Один шанс из тысячи [СИ] - Владимир Анатольевич Тимофеев
После, когда я спросил её «Как же ты справилась?», она лишь пожала плечами и совершенно по-взрослому заявила: «Ну, а куда деваться?»
И ещё. В памяти почему-то отложилось такое видение. Словно гляжу на себя больного откуда-то сверху и вижу: сидит перед изголовьем худенькая девчушка, протирает мой лоб тряпицей и тихо так приговаривает: «Дядя Лёша, ты только, пожалуйста, не умирай раньше меня. Хорошо?»
Даже не знаю, бред это или на самом деле…' (из дневника А. Н. Трифонова)
* * *
К зданию ИВТ[13] Трифонов подъезжал не со стороны Дмитровки, а от Бусиново. Всего лишь месяц назад этот маршрут показался бы странным — глупо ехать из Хлебниково и делать ненужный крюк через Левобережную — однако иной дороги сегодня попросту не было. Двадцатого декабря часть Дмитровского шоссе попала под сдвиг вместе с развязкой. Конечно, «буханка» могла бы проехать и по бездорожью, и по глубокому снегу, но — смысл? Лучше использовать этот козырь потом, когда отпадут все прочие варианты…
Ижорский проезд, худо-бедно, но чистили. УАЗ пронесся по нему без остановок. На хвосте никто не висел и прижать к обочине не пытался. Приезжать в Москву Алексей не то чтоб побаивался, просто старался поменьше мелькать на полицейских и военных постах. Ксива ксивой, но если его начнут проверять вдумчиво и дотошно, то не помогут ни «вездеход» под стеклом, ни «Макаров» за поясом.
Пистолет, кстати, он носил совершенно легально. Ну, если конечно считать таковым привязку оружия к удостоверению, выписанному на имя капитана 12-го ГУМО Сергеева Алексея Игоревича. Его документы Трифонов нашел в бардачке, вместе с бумагами на машину. Совпали и имя, и звание, и шеврон на форме. Грех было не воспользоваться. Светить себя Алексей не хотел. В посёлке его знали и так, а демонстрировать каждому постовому свои настоящие корочки было бы опрометчиво. Приобретать проблемы на ровном месте, объяснять, где взял оружие и машину, почему опять не пошёл на службу, как спасся от сдвига… Нет, пока он сам не поймёт, что случилось и почему эксперимент закончился катастрофой мирового масштаба, ноги его в официальных структурах не будет. Заумным теориям там уже никто не поверит. Потребуют доказательств и, в лучшем случае, снова запихнут в какой-нибудь «ящик» под начало очередного «Михальчука»…
— Капитан Сергеев?
— Так точно.
— Алексей Игоревич?
Трифонов усмехнулся.
— Слушай, охрана. Ты буквы читать умеешь?
— Ну, умею, — набычился проверяющей.
— Полоску на пропуске видишь?
— Ну, вижу.
— Ну, так и не борзей.
Алексей аккуратно вынул документы из рук охранника и кивнул на шлагбаум.
— Давай, открывай. Не тяни.
Пару секунд «вохровец» размышлял, обидеться ему или нет, но потом просто махнул рукой и, что-то бормоча себе под нос, ушёл в КПП. Перекрывающая проезд «стрела» поднялась. УАЗ въехал на территорию института.
Олега Михайловича Лунёва (для своих — просто Михалыча) Трифонов отыскал там, где и предполагалось — в технологической зоне одной из лабораторий.
О встрече договорились за сутки. Старый приятель отозвался только на пятый звонок — неизвестные номера он, как правило, игнорировал, но если абонент оказывался слишком настойчивым, то разозленный Михалыч всё-таки жал на «ответить», а после… После всё зависело от фантазии и степени занятости ведущего инженера. Его речевым загогулинам могли позавидовать не только специалисты-филологи, но и все, без исключения, боцманы Российского флота.
Друга Лунёв узнал лишь после третьего по счёту «загиба».
— Лёха, ты что ли?
— Я, Михалыч.
— Эээ… богатым будешь.
— Богатым вряд ли, а вот известным — запросто.
— Известным? С чего бы?
— Стану — узнаешь…
Трифонов знал Михалыча больше десяти лет. Светлая голова и мастер «золотые руки», слесарь, токарь, столяр, сварщик, электрик… Он мог бы устроиться где угодно, в любой «естественной монополии» и с приличным окладом, однако — нет. Изгнанный в девяностых из вуза с формулировкой «за аморальное поведение и хроническую неуспеваемость», студент Лунёв сперва честно отслужил срочную, а затем не нашёл ничего умнее, кроме как поступить на работу в «нищий» академический институт — и не научным сотрудником или, на худой конец, лаборантом, а обычным рабочим. Впрочем, довольно скоро выяснилось, что сделал он это совсем не по глупости. Лаборатория Института Высоких Температур стала отличной технической базой для индивидуальных коммерческих начинаний.
