Сергей Шхиян - Волчья сыть
Уже казалось, что ему удастся уйти. Он, извиваясь всем телом, скреб дощатый забор задними лапами и, помогая себе окровавленной культей, попытался перевалиться на другую сторону.
Однако к этому моменту Иван успел хорошо прицелиться и выстрелил.
Волк дернулся, завизжал и свалился на землю. Мы подбежали к нему. Все было кончено, он умирал, в агонии скребя землю когтями.
Я почувствовал, как меня всего колотит противная нервная дрожь, и тут же опустился на землю. Ослабевшие, противно дрожащие ноги больше не желали слушаться. В нашу сторону со всего двора бежали осмелевшие зрители рассмотреть убитого зверя. Аля, бледная как полотно, приблизилась и опустилась рядом со мной.
— Уже все хорошо, — сказал я, обнимая ее за плечи. — Не дрожи, малыш, все кончилось.
— Я так испугалась. Как ты думаешь, откуда там волк взялся?
— Сейчас узнаем, пошли, посмотрим, что там делается.
Преодолевая слабость, я встал на ноги и, придерживая здоровой левой рукой безжизненную правую, пошел к тюрьме. Аля шла рядом, прижимаясь ко мне плечом.
Иван и тюремщик, сторожась, уже подходили к ее дверям. Изнутри не доносилось ни звука.
— Эй, есть там кто живой, выходи! — крикнул сторож с почтительного расстояния.
Никто не отозвался.
Тогда Иван взял командование в свои руки и отправил сторожа за фонарем. Пока тот бегал в свою сторожку, я немного пришел в себя и попытался ус покоить Алю.
— Видишь, ничего страшного не происходит. Сейчас войдем внутрь и посмотрим, что там случилось.
— Нет, пожалуйста, не ходи! — попросила жена, умоляюще заглядывая в глаза. — У тебя рука болит, вдруг там на вас кто-нибудь нападет.
— Я же не один, а с Иваном. Если хочешь, пойдем с нами. Только там очень плохой запах.
— Ничего, мы привычные.
— Ну, как знаешь.
Прибежал сторож со свечным фонарем, Иван кремнем высек искру, раздул трут, зажег об него свечку, и мы осторожно вошли внутрь. Мне было очень интересно узнать, что случилось с Вошиным и его Аграфеной.
В нескольких шагах от входа лежал убитый урядник. Аля вскрикнула и прижалась ко мне. Мы обошли его стороной и продвинулись внутрь, привыкая к полумраку. У стены валялось нечто бесформенное, какие-то кровавые лохмотья и, как говорят криминалисты, фрагменты человеческого тела.
Але стало плохо, и я уговорил ее уйти. Она зажала рот ладонью и опрометью выбежала наружу. Тюремщик поднял с земли кусок материи. Это был кружевной подол женского платья.
Судя по перепачканным тряпкам, это были останки Аграфены Михайловны. Больше в помещении никого не было. Иван Иванович бесследно исчез.
От смрада и страшного вида растерзанной человеческой плоти мне сделалось дурно. Я с трудом выбрался на свежий воздух. Иван с тюремщиком еще некоторое время оставались в каземате — осматривали камеры, но так никого больше не обнаружили.
— Ты вчера отпирал двери? — спросил я стражника.
— Никак, нет, ваше благородие, ни синь порох. Близко не подходил.
— Тогда кто мог выпустить Вошина?
— Никто-с его не выпускали. Ключ у меня при себe на теле, другого нет.
— Тогда куда он мог подеваться, и кто туда волка посадил?
— Не могу знать, ваше благородие.
Тюремщик был напуган и расстроен. В доказательство своей невиновности он показывал здоровенный ключ, висевший на цепочке у его пояса.
— Как же оное может быть? Не отпирал я дверей и никого не пущал. Окромя того, и дверь цела. Ох, пропала моя головушка, запорют меня барин. Ни за что жисти лишусь, — причитал старый солдат.
Он затравленно озирался и умильно заглядывал нам в глаза, ища сочувствия. Я выразительно посмотрел на Алю. Она отрицательно покачала головой. Похоже, что старик действительно был ни при чем.
— Не трясись, старик, — ободрил его Иван, — твоей вины в этом деле нет. Барин за тебя заступится.
В подтверждение я кивнул и почувствовал режущую боль.
— Погодите, братцы, — сказал я, — что-то у меня с плечом. Как бы не вывих. Мочи нет, как больно.
Иван и Аля засуетились и помогли мне снять сюртук и рубаху. Я не мог даже пошевелить рукой.
— Это ничего, ваше благородие, — успокоил меня Иван, осмотрев плечо, — дело пустое.
