Джон Мэн - Иоганн Гутенберг
Гельмашпергер описывает одну яркую сцену на слушании, проводившемся в рефектории монастыря Босоногих Братьев нищенствовавшего францисканского ордена. (Церковь и монастырские помещения, находившиеся рядом с соборной площадью, недалеко от того места, где ныне располагается театр, были разрушены в XVIII веке.)
Четверг, 6 ноября, время близится к полудню. В зале находятся монахи, возможно, готовящие обед.
Гельмашпергер тоже здесь, держит наготове перья и бумагу; рядом с ним дюжина свидетелей. Один из присутствующих – помощник Гутенберга Петер Шёффер, приемный сын Фуста, который, должно быть, уже почувствовал, к чему все идет, и приготовился покинуть корабль. Фуст прибывает по расписанию вместе со своим младшим братом Якобом. Гутенберга все еще нет.
В середине 1455 года, когда была напечатана Библия и приняты заказы, когда деньги должны были вот-вот поступить, а слава и фортуна стояли у порога, Фуст все испортил.
Якоб шепотом спрашивает о том, собирается ли появиться обвиняемый. В этот момент в зал входят три человека: бывший священник церкви Святого Христофора, находившейся рядом с Гутенбергхофом, Генрих Кеффер и Бехтольф фон Ханау, слуга Гутенберга и его лакей.
«Что они здесь делают?» – спрашивает Фуст. Они отвечают, что их послал Гутенберг, для того чтобы узнать, что будет сказано. Таким образом, очевидно, что никаких новых показаний или доводов не предвидится. Гельмашпергер, вероятно, поднял брови, спрашивая: «И что теперь?» – потому что нетерпеливый ответ Фуста был зафиксирован послушным нотариусом.
Тогда Иоганн Фуст заявил, что он желает придерживаться своего расписания и что, поскольку он ждал до 12 часов и все еще ждет своего оппонента Иоганна Гутенберга, который не соизволил явиться лично, он готов услышать вердикт по первому пункту его иска.
Затем кто-то зачитал его иск с требованием выплатить 2026 гульденов. Во время предыдущих слушаний, ход которых теперь был кратко изложен, Гутенберг уклонялся от ответственности. Он признавал первые 800 гульденов и проценты, но утверждал, что они были предназначены для покупки оборудования и не должны были возвращаться. Что касается второго займа в 800 гульденов, то Гутенберг с удовольствием объяснил, на что ушли деньги, и заявил, что со стороны Фуста нечестно что-либо требовать, поскольку финансы были предназначены для «работы над книгами». Обратите внимание, что упоминаний о том, какие именно книги имелись в виду, нет. Можно предположить, что речь шла о множестве различных книг, а также обо всем, что имело отношение к их изготовлению, – о прессах, пунсонах, шрифтолитейных формах, бумаге, – поскольку эта фраза выглядела бы слишком высокомерной, даже кощунственной, если бы имелась в виду одна лишь Библия. В интересах Гутенберга было подчеркнуть то, что это было совместное предприятие, которое в перспективе принесет совместную прибыль. Таким образом, он надеялся, что ему не придется платить.
Итак, ничего нового. Гельмашпергер принимает решение о том, что Гутенберг должен разобраться со своими счетами и выплатить все деньги, которые пребывали в их совместном пользовании. И если Фуст сможет доказать, что ему самому пришлось занимать деньги и выплачивать проценты, то Гутенберг должен также вернуть и эти проценты.
Фуст подтвердил свои требования и поклялся в их правдивости, положив руку на священные реликвии, которые держал Гельмашпергер, чтобы заручиться помощью Бога и святых. Слушание закончилось.
* * *Эта история представила Фуста не в самом лучшем свете. Историки, симпатизирующие Гутенбергу, чаще всего называют его кредитора циничным коммерсантом, чинившим препятствия как раз в тот момент, когда можно было наверняка завладеть всем имуществом своего выдающегося партнера, и как раз перед тем, когда тот смог бы выплатить долги. Это можно рассматривать как подлый и мстительный поступок, грубо выражаясь, законченного мерзавца.
Однако Гутенберг кажется на удивление податливым для человека, ранее показавшего, что ему не чужда грубость (помните, как он отправил Никлауса фон Вёрштадта в тюрьму в Страсбурге и как он судился во Франкфурте, чтобы вернуть долги?). Его нынешнее поведение говорит о более умеренных взглядах. Гутенберг был достаточно хорошим предпринимателем, чтобы понимать, что он ходил по скользкому пути на протяжении последних шести лет (или даже больше: ему еще надо было вернуть 80 динаров, взятых взаймы в Страсбурге, а также 150 гульденов, которые он одолжил у своего кузена Арнольда). Теперь Гутенберг сделал ошибку, затеяв выполнение других проектов одновременно с Библией. Фуст фактически обвинял его в мошенничестве, если не в хищении денег, и Гутенберг знал, что тот в некотором смысле прав.
