Владимир Торин - Амальгама
– У него прежнего хоть отбавляй, – отмахнулся вор. – Тоже придется адвоката нанимать. Понятно, что не за просто так. Как, Немой, отработаешь, если от вышки тебя оттащим? Покойники-то твои – не мои, – улыбнувшись, осведомился он у фон Дасселя.
Архиепископ, чуть помедлив, ответил согласным кивком, хотя ничего не понял.
– Так ты его в гладиаторы наметил или себе в рынды? – протянул Сынок, намекая на то, что из этого странного человека может получится отличный телохранитель.
– Ишь, догадливый, – хмыкнул Кудрявый. – Молчи громче, а то базлаешь не по делу. Лучше скажи, берешь на себя чужой груз или лучше в чушкари подашься, поближе к Прасковье Федоровне? – И он кивнул на парашу. Сынок колебался, и Кудрявый поторопил. – Думай скорее, а то вот-вот вертухай заглянет. Ему, поди, сказали не мешать разбору, но я печенкой чую, времени все равно мало, а нам еще сговориться надо, чтоб у всех все в масть пошло.
– Уж больно хобот большой корячится, – скривился Сынок, намекая на большой срок.
– Зато поднимешься, в академии в авторитете будешь. Статья-то у тебя пока фраерская – гуся мочить честному вору вроде как даже в падлу, а тут такой букет, пальчики оближешь, – он кивнул на трупы, – так что срок на одной ноге отстоишь. Ну и с гревом не обидят, обещаю.
– Точно? – усомнился Сынок.
– Зуб даю, – пообещал Кудрявый и, видя, что Сынок продолжает колебаться, весомо, неторопливо добавил: – Варнацкое слово на варнацкую честь.
Если вор в законе говорил такие слова, дороги назад быть просто не могло. Сынок тоскливо оглянулся на парашу и тяжело выдохнул:
– Ладно, надену ярмо.
…Нанятый из общаковых денег адвокат для Сынка сработал надежно. Спустя месяц суд, согласившись с доводами защитника, благо они были подкреплены аж тремя свидетельскими показаниями, приговорил молодого вора всего-навсего к пяти годам лишения свободы.
С самим Райнальдом поначалу не заладилось. Не взирая на все усилия лучшего адвоката, ему явно светила высшая мера наказания, ибо пострадавшие оказались бойкими на язык, а фон Дассель на допросах, естественно, молчал, а писать по-русски не умел. Но буквально накануне суда фортуна вновь, в третий раз кряду, послала ему ослепительную улыбку, ибо президент страны (то ли пребывая в сильном хмелю, то ли находясь в стадии белой горячки) подписал указ о моратории на смертную казнь. Азарт прокурора резко спал (какая разница, сколько дадут загадочному бандиту, десять, двенадцать или пятнадцать), и архиепископ получил всего-навсего тринадцать с половиной лет колонии усиленного режима.
Зато по этапу на зону он укатил, имея на груди шикарные татуировки.
Один из рисунков точь-в-точь соответствовал тому, что на груди Кудрявого, даже надпись осталась той же. Второй рисунок, расположенный на плече, изображал римского воина и означал, что теперь фон Дассель не кто-нибудь, а «гладиатор». Третий же, на животе, вообще можно было назвать художественной картиной. Четверо рыцарей в полном вооружении стояли плечом к плечу, держа перед собой щиты, на каждом из которых был начертан католический крест. Внизу под ними красовалась еще одна латинская надпись, выбранная лично архиепископом: «Ad majorem dei gloriam» – «К вящей славе Божьей».
И понесся вслед за Немым, кочующим по зонам, кровавый шлейф славы непреклонного и свирепого бойца. Получив очередное задание, благо к тому времени он научился понимать феню, фон Дассель кивал и все исполнял молча и спокойно. Вначале он плохо знал русский, а затем, став хорошо его понимать, все равно предпочитал делать вид, что ничего не понимает. Он брезговал языком схизматиков, которые, по его мнению, были даже хуже сарацин. Если мусульмане просто выступали против христиан, то, по его мнению, схизматики исковеркали, изуродовали истинную Христову веру, тем самым причиняя истинной вере куда больший вред. Поэтому он считал свои действия абсолютно правильными, богоугодными, видя в них искупление за прошлые грехи.
Впрочем, ворам его молчаливость нравилась. И вообще, какая разница, если Немой безотказно выполняет все поручения. Восемь одиночных убийств, более двух десятков групповых – киллером он был надежным и безотказным. Ну а воры обеспечивали ему первосортное алиби, так что уличить его в злодеяниях ни разу не удалось, хотя все прекрасно знали, чьих рук дело. Единственное, что могло руководство очередного по счету лагеря, так это выпихнуть его куда-нибудь по этапу.
