Опричник - Геннадий Борчанинов
Ещё и прозвище князя, Звяга, означало пустобреха и болтуна. Будет всеми силами увиливать от наказания, готов поставить что угодно.
Возле стремнины лёд начал трещать под ногами ещё громче, проседать, нам пришлось ускориться.
— Не бежать! — крикнул я. — Тихонько идём, как на лыжах!
Нагорная сторона понемногу приближалась, крутые склоны, ещё не поросшие травой, но уже освободившиеся от снега, виднелись всё отчётливее. Да, моста здесь явно не хватает. Хотя бы понтонного.
До противоположного берега, однако, мы добрались без потерь, если не считать мокрых сапог. Теперь нужно было подняться в кремль по крутобокому склону, и, глядя на стены снизу вверх, я поневоле задумывался, как тяжело было бы их штурмовать. Чкаловской лестницы тут ещё не было, никакой лестницы не было, и к кремлю вело некое подобие серпантина.
Нижний Новгород был богатым городом, торговым, и здесь хватало роскошных усадеб и подворий, вид на которые открывался с каждым новым шагом наверх. Златоверхие маковки церквей возвышались над слободами и посадами, над кремлёвскими стенами и башнями, торговые ряды тянулись вдоль длинной мощёной улицы. К кремлю мы поднялись со стороны Дмитриевской башни, обойдя его по кругу, и остановились у ворот.
Скучающие городовые стрельцы уставились на нас, как на что-то диковинное. Одеты они были, в отличие от моей бывшей сотни, кто во что горазд, и от обычных горожан их отличало только наличие бердышей и фитильных пищалей. Я с удивлением узнал в одном из стрельцов моего бывшего оппонента по кулачному бою, рыжего длинноусого мужика.
— По указу государеву мы, — сказал я.
Останавливать нас даже и не думали, пропустили вообще без вопросов. Внутренняя территория кремля разительно отличалась от того, что я помнил. Вместо парков и аллей здесь стояли подворья, казармы и конюшни, разве что церквей было больше, чем я ожидал.
Нужно было теперь отыскать князя Ростовского, и мы направились к подворью первого воеводы. Разумнее будет, если начальник вызовет своего подчинённого, а мы примем его прямо там, в кабинете, а не будем рыскать по всему кремлю в поисках нашего клиента.
Воеводствовал в Нижнем князь Дмитрий Иванович Хворостинин, и его имя казалось мне смутно знакомым, но я никак не мог вспомнить, откуда я его слышал. Князь оказался достаточно молодым человеком с умным и проницательным взглядом.
Мы нашли его на кремлёвской стене, где он осматривал состояние Тайницкой башни, с которой открывался вид на Волгу и на пороховой заводик, расположенный внизу, под стенами кремля.
— От государя? — спросил Хворостинин. — Как в Москве дела? Из Ливонии какие известия?
Князь пользовался любой возможностью для получения свежих новостей. Я пересказал всё, что знал, и воевода жадно слушал сводки с фронта, явно желая находиться там, а не в глубоком тылу.
— Нам нужен Ростовский, — сказал я. — Государь велел к нему доставить.
— Вызовем, — кивнул воевода. — Только и вы за меня словечко тогда замолвите. Сил нет уже здесь сидеть, когда немца воевать надо.
— Замолвим, княже, — пообещал я. — Главное, Ростовского выдай нам.
— Может, погостите? — предложил он. — В Арземасе он, место для крепостицы выбирал. Скоро возвернуться должен.
Пришлось погостить.
Глава 14
С Хворостининым мы быстро нашли общий язык. Я рассказывал ему про свои методы обучения, про устав, о котором он, между прочим, уже слышал и даже читал, про новое вооружение, которым я хотел наполнить действующую армию. Во время разговоров о войне и армии у него натурально горели глаза, он рвался в бой, и перспектива войны не просто с Ливонией, а со всей Литвой и Польшей, его не пугала, а наоборот, будоражила.
Я вспомнил наконец, кто это. Князь Хворостинин, один из лучших полководцев Грозного. Правда, пик его славы ещё далеко впереди, но талант, как говорится, не пропьёшь. Правда, по местничеству Хворостинин, хоть и был природным князем, стоял далеко позади других удельных князей из старших ветвей Рюриковичей, и на важные и ответственные должности претендовать не мог. Вот и сидел воеводой в глубоком тылу, когда на западных рубежах его таланты пригодились бы гораздо лучше. За него я точно замолвлю словечко перед царём.
Подчинённым своим, князем Ростовским, молодой воевода был недоволен, и когда узнал об истинной причине нашего появления, только усмехнулся.
— Изменил, значит… Не удивлён, — сказал Дмитрий Иванович. — И ведь раз уже простили его! А всё равно… Он и хулу на государя возводил. Звяга он и есть Звяга, брехун.
— Хулу? А чего тогда… — начал было спрашивать я, но Хворостинин ответил даже раньше, поняв мой вопрос с полуслова.
— Так мало ли кто что сболтнёт по пьяни? Звягу всерьёз-то никто и не воспринимал уже, — сказал он.
Ждать возвращения князя Ростовского пришлось целых три дня, и я уже временами думал, что мы пропустили вспышку и он банально сбежал, узнав каким-то образом о нашем появлении, хотя я строго запретил всем рассказывать о цели нашей поездки, а сам доверился только воеводе Хворостинину, в верности которого не сомневался.
Хворостинина я бы и вовсе забрал с собой в опричники, если бы мог. Человек это был умелый и ловкий, местническую систему презирающий, и мне бы такой очень сильно пригодился, но в качестве полководца он пригодится стране гораздо больше.
А такие как Звяга… Пусть лучше сидят и не отсвечивают, а если так неймётся перейти под руку литовского царя, то пусть делают это по одиночке, не агитируя никого ехать с ними вместе, а потом пусть не тявкают из-за границы, как всё плохо на Руси. У нас у всех относительно равные возможности сделать мир вокруг себя лучше, но кто-то лезет из кожи вон и делает, а кто-то предпочитает просто морщить нос и ждать, когда всё сделается само, а когда само не делается, то убежать за границу, чтобы там тосковать об утерянной Родине, «страдающей под гнетом тирании».
Князь Семён Васильевич Ростовский прибыл в нижегородский кремль с небольшой свитой, весь из себя важный, в шубе, с золотыми гайками на пальцах, с плетью-нагайкой в
