Андрей Валентинов - Орфей и Ника
Виктория Николаевна нерешительно остановилась на пороге. Любопытство, сопровождавшее ее всю поездку, внезапно сменилось страхом. Куда ее привезли? Кто ее там ждет? Это не Главная Крепость, не Лубянка и, очевидно, не наркомат госбезопасности. Кому же она понадобилась? И сможет ли она вернуться домой, если не сейчас, то вообще когда-нибудь?
Похоже, сопровождающий понял ее колебания. На этот раз улыбка молодого человека стала совершенно обворожительной. Он повторил ободряющий жест, указав вперед. Ника вздохнула и перешагнула порог.
И снова – коридор, еще более темный и пустой. Правда, на этот раз короткий, больше похожий на узкую комнату без окон. В конце коридора оказалась еще одна дверь, уже не обитая кожей, а гладкая, из полированного дуба. Сопровождающий вновь кивнул. Виктория Николаевна взялась за массивную резную ручку и потянула дверь на себя…
На этот раз ее встретила тьма – полная, кромешная. Ника замерла на пороге, услыхав, как за спиною захлопнулась тяжелая створка. Она была одна, в темноте, вокруг – тихо, лишь откуда-то издалека доносилось легкое гудение – возможно, там работал вентилятор.
Секунды тянулись одна за другой, Ника по-прежнему стояла не двигаясь. Страх исчез, вновь проснулось любопытство. Она уже поняла: ее привели в большой зал, без окон, похоже совершенно пустой. Странно, здешние хозяева очень любят темноту. Что будет дальше? Происходящее отдаленно напоминало ей игру в жмурки, почему-то подумалось, что темнота нужна вовсе не для того, чтобы ее напугать. Тут было что-то иное, оставалось ждать – скоро все прояснится…
И тут вспыхнул свет – небольшая лампа, укрепленная слева, прямо на стене. Ника охнула и невольно подалась вперед…
'Да, она была в большом зале, хотя и не в таком огромном, как показалось вначале. Лампа горела над небольшим столиком, рядом с которым стояло глубокое кожаное кресло. Но не это удивило – свет падал на странную блестящую фигуру, стоявшую у стены. Она всмотрелась: скульптура, кажется, мраморная…
Ника подошла поближе. Удивление возросло, сменившись подлинным изумлением, когда она поняла, кого изваял скульптор. Христос… Спаситель изображен сидящим, на изможденном лице застыла тревожная дума, руки бессильно лежали на коленях… Странная скульптура: художник даже не пытался передать пропорции тела, оно выглядело необычным, словно нечеловеческим, но все же это был Он, Спаситель в терновом венце, бессильно присевший по пути на Голгофу. Ника заметила на лице скульптуры мраморную слезу. Странная фантазия пришла на ум скульптору: слеза выглядела так, словно она стекала снизу вверх. Перевернутая слеза… Что хотел сказать этим художник?
Стараясь не шуметь, Виктория Николаевна присела в кресло, рассматривая мраморное изваяние. Подобного она еще не видела. Скульптура была необычной, но еще удивительнее то, где она находилась. Христос в тайном большевистском логове?
Христос страдающий? Это выглядело насмешкой, даже кощунством…
В полутьме мраморное лицо казалось живым. Кто-то позаботился о том, чтобы светильник расположили умело, высветив главное. Ника осторожно встала и, не удержавшись, прикоснулась к камню. Он показался теплым, словно хранящим тепло рук неизвестного мастера…
– К сожалению, копия… – Голос прозвучал неожиданно, мягкий, спокойный. Ника оглянулась: ей показалось, что неизвестный стоит рядом.
Она ошиблась, голос доносился откуда-то из глубины. Приглядевшись, Виктория Николаевна заметила темный силуэт – кто-то высокий, широкоплечий сидел в таком же кресле, но у противоположной стены, где не было света. Прекрасная акустика позволяла говорить, не напрягая голоса.
– Да, копия, правда авторская. Подлинник – в Каунасе. Нравится, Виктория Николаевна?
– Очень! – Ника заставила себя оторвать взгляд от лица Спасителя. – А почему Он… здесь?
– Вы ожидали увидеть Карла Маркса с большой бородой? – послышался негромкий смех. – Это в другом помещении. Пусть этот зал принадлежит Христу. Здесь хорошо думается. Как вам кажется, Виктория Николаевна, эту скульптуру одобрила бы Русская православная церковь?
Вопрос был настолько неожиданным, что Ника даже забыла, где находится. Она еще раз внимательно окинула взглядом мрамор:
– Не знаю… По-моему, нет. Православная церковь вообще не одобряет скульптуры. И кроме того, Христос здесь другой… Он страдающий, и ему не просто больно…
Она не нашла слов и взглянула в сторону невидимого собеседника. Тот, похоже, понял.
