Бесноватый Цесаревич (СИ) - Яманов Александр

Тяжело мне до сих пор полностью вжиться в этом мир. С одной стороны, живу в Путёвом дворце. Вокруг нет роскоши, как в Мраморном, но это дворец, а не какой-нибудь сарай. С другой стороны, нет нормального туалета и душа. Чтобы искупаться, слуги заранее греют воду для большой лоханки. Электричества тоже нет, и отсутствие нормального освещения просто бесит. Темнеть начало рано, даже большие оконные пролёты и обилие свечей не дают достаточного света. Пришлось перенести чтение и работу с бумагами на утро, сажать зрение в мои планы не входит. Ещё и запах гари от свечей. На улице к стандартным запахам навоза и амбре туалетов, прибавился запах сжигаемых дров, осень на дворе и вовсю топятся печи. Множество мелочей, на которые жители XXI века просто не обращают внимания. А ведь по уровню комфорта, качеству медицины, доступности любых продуктов питания и информации, житель XXI века живёт лучше любого современного короля. А главное я не знаю, как бороться со скукой и тоской. И ладно информационный голод. Читаю я много и это настоящее спасение. Вечерами на меня находит жуткая тоска. Скучаю по своей прежней жизни, по дочкам, по маме, поэтому стараюсь в течение дня максимально себя нагружать, чтобы к вечеру не оставалось никаких сил.

Мой распорядок дня практически не изменился, только добавилась служба в полку. С утра бег, далее лёгкий завтрак и служба. Если была моя очередь идти в караул и патрулирование, то это занимало целый день. В любом случае я каждый день появлялся в полковом дворе, так как выполняю обязанности командира роты. Хватало как хозяйственных дел, так и обычной текучки. Если бумажной работы было немного, то я посвящал весь день штудированию устава и чтению военной литературы. Также писал письма Юле и Александру. Они в ответ завалили меня письмами с первых же дней прибытия в Новгород. Чтение я разбавлял длительной тренировкой в фехтовальном зале. Руппрехт был рубакой с кучей разного рода грязных приёмов, а не адептом классической школы фехтования. Впрочем, грязными его приёмы считались у чистюль и романтических дурачков. Ведь одно дело дуэль, а совсем другое рубка на войне. Константин был неплохим фехтовальщиком, поэтому освоение новых навыков шло успешно. Я уже давно слился с рефлексами и навыками своего нового тела. Фехтование, верховая езда, знание языков, целые пласты памяти о прочитанных книгах были мне доступны. А вот памяти о событиях в жизни Константина не было, от слова совсем. Может оно и к лучшему.

Ещё я осваиваю местный огнестрел. Здесь тоже помогла мышечная память. Регулярно стреляю из пистолета. Жуть конечно. Два раза устроили с Дугиным и сослуживцами стрельбы из фузеи. Она тоже не внушила мне особого доверия. Дугин раздобыл штуцер, которыми были вооружены егерские роты. В Выборгском полку штуцеров на вооружении не было. Оценил стрельбу из нарезного оружия, подготовка к выстрелу гораздо дольше, чем у гладкоствола. Вроде стреляет дальше, но нужно сравнить на учениях. А с этим как раз была проблема. Просто так порох жечь не дадут. Но это ещё не всё — шоком для меня было то, что солдат практически не обучали приёмам штыкового боя. Для себя решил, какой бы порядок службы в мирное время не был в полку, но весной начну гонять солдат. По мундиру тоже было много мыслей. Как в этом умудряются не только ходить, но ещё и громить врагов, для меня до сих пор загадка. Отдельный разговор о головных уборах, как рядовых, так и офицеров. Были мысли по форме и обуви для тренировок, хоть какой-то полосе препятствий, брусьях, турнике, гирях и ещё много всяких мелочей, которые всплывали в моей памяти. Я хоть в армии и не служил, но теоретических знаний хватало. Да и спортом я всегда, занимался пусть и с перерывами.