Неожиданно он рванул за руку. Я взвыл от боли и тут же почувствовал облегчение.
— Ты бы хоть предупредил! — вместо благодарности набросился я на него. — Кто так делает!
Иван ухмыльнулся:
— Кабы предупредил, ты бы спутался, а так что, дело обычное.
Когда у меня высохла испарина на лбу, и спутники помогли надеть рубаху, Аля совершенно не к месту сказала:
— А ведь это он тебя, Алеша, хотел загрызть.
— Почему именно меня? Кто подвернулся бы, того и загрыз.
Аля покачала головой.
— Он тебя больше всех ненавидел.
— Что за глупости. Зверь — он и есть зверь. Он ненавидеть не может, — начал объяснять я, — у него рефлексы.
Меня перебил Иван:
— Понял я, — ударил он себя по коленям. — Оборотень, как пить дать, оборотень!
— В каком это смысле? — не понял я. — Что значит, оборотень?
— То и значит, что давешний барин в зверя обернулся.
«Ни хрена себе Голливуд с Джеком Николсоном в главной роли!» — подумал я и усомнился:
— Неужели и такое бывает?
— Бывает, — неохотно подтвердил Иван. — Хотя и редко.
Между тем, мертвого зверя дворовые тащили под барское окно. Про убитых людей никто и не вспомнил. Я подозвал Кузьму Платоновича и попросил распорядиться прибрать погибших. Он согласно покивал седенькой головкой, пообещал все исполнить и поспешил под прекрасные хозяйские очи выслуживать себе должность.
Смотреть на мертвого волка мне не хотелось. Век бы мне ничего подобного не видеть. Никогда еще чувство обреченности не было у меня так сильно, как в те мгновения, когда мы со зверем смотрели друг другу в глаза.
Гипотеза Ивана о том, что волк — оборотень, была логична. Она связывала все нестыковки от таинственного исчезновения Вошина до появления зверя в надежно закрытой тюрьме. Непонятным оставалось только убийство его сообщницы. Впрочем, что я знаю о психологии этих существ?
Смущало количество ненормальных, с точки зрения здравого смысла, проявлений «природных аномалий». Мне случалось слышать полуфантастические рассказы о подобных метаморфозах, но, как правило, от людей, в психической нормальности которых я слегка сомневался.
Теперь же мне самому довелось столкнуться с совершенно необычным видом живого существа, о существовании которого не имелось никакой научно проверенной информации.
Получалось, что я начал реально жить в сказочном мире, однако, сомнений по поводу своей собственной психической «адекватности» у меня не возникло. Все окружающее было буднично, нормально и «мальчики кровавые в глазах» у меня не плясали.
Немного успокаивали размышления о выборочности нашего восприятия. У Жванецкого есть рассказ на эту тему: «Я болею, все болеют. Я умираю, все умирают»
Попав в искривленное время и нарушив какие-то неведомые мне законы, я сам превратился в аномалию. Возможно, этим и объясняются странные знакомства и необычайные события, в которых я время от времени против своей воли участвую.
Правда, возможно и другое объяснение: я стал присматриваться к людям с других сторон, чем раньше, и начал замечать те их поступки и качества, на которые раньше просто не обратил бы внимания. Потому-то никто из моих знакомых и не заводил разговор о том, что он живет уже пятьсот лет или умеет превращаться в паука. Еще несколько месяцев назад, услышь я такие откровения, я бы просто стал избегать этого человека, как ненормального.
Теперь все изменилось, и я сам стал более, чем фантастической фигурой. Как и освобожденный вчера узник, за которого ратовал Иван…
— Как твой знакомец? — спросил я его.
— Отходит, — кратко ответил Иван, отводя в сторону глаза.
— Что же ты мне не сказал?
— Чего там говорить. Коли любопытно, пойди да взгляни.
— Где он?
— Со мной.
— А тебя, кстати, где разместили? — спросил я, испытав укоры совести, за то, что вчера совершенно забыл про него.
— В конюшне, при лошадях. Где же еще.
— А наш найденыш?
— Я же сказал, что со мной, в конюшне, где ему еще быть.
— Пойдем, посмотрим, может быть, я смогу ему помочь.
— Не надо никому помогать. Ежели судьба ему помереть, то и так помрет, а нет, и без тебя оклемается.
— Может быть ты, Иван, кончишь темнить? — рассердился я. — Что за манера наводить тень на плетень.
— Охота, так пойдем, — недовольно ответил он, пожимая плечами. — За показ денег не просят.
Мы отправились на конюшню. Трегубовских лошадей содержали в просторных стойлах в отменной чистоте. Мы прошли в закуток, отгороженный от основного помещения перегородкой, вероятно, подсобное помещение для конюхов.