Историки, симпатизирующие Гутенбергу, чаще всего называют его кредитора циничным коммерсантом.
Вот как все должно было представляться Фусту и его друзьям.
Как нам известно, сделанные Фустом капиталовложения должны были вот-вот окупиться, особенно большая ставка делалась на получение дохода от издания Библии. Но это мы говорим, оглядываясь на прошлое: когда Фуст совершал этот поступок и даже во время судебного разбирательства, у него не было гарантий, что он вообще когда-нибудь что-то получит. Его деньги ушли, прибыли тоже не было. Он находился в яме, которая становилась все больше. Фуст терял терпение, ему нужно было гарантировать и контролировать приток денег. Они с Гутенбергом были не близкими друзьями, а деловыми партнерами. Фуст сделал то, что он считал необходимым, а Гутенберг, следует отдать ему должное, не просил дополнительного времени. Он знал правила, знал, что закон не на его стороне и что ему некого винить, кроме самого себя.
Для полноты картины не хватает фактического результата, и нам следует его найти. По сути, сумма, которую должен был выплатить Гутенберг, не имеет значения, потому что он не мог ничего заплатить. Формально все оборудование наверняка было отдано под залог Фусту. Он хотел вернуть свои деньги и контролировать прибыль. Полученная им сатисфакция очевидна: он получил второй цех с прессами и продукцией – Библией, – и с того времени начал вести дела самостоятельно.
Гутенберг знал правила, знал, что закон не на его стороне и что ему некого винить, кроме самого себя.
Являлся ли этот поступок местью? Я бы сказал, что он был продиктован прагматизмом. Это, в конце концов, бизнес, а бизнес не подразумевает мести. Фуст мог потребовать большего и попытаться завладеть всем бизнесом. Но они, очевидно, достигли соглашения: Гутенберг сохранил за собой Гутенбергхоф с его единственным прессом и трудовыми контрактами (и, возможно, литерами 42-строчной Библии, судьба которых все еще остается загадкой), а Фуст, по доброте душевной, вернув свои деньги, позволил Гутенбергу получить его долю от продаж Библии. Таким образом, Фуст не был законченным мерзавцем.
Так на волне успеха Гутенберг утратил контроль над своим творением, а Фуст стал главным книгопечатником Майнца.
Гутенберг сохранил за собой Гутенбергхоф с его единственным прессом и трудовыми контрактами.
Глава 8
Колофон
Фуст покинул рефекторий монастыря Босоногих Братьев, став единоличным собственником цеха в Гумбрехтхофе и получив все права на детище Гутенберга – 42-строчную Библию. Он также мог столкнуться со следующей проблемой: производство принадлежало ему – вместе со всеми прессами, пергаментом, чернилами и бумагой, – но какая от него польза без команды специалистов, которая бы им управляла? Но в действительности такой проблемы не возникло, так как судебный процесс длился несколько месяцев и у Фуста было время, чтобы все спланировать. Во время слушаний он завербовал самого ценного помощника Гутенберга, Петера Шёффера, сделав ему предложение, заключавшееся, по сути, в следующем: у твоего шефа проблемы – он задолжал денег и не может заплатить. Ты понимаешь, чем закончится этот судебный процесс и не хочешь остаться без работы, а я не хочу остаться без специалиста-книгопечатника, поэтому, если решение суда оправдает наши ожидания, цех в Гумбрехтхофе твой, мой мальчик. Что-нибудь подобное должно было иметь место, так как Петер Шёффер присутствовал на последнем слушании дела в качестве независимого наблюдателя, а не свидетеля со стороны Гутенберга.
Шёффера не нужно было долго убеждать, так как он был больше близок к Фусту, чем к Гутенбергу. Когда умер отец, Петер был еще совсем юным и Фуст усыновил его. Фуст воспитывал Петера, помог ему окончить Эрфуртский университет (где, возможно, учился и Гутенберг) и отправил его в Париж, где тот стал писцом, возможно, планируя сделать карьеру в Церкви. Около 1452 года Петер вернулся в Майнц или же его привез туда Фуст, чтобы сделать помощником Гутенберга, – ведь, будучи каллиграфом, гравировщиком и рисовальщиком, он являлся отличной кандидатурой на эту должность. Талантливый, амбициозный, но склонный к жестокости, он великолепно дополнял мастерство и технические навыки Гутенберга, а также коммерческую хватку Фуста. Все эти качества во многом помогли Петеру. Впоследствии он женится на дочери Фуста Кристине, унаследует дело и станет первым международным книгопечатником и торговцем книгами.