Через неделю после моего приезда в Новгород перебрался Блок. Он взял себе ещё трёх учеников. Старик решил не мелочиться и действительно оставить о себе след в науке. Двоим из учеников, было лет по тридцать. Но, ни Блока, ни их самих это не смущало. Док разделил учеников по направлениям медицины — хирургия, травматология и заболевания желудка. Деление было условным, но это уже прогресс. Блинд остался в Питере, где начал серьёзно изучать офтальмологию. Спецификация врачей сейчас достаточно размыта, Блинд например, является хорошим хирургом. Он и ранее интересовался проблемами со зрением. Недавно Яков провёл операцию по удалению катаракты, очень распространённого в это время заболевания. Для России это было настоящим прорывом медицине. Я пообещал голландцу финансирование его работ и подкинул пару советов. Через немецкого купца Блинд заказал труды какого-то доктора Хирна. Заодно купцу дали задание переманить в Россию самого Хирна или кого-нибудь из его учеников.

Блок по приезду сразу погрузился в эксперименты с гипсом и чуть ли не с колёс начал делать операции. Нескольких больных я нашёл ему из солдат моего полка. Под нужды медицины пришлось выделить чуть ли не пятую часть дворца, но на благое дело не жалко. Принципиально не собирался устраивать никаких приёмов, поэтому нечего помещениям пустовать. Мне хватало спальни, гостиной, столовой и тренировочного зала. Подкинул Блоку идею сортировки раненых и организации военно-полевых госпиталей. Статистика смертей от ранений была просто чудовищная. Врачи, конечно, и сейчас оказывали помощь раненым, но организация медицинской службы была отвратительной. Идея доктору понравилась. Блок давно перестал удивляться моим советам и воспринимал их как должное. В самом начале нашего сотрудничества я объяснил, что помогаю ему советами по медицине, а он, в свою очередь, не задаёт вопросов. Как только доктор понял, что мои советы — это не просто голословные утверждения возомнившего о себе юнца, он ни разу не возвращался к нашему разговору. Советы проверял на практике и писал какой-то труд.

Но более неожиданным гостем оказался Первушин. Дочь его быстро поправлялась. Блок снял швы, никаких проблем не было. В Мраморном остался Блинд, поэтому Блок со спокойной совестью выехал в Новгород. Дочка Первушина пока оставалась в Мраморном, а сам он выехал вместе с доктором. Разговор с ним состоялся на следующий день после приезда.

— Рассказывай Иван Первушин, зачем пожаловал? — настроение у меня было хорошее, поэтому спросил в шутливом тоне.

Я сидел в гостиной, пил морс и радовался новому лицу. Местное захолустье начало меня изрядно напрягать. Хоть какое-то развлечение. А то с нынешним ритмом жизни и отсутствием информационных потоков XXI века, можно отупеть и не заметить.

— Хотел сказать спасибо, вам Великий князь. А также исполнить своё обещание, готов отслужить за спасение дочери, — Первушин моего шутливого тона не принял.

— Расскажи о себе. Только говори правду. Мне все твои грехи знать без надобности. Нужно понимать, что ты за человек и будет ли от тебя польза.

Раз человек решил послужить, то глупо отказываться. Своей команды у меня пока не было.

Рассказ меня удивил. Я думал, что Первушин сын какого-нибудь казацкого старшины и большая часть его жизни была связана с Диким Полем. Оказалось, что он литвин, то есть белорус. Ещё и родился в униатской семье. С самого детства служил порученцем у гетмана Михаила Огинского[1]. Отец его был хорошим воином из личной дружины гетмана и сына тоже воспитал бойцом. Иван получил неплохое образование, знал несколько языков и периодически доставлял переписку гетмана в разные страны. Он так и с матерью Маши познакомился, приехав в Питер с корреспонденцией. Далее много лет жил в Европе, когда гетман после восстания добровольно эмигрировал. Но это дело ему начало надоедать. После какой-то ссоры покинул гетмана и нанялся в отряд наёмников. Повоевал за австрийцев против турок, за черногорцев опять против турок. Потом оказался на Дону и Кубани. Думаю, там он тоже занимался не преподаванием изящных искусств. Пару лет назад посетил Питер и узнал, что у него есть дочь. Начал жить мирной жизнью в столице. Через год родами умерла мать Маши. Иван окончательно осел в Питере, устроившись работать на польского купца. Понятно, что многое он мне не рассказал. Думаю зовут тоже не Иван, а какой-нибудь Ян или Янош. Но не чувствовал я в нём гнили. Видно, что человек не простой судьбы, но не душегуб и отморозок.