и еще… пока земля не почернела от спинномозговой жидкости, а женщина не запыхалась.
К этому моменту – незаметно для зрителей и женщины, стоявшей в центре арены, – Гейб и Брюс спустились к подножию лестницы и побежали в сторону ворот, ведущих на трек.
Толпа взревела – странные гавкающие звуки смешались со свистом, – и неискушенному уху было не понять, злились зрители, пугались или радовались. Этот гвалт, похоже, придавал сил женщине на арене. Она покончила с тремя последними мертвецами, изобразив изящную комбинацию гран-плие, жете и смертельного пируэта. Меч тихо отсекал головы, женщина танцевала в кровавой бане, земля пропитывалась темно-красной жидкостью.
В эту секунду Гейб пересек первую полосу трека, и вместе с Брюсом, не отстававшим ни на шаг, они направились к женщине, которая стояла к ним спиной. Гейб первым достиг ее и буквально обрушился на нее всем телом, словно у него был всего один шанс повалить нападающего, пока тот не заработал очки.
Женщина тяжело осела на землю, меч вылетел у нее из рук. В рот ей набилась пыль. Двое мужчин набросились на нее. Она резко выдохнула – с момента появления в Вудбери она произнесла от силы слов десять – и распласталась на земле под их весом, то и дело шумно вдыхая, пока они не давали ей поднять головы. В воздух взлетали маленькие облачка пыли, поднимаемые ее гневными вздохами. Глаза женщины сверкали от ярости и боли.
Зрители замерли в недоумении, внимая всему на глубинном уровне. С трибун снова не раздавалось ни звука. Тишина, повисшая над ареной, оглушала. Раздавалось лишь порывистое дыхание поваленной на землю женщины, а затем что-то тихо щелкнуло на наблюдательной вышке.
Появился Губернатор. Он был опьянен яростью, и кулаки его сжались так сильно, что ногти разрезали ладони до крови.
– ЭЙ!
Низкий женский голос, прокуренный, хриплый от напряжения, взывал к нему снизу. Он остановился на ступенях.
– Эй, сукин сын! – Голос принадлежал женщине в потрепанной одежде, которая сидела на среднем ряду между двумя похожими на беспризорников мальчишками в разодранных куртках. Она сердито смотрела на Губернатора. – Это еще что за дерьмо?! Я не хочу, чтобы мои мальчики смотрели на это! Я привожу их сюда на битвы, ради зрелища, а сегодня вы устроили чертову резню! Черт возьми, я не хочу, чтобы мои мальчики наблюдали за убийствами!
Толпа взорвалась. Гейб и Брюс заломали женщине руки и повели ее под трибуны. Зрители выражали свое неодобрение. Ропот перерастал в сердитые крики. Большая часть пришедших была согласна с женщиной, но сейчас ими руководило нечто более глубокое. Почти полтора года, проведенных в аду, в лишениях, в скуке и в постоянном ужасе, нашли свое воплощение в неистовых воплях и стонах.
– Вы травмируете их! – продолжала женщина, перекрикивая гул. – Я пришла посмотреть на драку – сломанные кости, выбитые зубы, – а не на это! Это ни в какие ворота не лезет! ВЫ МЕНЯ СЛЫШИТЕ?!
Губернатор помедлил на лестнице и взглянул на толпу. В нем бушевала ярость, которая пожаром охватила все до последней клетки его тела, заставив глаза затуманиться, а спину похолодеть. Глубоко внутри он мучился… «Контроль… Контролируй ситуацию… Выжги эту язву… Выжги ее сейчас же!»
Женщина на трибунах заметила, что он пошел прочь.
– Эй! Черт вас дери! Я с вами говорю! Нечего бежать от меня! Вернитесь сейчас же!
Губернатор спустился по ступенькам, не слыша свиста и криков, и ушел с мыслью о мщении и адских муках.
Они бежали очертя голову… Затерявшись в темноте ночи… Они продирались сквозь чащу, отчаянно надеясь спрятаться в лагере. Три женщины, одной за пятьдесят, другой ближе к шестидесяти, а третьей – немного за двадцать… Они поскальзывались на листьях и спотыкались о корни, пытаясь вернуться на поляну, где стояли палатки и трейлеры, до которой оставалось меньше мили в северном направлении. Эти бедняжки просто хотели собрать немного ежевики, но оказались окружены. Их застали врасплох. Поймали в ловушку. Что пошло не так? Они действовали тихо, незаметно, проворно и собирали ягоды в подол платьев, не разговаривая друг с другом и используя только жесты… Но теперь ходячие окружали их со всех сторон, воняло все сильнее, а из-за деревьев раздавалось монотонное хрипение, похожее на шум бормашины. Одна из женщин вскрикнула, когда из чащи к ней протянулась рука, схватившая ее за юбку. Как все случилось так быстро? Ходячие появились из ниоткуда. Как эти монстры нашли их? Внезапно ходячие мертвецы преградили им дорогу, отрезав пути к отступлению, окружив их, и женщины запаниковали… Их пронзительные крики становились все громче, пока они пробивались сквозь атакующих… Кровь смешивалась с темно-бордовым соком ягод… А затем стало слишком поздно… И кровь их оросила лес… И крики их затихли в непрекращающемся хрипе.
– Их стали называть женщинами Доставалы, – сказала Лилли, поежившись.
Она сидела на пожарной лестнице у квартиры Остина, завернутая в одеяло, и рассказывала страшную историю.
Было поздно. Они не сходили с места почти час. Огни арены давно погасли один за другим, и недовольные горожане расползлись по своим норам. Остин сидел рядом, курил самокрутку и внимательно слушал девушку. Внутри его бушевали чувства, которые он никак не мог понять. Ему нужно было разобраться в себе, прежде чем говорить самому, поэтому он молчал и внимал рассказу Лилли.
