Владимир Свержин - Крона огня

– Он был неотесан и груб, – согласился монах.

– Груб?! Не то слово. Он ей прямо угрожал.

– Но, как мне известно, он верный слуга вашего, э-э-э, дяди, казначея.

– Он выродок, гнусное порождение врага рода человеческого! Кому бы ни служил, он служит лишь дьяволу, да простится мне имя нечистого в освященных стенах. Я только что был в конюшне, видел его коня. Похоже, этот дикарь чуть не загнал его. Готов поставить скорлупу выеденного яйца против золотой монеты, что Мустафа имел встречу с главарем той самой шайки.

– Но как такое может быть, ведь он же…

– Моему дяде казначею всегда нужно золото, много золота, и ему только мешает тетушка Брунгильда. Поэтому я легко поверю, что именно мастер Элигий стоит за разбойниками на лесной дороге. А его верный слуга развозит приказы. И очень может быть, что этот приказ касается жизни моей дорогой тетушки. Но только т-с-с! Об этом никто не должен узнать.

– Чего же ты хочешь от меня, сын мой? – беспокойно оглядываясь, спросил брат Ленард.

– Дама Брунгильда должна как можно скорее исчезнуть, скрыться из замка. Я дам тебе четырех надежных людей, и ты сопроводишь ее в Реймс на богомолье. Пусть до поры до времени побудет там, покуда мы с мессиром Рейнаром не изловим и не развесим на ветвях треклятых разбойников.

– Но ведь это опасно. На дорогах, сами знаете, неспокойно, – не унимался святоша.

– Оставаться здесь ей еще опаснее. С утра до ночи она в кругу врагов. Стоит нам уйти…

– Да, да, это верно, я сам все слышал, лично вот этими самыми ушами.

– Все слышали.

– Но если дама не пожелает отправиться в Реймс?

– Это не твоя забота. Я берусь уговорить тетушку. Она пожелает.

То, что месса – это торжественный обряд, Женя знала вполне определенно. Но то, что выход к мессе матушки кесаря – это тоже серьезное действо, ей еще предстояло узнать. Здесь уже капелланом было не обойтись. Одеяния, украшения и даже благовония мадам Гизеллы еще за пару часов до начала мессы проходили жесточайший отбор. Целый «военный совет» девиц и дам решал, в чем нынче должна блистать мадам Гизелла и в чем, оттеняя ее красоту, должны шествовать дамы свиты. Пользуясь всеобщей сутолокой, Ойген приблизилась к деревянной, инкрустированной слоновьей костью подставке, на которой лежал драгоценный молитвенник, принесенный из сокровищницы главным казначеем франкских земель. Пара стражников бдительно стояла на карауле.

«Да, на серьезную экспертизу его не отошлешь», – вздохнула Женя, прикасаясь к дару его высокопреосвященства. Стражники хмуро уставились на любимицу Гизеллы. С одной стороны, никто не велел пускать ее к роскошному фолианту, а с другой – всякий при дворе знал об особом расположении государыни к этой чужестранной красавице. Благородная дама Ойген свысока глянула на стражников.

– Откройте замок, я обязана взглянуть на книгу, нет ли в ней чего-либо опасного, как, например, маленькой змеи-молнии, вроде той, что принесли персидскому властителю Хосрову в футляре со свитком-прошением.

Стражники озадаченно переглянулись. Прелестное лицо нурсийки было совершенно непреклонно. Такое бывает лишь у людей, облеченных властью и твердо знающих, что делают. Один из них открыл замок и поднял обтянутую тисненой кожей верхнюю доску обложки.

– Листай, – все тем же тоном, не терпящим возражений, объявила благородная дама Ойген. Страж повиновался и начал без спешки переворачивать одну страницу за другой.

«Вроде ничего особенного, действительно ничего, текст как текст, миниатюры как миниатюры». Женя вызвала Базу:

– Внимание! Для сравнения прошу как можно более четкие изображения пергаментов эпохи поздних Меровингов.

Спустя несколько секунд великое множество листов было готово к виртуальному просмотру.

«Все совершенно штатно. Конечно, почерк меняется, рисунки везде разные, но, кажется, никакого подвоха. Быть может, что-то в самом тексте не так?»

Она поглядела на стражника, переворачивающего страницы. Тот казался дремлющим, хотя глаза его были открыты. Движения, плавные и ритмичные, будто заведенные, выдавали либо высокую концентрацию внимания, либо, напротив, сон разума.

«Кажется, все так, – вновь повторила Женечка. – Все на месте. А впрочем… – она запнулась, проверяя свое впечатление. – Что это, странный золотистый блеск страниц или отблеск от свечей?»

– Отодвинь, – повернувшись, скомандовала она охраннику. Тот послушно, не задумываясь, сдвинул с края подставки тяжелый бронзовый подсвечник. Свечи рухнули на пол. От грохота вояка будто очнулся и бросился затаптывать огонь.

