Спасти СССР. Часть 2 (СИ) - Афанасьев Александр

Как так…

Я сам думал — как так? Можно много чего говорить, но я все время в своих размышлениях спотыкался об один и тот же камень. И как его обойти — сам не нашел, хотя всю голову изломал.

Речь о свободе. Или в крестьянском ее понимании — воле, что от свободы сильно отличается.

В России всегда стоял вопрос свободы, и до сих пор он ответа не нашел. Даже сейчас, после революции. В США — свобода является краеугольным камнем построения общества, его сутью и смыслом. Но они могут себе это позволить, потому что они все — общество эмигрантов, перекати-поле, у них нет изначальной связи друг с другом, они все — приезжие. В России — общество это крестьяне, поколениями живущие на земле и имеющие обязательства друг перед другом. Нельзя просто взять американскую конституцию, перевести на русский язык и думать что она будет работать.

Суровые условия жизни, постоянные нападения, нестабильность дохода, когда предугадать урожай нельзя — обусловили сильное, обязывающее государство. И одновременно с таким государством — возникло и сопротивление ему. Народ и власть играли друг с другом в смертельную игру: кто кого переможет. Восстания Разина, Пугачева, Булатникова, декабристов. Я думаю не все понимают сути и смысла ополчения Минина и Пожарского, то насколько оно выламывается из тогдашней мировой истории. Ведь тогда был феодализм. И те кому положено было выбирать — выбрали в цари польского королевича Владислава, и это по меркам того времени было нормально. А вот то что восставший народ, поддержанный церковью и зарождающейся буржуазией выгнал к чертям короля и его свиту и избрал себе своего монарха — по меркам того времени дело чрезвычайное. Но то-то и оно, что Русь выбрала именно этот путь, и это был путь восстания против власти, пусть чужой — но власти.

Весь период с 1861 по 1917 годы — это уже восстание против своей власти. И это тоже восстание за свободу. Конечно, всяк ту свободу понимал по своему, но интеллигенция боролась именно за свободу. Российская Империя задержалась в социальном развитии, и рядом с паровозами и самолетами Илья Муромец сохранялись самые дикие и мрачные феодальные ограничения. Например, солдат не мог ездить в трамвае, а рабочий ходить по мощеному тротуару. Кому это надо было? Зачем? Но это же было.

Революция снесла все ограничения и свобода выплеснулась за край… но сколько было той свободы спустя всего двадцать лет? Вот, то-то.

И что сейчас обычный, советский подросток понимает под словом "свобода"? По сути, советская школа это несвобода в квадрате. Вся жизнь состоит из "надо" и "нельзя". Надо — ходить в школу, носить форму, учить уроки, участвовать в линейках, держать язык за зубами, чтить героев. Нельзя — задавать лишние вопросы, смотреть на девочек, курить, выражаться и еще много, много чего.

Я понимаю, это воспитание. Но палку мы явно перегнули. Комсомольская, а особенно пионерская организация — не предлагает свободы. Куча запретов, многие из которых по принципу "как бы чего не вышло". И там не на кого равняться. Там такие же тетеньки как в школе. Которых со временем сменяют циничные и отлично знающие, с какой стороны бутер маслом намазан дяденьки из комсы. Во дворе, где все можно — куда интереснее. И если мы не вырвем молодежь из рук криминала — свои девяностые мы все равно получим, пусть в другом виде — но получим.

— Ты, Эдуард, сильно преувеличиваешь — сказал я — ворье это отщепенцы, они верх над партией никогда не брали и взять не смогут. Никогда. Но вот испортить какую-то часть молодежи, толкнуть ее на дурной путь, на скользкую дорожку — вот это они смогут. Давай подумаем, чего нам не хватает, чтобы работать с молодежью. Янаев как я посмотрю, проблемы не видит. Давно он у тебя был?

— Год назад — соврал Шеварднадзе

— И что предпринял?

