Валерий Большаков - Преторианец
– Не везет так не везет! – сокрушался он, отсчитывая серебряные денарии.
– Ничего! – добродушно утешал его Веррий. – Повезет еще!
Игра шла долго. Веррий Флакк оказался азартным игроком, а Севий – опытным психологом. Он играл в поддавки до определенного момента, а после повел в счете. Горка серебра растаяла, Веррий запустил руку в заветный сундучок… Волосы ланисты растрепались, дыхание сбивалось, по бледному лицу стекал пот, пальцы подрагивали. Доведя игру до нужного ему проигрыша, препозит заботливо спросил:
– Может, хватит, а?
Веррий Флакк запротестовал.
– Да отыграюсь я, чего ты! – махнул он рукой, сшибая стаканчик со стола. – Сколько я тебе проиграл? Много уже?
– Как сказать… – на тонких губах препозита заиграла улыбочка. – Семь тысяч пятьсот денариев, друг мой Веррий!
Ланиста ошеломленно глянул на Севия.
– Да не может быть! – промычал он.
Севий принял оскорбленный вид и показал записи на куске пергамена.
– У меня все записано! – сказал он с обидой.
– Да я верю, верю… – Ланиста тяжело задумался. – У меня деньжат-то… Так, мелочь одна…
– Понимаю, понимаю… – покивал Севий и подсказал ланисте выход: – А ты продай что-нибудь!
Лицо Веррия Флакка просветлело.
– Слушай, друг мой Севий! – воскликнул он. – А забирай-ка ты моих гладиаторов! Погляди только, какие молодцы!
Веррий суетливо вылез из-за стола и потащил Севия к решетке. Препозит упирался не сильно.
– Посмотри! – с жаром сказал ланиста. – Опытные, зрелые бойцы! Молодые, здоровые! Сильны, как Геркулес! Красивы, как Адонис! Бери! Тебе как другу отдам… за пятнадцать тысяч денариев! Вычтем долг… За семь с половиной тыщ! А?! Бери, не пожалеешь!
Севий внимательно осмотрел Лобанова со товарищи и медленно, словно нехотя кивнул.
– Ну ладно уж, сделаю тебе послабление… – сказал он милостиво. – Так и быть! Забираю всех за четыре тысячи!
Ланиста сморщился так, будто у него заболели все зубы разом.
– Ну давай хоть за шесть! – стал он канючить.
Сторговались на пяти. Ланиста отпер решетку, и новый хозяин потянул цепь за собой.
– Ну и долго это будет продолжаться? – пробурчал Эдик. – Так и будут нас отфутболивать?
– Не разговаривать! – оборвал его Севий, выйдя на улицу.
– Молчи, крысоид! – ответил Эдик.
Севий оскалился и поманил к себе крепких, накачанных парней, отдыхавших в тени колоннады. Восемь человек в коротких туниках подошли враскачку, молча ухватились за цепь и дернули – топайте, дескать, и поменьше рот раскрывайте!
На улице, ближе к форуму, Севия ждали две повозки. На одну усадили «покупки», на другую запрыгнули качки.
– Трогай! – велел Севий рабу-вознице, и тот щелкнул бичом.
– И ждет нас длинная дорога, – пробормотал Искандер, свешивая ноги, – и казенный дом…
2Было еще светло, когда в конце Портовой дороги, идущей по правому берегу Тибра, показались холмы Великого Рима, острящиеся метелками кипарисов, сплошь застроенные, словно уложенные кубиками сахара-рафинада. Gloria romanorum! Слава римская!
– Да-а… – сказал Эдик впечатленно. – Наконец-то хоть что-то похожее на город!
Повозки остановились возле моста Проба, и Севий сделал жест: слазьте!
– Что, все? – осведомился Эдик недовольно. – А дальше?
– А дальше – ножками! – улыбнулся Севий Никанор Пот.
Он подозвал местное «такси» – восьмерых крепких рабов-лектикариев. Те подбежали трусцой, таща на плечах лектику, носилки-паланкин. Севий удобно устроился на подушках и распорядился:
– Доставите в школу и сдадите субпрокуратору!
Восьмеро качков молча и одновременно поклонились.
– Тебя как звать? – спросил Эдик у одного из них, стриженного ежиком.
– Цецилий, – удивился тот и добавил: – Статий.
– Скажи мне, Цецилий Статий… – подбоченился Эдик, подыскивая рифму. – С какой это стати я должен переться через весь город пешкодралом? А?
Цецилий Статий сделал удивленное лицо – пошла перезагрузка. Тогда его коллега, ушастый и круглоголовый парень, решил просветить дремучего варвара.
– В Рим запрещено въезжать на повозках после солнечного восхода и до заката, – сказал он, надуваясь гордостью за родной город.
– А почему? – не отставал Эдик.
Круглоголовый тоже «завис».
– Толкучка у них, стояли бы те телеги в постоянных пробках, – объяснил Лобанов. – Тут ведь миллион человек прописан!
– Миллион! – фыркнул Эдик с великолепным пренебрежением. – Шибко большая деревня, однако!