Пользуясь свободным временем и привилегированным положением Немой проводил много времени в лагерной библиотеке, надеясь найти хоть что-нибудь на латыни. Особо на это он не рассчитывал, ибо предыдущие его попытки в других лагерях оказались безуспешными, но однажды ему наконец-то выпала удача. Так уж совпало, что эта зона была одной из старейших в стране и некогда, в целях перевоспитания заблудших душ, которые все-таки социально близкие элементы, в нее свозили много чего из изъятого в усадьбах и поместьях богатых помещиков.
Старые книги на зоне пришлись кстати – в курительной и туалетной бумагах сидельцы колоний всегда нуждались. Особой популярностью пользовались произведения, изданные в советское время, а старые книги прошли восемьдесят лет без больших потерь. Причина проста: листы старинных изданий оказались слишком плотными и толстыми, а посему плохо подходили для удовлетворения естественных надобностей народа.
Разумеется, уже на второй день стукач-библиотекарь донес куму о том, чем в настоящее время занимается Немой. Решив, что ослышался, начальник оперчасти майор Иванин переспросил и… получил тот же самый ответ. Он не поверил, самолично наведавшись в библиотеку. Оказалось, стукач не перепутал – Немой сидел и читал, а на лице его, всегда угрюмом и враждебном, мирно расплывалась счастливая улыбка, от каковой майор ошалел еще больше. Окончательно же его добил иностранный язык текста книги…
А вечером Иванин и вовсе впал в ступор, ибо вызванный к нему в кабинет за подробностями библиотекарь сообщил, что на самом деле Немой держал в руках том сочинений… блаженного Августина, жившего черт-те знает когда и писавшего исключительно на латыни. Некоторое время до майора с трудом доходило очередное шокирующее сообщение, после чего он уточнил:
– Так она что, не на английском написана?
Библиотекарь помотал головой и еще раз повторил:
– На латыни.
– А на русском у тебя этого Августа нет?
– Есть, – охотно кивнул библиотекарь. – Он как эту книгу взял, я сначала думал – совсем умом тронулся. Но с ним лучше вообще не общаться. Для него ж душник фраеру разобрать, чичи протаранить или вообще жало замочить проще, чем мне воды напиться. Беспредельщик же, об этом всякий наслышан. А он как влепился в нее, так до самого закрытия из рук не выпускал. И с собой забрал. А нынче обратно принес и показывает мне знаками: мол, есть ли еще? Ну, я к тому времени успел подготовиться, так что сразу обслужил.
– Как хоть называется то, что он читал? – тупо спросил Иванин.
– Та, которую я ему позавчера выдал, De civitate Dei, а сегодня он ее принес и взял у меня то, что вы сами видели в его руках: De libero arbitrio.
– А если по-русски! – придя в тихое бешенство, рявкнул майор.
– Значит, так. Первая называется «О граде Божьем», а вторая – «О свободной воле».
– Ну-у, о свободной воле еще куда ни шло, – задумчиво протянул Иванин, – а вот «О граде Божьем» вообще ни в какие ворота. А впрочем… – Он умолк, соображая, ибо тут решительно все было «ни в какие ворота», начиная с того, что Немой взял в руки книгу на латыни.
«Хотя, может, он ее для чего-то другого брал?» – мелькнула в голове спасительная мысль, объясняющая загадочную причуду «гладиатора».
– А он точно ее читал? – спросил майор. – Может, там просто картинки были, ну, знаешь, эдакие? – И изобразил в воздухе какую-то замысловатую фигуру.
– Читал не отрываясь, – твердо заверил библиотекарь. – А что до картинок, то их в книге совсем нет.
– Значит, так, – распорядился майор. – Завтра… Нет, сегодня, прямо сейчас, – поправился он, чувствуя, что до утра окончательно сойдет с ума, – найдешь мне этого Августа и притащишь. Все, мухой! Только на русском чтоб, – крикнул он уже вдогон.
«О свободной воле» на русском языке библиотекарь не нашел, и Иванину пришлось ограничиться чтением тома «О граде Божьем», включающем в себя первые пять книг. Однако добросовестное штудирование ничего не дало, и к утру майор сдался, придя к выводу, что либо Немой неожиданно раскаялся, решив начать замаливать свои многочисленные грехи, либо… Но альтернативы своему предположению майор не нашел, да и знанию матерым уголовником латыни тоже не удавалось подыскать правдоподобного объяснения.
«И добро бы, если б я точно знал, что этот гад и впрямь решил взяться за ум, завязав со старым. А вдруг это у него обычная блажь, и когда она пройдет, жди новой беды. Да еще хозяин вторую неделю дергает, чтоб я придумал, как эту заразу отсюда сплавить, а что я могу?» – тоскливо размышлял он.