— Молчание как лучший ответ. Это называется — расписался в собственном бессилии. Тогда берите на себя. Создавайте структуры помимо комсомола.

— Прости, не понял — сказал Шеварднадзе

— Комсомол и пионерия не справляются, значит надо создавать что-то еще. Любое действие рождает противодействие. Если есть те, кто пошел по скользкой, воровской дорожке — значит надо, чтобы были и те, кто будет драться с ними. Драться в прямом смысле слова. Бригады помощи милиции. Милиция — если она заинтересована в наведении порядка — должна взять на себя работу по организации отпора малолетним бандитам там, где они есть. На улицах, в парках, на танцах, во дворах — везде.

Идея эта у меня возникла, когда я вспомнил романы Корецкого. Там у него была в одном из ранних романов "четверка шерифов" — молодых людей, которые занимались карате и по вечерам сами выходили патрулировать город. Отрабатывать свои навыки в реальных драках, но вместе с тем и помогать людям не стать жертвами бандитов.

Вот убей — не пойму, а что в этом плохого? Корецкий изобразил это так что этого надо стыдиться — а я не понимаю, почему. Ну, нет никакой возможности остановить зло добрыми словами и положительным примером. Можно только силой.

Наверное, я больше американец уже, чем русский.

Шеварднадзе явно не понял сказанного.

— Погоди Михаил. У нас есть комсомольские оперотряды, но…

— Мало значит — есть.

— Вся эта бандитня малолетняя не должна чувствовать себя хозяевами нигде. Только начали хвост поднимать — заломали и в отделение. Пусть милиция берет на себя роль организатора, есть много отставников, пусть с пацанами занимаются. В армии есть Суворовские училища — а в милиции почему такого нет, где брать кадры?

— Вы и организуйте. Дайте почин, покажите пример. Центр вас поддержит. Пусть даже какие-то инциденты будет, это все равно лучше, чем гуляющая в учебных заведениях наркота. Это первое. Второе — по ситуации с взрослыми. Я буду выходить на Верховный совет, будем усиливать борьбу с преступностью и наркоманией. За торговлю наркотиками введем смертную казнь, за любое преступление в состоянии наркотического опьянения — срок будет по максимальной планке. Еще пересмотрим составы по организованной преступности.

Шеварднадзе явно считал, что я перегибаю палку — но сказать этого не смел. И слава Богу может ему и не доведется увидеть сторчавшуюся Грузию девяностых[30].

— Эдуард…

— Я не хочу сейчас искать виноватых. Виноваты в том, что происходит все понемногу, и если отвечать, то отвечать всем. Но здесь и сейчас надо принять решение — или ты готов придумывать себе и другим оправдания, мол, всегда так было, и никогда по другому и ничего не сделаешь с этим. Или вступить с этим со всем в бой и не отступать, пока этих, кто детей делает ворами и бандитами в землю не загнать, пока на улицах снова спокойно не станет. Центр вас поддержит, но только если вы будете наводить порядок. Нормальный, а не для галочки. Ну?

Я протянул руку, Шеварднадзе секунду поколебавшись, ее пожал

— Договорились, значит

— Мне одно покоя не дает, Михаил Сергеевич…

— Эти твои бригадмильцы. Получается… мы считай детей на передовую бросаем.

— Так они и так на передовой

— Да, но… есть же сущие бандиты. Отец судимый, брат, дядя судимый — как с таким справиться?

— Как? А как пионеры в тридцатые справлялись? В двадцатые, в тридцатые — там и кровь лилась. Как?

— Пора вспомнить, что галстук — он цвета крови. И если ты не готов пролить за него свою — зачем ты его тогда носишь?

01 июня 1985 года

Тбилиси, Грузинская ССР

По пути домой Шеварднадзе никак не мог прийти в себя. Он все больше убеждался в том, что говорил не с Горбачевым, а с другим человеком.