Цецилия Статия эти слова задели.
– Можно подумать, варвар, – пробурчал он, – ты видел города поболе Рима!
– Пф-ф! Дерёвня! Я в самой Москве жил, сечешь? Знаешь, сколько в Москве народу? Пятнадцать мильёнов! Двенадцать своих да еще миллиона три варваров – они в Москву на заработки ездят…
– Врешь! – неуверенно сказал круглоголовый.
– Клянусь Юпитером! – воскликнул Эдик. – Сергий, подтверди!
– Я тоже из Москвы, – улыбнулся Лобанов.
– И где это такая? – прищурился Цецилий.
– Далеко-далеко на севере, – затянул Эдик голосом сказочника, – за Венедскими горами,[78] за Данубием и Борисфеном, в стране россов!
– Не знаю таковских, – покачал головой круглоголовый и насупился. – Заговорили вы меня совсем! Пошли!
Лобанов взошел на крепкий каменный мост, обходя неторопливых римлян, толкавших ручные тележки с дарами полей. Внизу, обтекая быки, шумел мутный Тибр. Сергей поднял голову и увидел странное – мужчина в замызганной тунике, шедший навстречу, тащил визжащего младенца. Дите орало на все лады, дергалось и извивалось. Мужчина морщился.
Не обращая ни на кого внимания, он подошел к перилам и швырнул ребенка в воду.
– Ты что делаешь, зараза?! – воскликнул Эдик и бросился на мужика с кулаками. Цепь потащила всех, да никто из гладиаторов и не сопротивлялся особо, каждому хотелось приложить детоубийцу «как учили».
– Спасите! – заголосил мужик, отлетая с кулаков Эдика на кулаки Сергея. – Помогите! Стража!
– Вы чего?! – орал Цецилий, натягивая цепь. – Прекратить!
Круглоголовый попытался оттащить Лобанова и сам заработал хорошего тумака.
– Брось, Серый! – орал Искандер. – Он же своего топил!
– Это ж не щенок! – бушевал Эдик.
– Да поймите вы! – надсаживался Искандер. – Римлянин имеет полное право убить своего ребенка! И ничего ему за это не будет! Никаких шансов!
– Вигилы! – крикнул Цецилий. – Ходу!
Растерянный Лобанов оглянулся. К мосту бежала местная полиция – сплошь негры, красноречиво помахивая дубинками.
– Быстро отсюда! – рявкнул круглоголовый.
Рванули все разом – и гладиаторы, и конвоиры. Бегом они поднялись на скалистый Авентинский холм.
Почти весь Авентин был застроен многоэтажными домами-инсулами. Переходами, галереями, лестницами эти «хрущобы» вязались в единый жилой массив, убогий и обшарпанный. Речкой в каньоне вилась по нему викус Лорети Майор, улица Большого Лаврового леса, замусоренная и загаженная.
Беглецы, вольные и невольные, моментально затерялись на ней, окунаясь в ужасную сутолоку и страшный шум миллионного города. Народ пер по всем направлениям, истово занятый шопингом. Порогов домов не видать – все буквально забаррикадировано лавчонками и ларьками. Ни пройти ни проехать. Здесь, перед портиком, продавец тканей раскинул свою будочку, обтянутую полотном, там, в самой гуще толпы, брадобрей орудовал бритвой, измазав подбородок клиента смесью сала и золы. Закопченные, дымящиеся жаровни занимали всю ширину улицы, а на косяке таверны висело на цепочке изображение бородатого раба с амфорой – стандартное указание на питейное заведение. Четверо солидных римлян в тогах остановились перед альбумсом – длинной узкой доской, покрытой слоем белой штукатурки и прикрепленной к пьедесталам трех конных статуй. На альбумсе черной и красной краской были писаны постановления претора, объявления об аукционах и прочий официоз. Лобанов задержался на лишнюю секунду и ухватил глазом любопытную афишу:
«20 пар гладиаторов Децима Лукреция Сатрия Валента, бессменного фламина, будут сражаться за 6, 5, 4, 3 дня и накануне октябрьских ид, а также будет травля по всем правилам и навес. Написал Эмилий Целер, один при лунном свете».
Скоро и о нас станут писать, подумалось Лобанову. Н-да.
– Берегись!
Над ухом Сергея заржала лошадь, и его резко дернули с «проезжей части». Мимо прогрохотали дроги, доверху груженные напиленными брусьями. Брус опасно раскачивался. Упадет – «скорую помощь» не тревожь…
– А эти почему разъезжают?! – возмутился Эдик. – Ты ж говорил – запрещено!
– Этим можно, – прокричал Цецилий Статий, – они стройматериал возят!
Лобанов поморщился. Когда к нему в Москву приезжали Искандер с Гефестаем, они жаловались на шум. Да разве то был шум? Так, шумок! Вот где децибелы прут! Городской грохот! Дети орут, гоняясь друг за дружкой и прячась за колоннами, менялы, зазывая клиентов, непрерывно стучат монетами по своим переносным столикам. Шарканье, топот, тысячеголосый галдеж!