– Ты что же, сжечь нас задумал?! – возмутилась Ойген.

– Я, я не знаю, оно как-то само, – лепетал ошеломленный боец.

– Ты же скинул, – возмущался другой страж. – Она сказала «подвинь», а ты скинул.

Но Женя на эту свару не обратила внимания. Золотистый блеск на страницах не исчез, несмотря на отсутствие света. На всякий случай она старалась не смотреть на страницы, но сияние было видно даже так.

– Ребята, нужна консультация, – объявила она.

– Ты шо, не выучила Писание на память, несчастная?

– Сергей, оставь балаганный тон. У меня тут пергамент с золотым напылением. Пока это единственное отличие этого фолианта от сотен других таких же.

– Не, ну издание вообще-то подарочное, так шо распальцовка по полной. Если бы китайцы уже изобрели батарейки, эта книга еще бы и пела сама на два голоса «Помилуй мя, Господи».

– Погодите, мессир Рейнар, – перебил его Бастиан. – А с людьми рядом с книгой ничего странного не происходит?

– Происходит. Я-то думала, тут один крепыш на меня засмотрелся, но, похоже, он просто заснул на посту. Знаешь, что это?

– Пока нет, но кое-какие соображения имеются. В любом случае, как угодно, хоть прячь, хоть караул кричи – Гизелле ничего оттуда читать не давай.

Глава 16

Коварство – это проявление агрессии у людей с хорошими манерами.

Лис прикрыл дверь лекарской каморки и поглядел на «израненного» Бастиана с видом заговорщика.

– Ну шо, симулянт – пожух и облетел больничный лист. Хватит расслабляться, пора впахивать!

Менестрель, задетый за живое безосновательными инсинуациями, с укоризной поглядел на старшего товарища и поднялся с лежанки.

– Шо ты хмур, как день ненастный? – Сергей попытался расшевелить юношу. – Сонеты не в меру сонные, рубаи не рубятся, или танка грязи испугалась?

– Месье Рейнар, я думаю о книге.

– Ты, наконец, решился издать свои произведения? И правильно! Так им всем! Напечатай их тут. Это будет наипервейшее печатное издание не только Франции, но и всего мира. Прихватишь с собой пару штук – и озолотишься.

– Меня интересует совсем иное золото, – перебил его Бастиан.

– Какое такое иное? Олимпийское, добытое в бескомпромиссной неравной борьбе с собой?

– Я говорю о золотистом блеске на страницах подаренного Гизелле фолианта.

– И чем это напыление тебя столь обеспокоило?

– Я сомневаюсь, что это напыление. Во всяком случае, то, что видела Ойген, – что-то совсем другое. Здесь не поверхностный блеск, а, так сказать, глубинный.

– То есть ты хочешь сказать, что крупицы золота непосредственно в структуре бумаги?

– Это было бы вполне разумное объяснение, но, во-первых, мы имеем дело не с бумагой, а с пергаментом, а это, как мы помним, баранья кожа, в ее структуру что-либо вживить несколько сложнее.

– Молодец, верно подметил, не купился.

– Вы меня проверяли, месье Рейнар?

– Есть такое дело. А ты шо думал, стал оперативником – все, Бога за бороду ухватил? Испытания только начинаются.

– Что-то они, похоже, не кончаются. Но тут есть еще одно…

– На пергаменте отсутствуют частицы золота, исключая то, что использовалось для иллюстраций.

– Вы что ж, знали? – в голосе менестреля чувствовалось разочарование.

– Знал. Эксперты обратили внимание, но понять, чего оно блестит, так и не смогли.

– У меня есть версия. – Бастиан подошел к двери, поглядел на скучающего в коридоре стражника и вернулся, делая знак Сергею говорить потише. – Видите ли, еще в Сорбонне мне довелось писать научную работу по теологии, в которой я пытался доказать корневое тождество религиозных концепций, вытекающее из сакрализации цивилизаторских сообществ квазигуманоидов.

Лис захлопал в ладоши.

– Вот это ты щас о чем говорил и, главное, с кем?

Ла Валетт вздохнул.

– Так называлась моя работа. Между прочим, она была удостоена золотой медали среди университетских научных работ.

– Я по возвращении дам еще одну, шоколадную, если объяснишь, для чего ты мне все это рассказываешь.

– Если кратко, – опечаленно вздохнул менестрель, – все архаические религии – это описание действий одной цивилизаторской группы. Чаще всего представители этой группы имеют нетрадиционную для человека форму, как-то: рыбы, змеи, какого-нибудь чудовища, но все же сохраняют ряд антропоморфных черт, так сказать, присущих человеку. И вместе с тем они вполне могут общаться с представителями нашего биологического вида и даже вступать с ними в тесную связь, иногда физического, иногда ментального свойства.