– Выразить трудно, но суть вы уловили. Он не просто страдает. Он потерпел поражение и знает это. Причем это не человек, это – Бог. Бог, который, по идее, всесилен, но все же не может исполнить задуманное. Поэтому его боль – особенная. Православным такие глубины непонятны. Боюсь, местоблюститель Сергий, несмотря на всю свою преданность Советской власти, не одобрит этот шедевр…
Разговор начался странно. Ника уже успела опомниться от неожиданности, но решила не спешить. Эти рассуждения – неспроста, неизвестный куда-то клонит…
– Православие вообще достаточно примитивно во всех отношениях, даже в догматике. До идеи чистилища, может быть самой великой идеи христианства, оно так и не доросло. Кроме того, здешние попы весьма антиэстетичны, даже внешне. Впрочем, католики со своей философией, по сути, скатились к манихейству. Додумались уравнять Бога и Сатану – тоже не особо умно…
– А что есть истина? – Ника невольно усмехнулась. Кем, интересно, воображает себя этот философ?
– Ну-у-у! – Говорящий был, похоже, доволен вопросом. – Это вы хорошо подметили. Увы, даже наш молчаливый мраморный гость из Каунаса в свое время не решился дать на это ответ. Впрочем, в трудах по марксистско-ленинской философии сказано, что истина – конкретна. В этом что-то есть… Но мы несколько увлеклись беседой…
Виктория Николаевна снова усмехнулась, на этот раз совсем невесело. Да, философская прелюдия закончилась. Сейчас начнется элементарный шантаж…
– Разрешите представиться. Моя фамилия Иванов. Не очень оригинально, зато вполне демократично. Я – один из помощников товарища Сталина. Мне поручено решать все вопросы, связанные с делом Орловского…
Ника кивнула, не став ничего переспрашивать. Нечто подобное она и подозревала, к тому же Флавий вовремя предупредил ее. Значит, Орфеем заинтересовался сам Усатый! Это плохо, обмануть его куда труднее, чем «малиновых» опричников…
– Вы сомневаетесь в моих полномочиях? – Иванов, похоже, истолковал ее молчание по-своему.
– Нет. С какой стати? – Ника взглянула на мраморное лицо Спасителя и не выдержала: – Интересно, а как вам разрешили держать здесь эту скульптуру? Или для таких, как вы, свои законы?
– Провели специальным решением Политбюро. – Невидимый собеседник явно не думал обижаться. – Видите ли, здесь действительно хорошо думается. Христос был Богом, но у него все же не вышло. Почему? Мы тоже хотим изменить мир, так что есть повод поразмышлять. Может, ему помешал кто-то другой? Или люди оказались просто не готовы?
– Но вы ведь атеист! – Виктория Николаевна не приняла предложенного тона. – Значит, вы обманываете остальных, а сами верите? И проводите все это решением вашего Политбюро?
– – «Вашего Политбюро»! – Иванов точно скопировал ее интонацию. – А я еще не понимал термина «внутренняя эмиграция»! Вы смелый человек, гражданка Артамонова!
На «гражданку» Ника не отреагировала, хотя намек был прозрачен.
– Я не смелая… господин Иванов. Я совсем не смелая. И ни один нормальный… и даже советский человек не сможет быть смелым в нашей… в этой стране. Просто я зачем-то нужна, а как я отношусь к вам и к вам подобным, стукачи, наверно, уже доложили!
– Ого! – Иванов, похоже, был действительно удивлен. – Признаться, мне докладывали несколько иное… Теперь кое-что становится понятнее… Но ведь еще года два назад вы были совсем другая!
– Мы что… уже были знакомы? – Ника почувствовала внезапную слабость. Она не сдержалась, а этого делать не следовало.
– Представьте себе, как-то виделись… На одном из приемов. Кроме того, вами, естественно, регулярно интересовались, вы ведь все-таки супруга пилота «Сталинского маршрута»! Давно ли вы так переменились?
– С тех пор, как вы арестовали Юрия! – Ника с вызовом посмотрела на темный силуэт, и ей показалось, что Иванов кивнул.
– Ясно… В таком случае, разговаривать нам с вами будет несколько проще. Но для начала я вам отвечу. Лозунг атеизма был взят давно и не нами. К сожалению, вовремя исправить это не удалось. Собственно, «атеизм» не означает неверия вообще. Люди верят – даже атеисты. Речь идет о неверии в Высшую Силу. Тут можно бы и поспорить, но есть важный нюанс. Я лично не верю, что Христос был Бог. Я знаю это.
Полагалось бы удивиться, но Ника промолчала. Странные вещи говорил помощник товарища Сталина. Вспомнились слова Сергея Пустельги: «Не верьте – ни единому слову». Нет, весь этот разговор затеян не зря, Иванов куда-то клонит, в чем-то желает убедить! «Он умеет уговаривать» – так, кажется, говорил Сергей?