Меньше чем за пять лет Михалыч стал незаменимым как для руководства, так и для рядовых сотрудников. Он мог сотворить практически всё — любую конструкцию, любой опытный образец. Мало того, свои умения бывший студент с выгодой продавал на сторону. Начальство закрывало на это глаза. Расставаться с ценным специалистом никому не хотелось. Его даже повысили в должности — перевели из слесарей в инженеры. На официальных доходах это почти не сказалось, но сам факт говорил о многом…
— Здорово, злодей! Как жизнь?
— Всё путём, — Михалыч оторвался от верстака, снял очки и повернулся к вошедшему. — Как сам?
— Нормально.
— Да? А у нас тут слухи ходили, что ты в ЦИАНТе работал, ну и…
— Слухи о моей смерти оказались сильно преувеличенными, — рассмеялся Трифонов.
— Тогда почему в форме?
Связь между военным обмундированием и возможной гибелью его обладателя была достаточно тонкой и совершенно неочевидной.
— Понимаешь, Михалыч… Тут дело такое, что без бутылки не разберешься.
— Тебе собутыльник нужен?
Трифонов опять засмеялся.
— Нет. Собутыльник не нужен. Мне нужен флибр. Или хотя бы его компоненты.
— Флибр, говоришь?
Лунёв почесал в затылке и сделал вид, что задумался.
Алексей мысленно подобрался. Его умозаключения оказались верными. Он пришёл по нужному адресу. Приятель о флибре знал.
— Слушай, а почему ты решил, что он у нас есть? — пристально посмотрел Михалыч на гостя.
— Тоже мне, секрет Полишинеля, — фыркнул учёный. — В ЦИАНТ флибр доставляли по звонку, через РАН. Ждали не больше часа. А какой у нас самый ближайший академический институт с возможностями?
— Наш ИВТ, — нехотя согласился «слесарь».
— Ну вот. Сам и ответил.
— Ладно. Проехали. Сколько нужно?
— Три-четыре комплекта. Лучше пять.
— Экий ты шустрый, — покачал головой Михалыч. — Флибр, сам понимаешь, вещь подотчётная.
— Понимаю. Готов заплатить. Могу деньгами, могу и по бартеру.
— Деньгами, говоришь? — усмехнулся Лунёв. — Что значат в наше смутное время какие-то деньги?
Сказал и уставился на собеседника.
Вопрос был, естественно, риторическим.
После декабрьских событий наличные, хотя и ходили, но с каждым днём их реальная стоимость становилась всё меньше. Введенная летом карточная система стремительно расширялась. До декабря её действие распространялось только на продукты первой необходимости. Сегодня она охватывала почти половину того, что требовалось человеку для жизни. Некоторые считали, что власти готовят «денежную реформу», другие небезосновательно полагали, что вскоре грядет настоящий «военный коммунизм», и к нему надо готовиться заблаговременно — запасаться всем самым необходимым и, желательно, в максимальном объеме.
— Что тебе интереснее? Продукты, патроны, топливо?
Михалыч опять почесал в затылке.
— Знаешь, Лёх. Топить мне особо нечего, стрелять не в кого, а вот пожрать я люблю.
— Понял. Не дурак. Тушёнка устроит?
— Устроит. Ящик — комплект. Только учти, свиную я не беру. И чтобы срок годности соответствовал.
— Какие конкретно ящики? Сколько по весу? Состав?..
Торговля продолжалась минуты четыре.
В конечном итоге договорились сменять пять комплектов флибра на семьдесят две банки армейской говяжьей тушёнки по пятьсот двадцать пять граммов в каждой.
— И чтоб в солидоле и с надписями, — предупредил Михалыч.
— Иных не держим…
На то, чтобы перетащить из УАЗа в подсобку три полных ящика, хватило пары минут.
— Ну что? Устраивает?
— Нормально, — кивнул Лунёв, после того, как вскрыл каждую упаковку и вынул оттуда по банке. — Говядина тушёная. Не для продажи. Июль 2018. Подходит.
— Отлично. Тащи товар…
За товаром пришлось идти в другую пристройку.
Михалыч держал его в несгораемом шкафу, вместе с какими-то железяками.
— Один… два… три… — вынимал он из шкафа запечатанные стальные пеналы.
Всего, как заметил Трифонов, их там хранилось штук тридцать.
— Слушай, откуда у тебя столько флибра? — не удержался он от вопроса.
— Ну… я же не спрашиваю, откуда у тебя столько
