Японский городовой - Артем Мандров
Капитан Дубасов оставил противоборство с «Фусо» на попечение Цывинского, а сам внимательно наблюдал с крыла мостика за развитием боя в хвосте своей и японской боевой линии. «Нахимов» методично выбивал из неё одного японца за другим, и в этой спокойном, но беспощадном истреблении чувствовалась знакомая рука. «Котака» исчез бесследно, «Цукуси» обратился в бегство, «Мусаси» пошёл ко дну, а «Ямато», пылая, покинул поле боя, намереваясь выброситься на берег. Дело осталось лишь за «Фусо», но сзади «Нахимова» нагоняли крейсера и миноносцы японского «молодого» отряда, и оставлять корабль цесаревича им на растерзание Дубасов не собирался. Японцы рвутся в бой — отлично… посмотрим, как им понравится идти в атаку под бортовыми залпами всех фрегатов разом. Капитан скомандовал к повороту, оставляя «Фусо» на попечение канонерок. Если они не смогут остановить эту старую калошу и нанести ему поражение — что-то не так с этим классом кораблей вообще.
Адмирал Иноуэ продолжал гнать свои крейсера вперёд. Успех атаки висел на волоске. Его отряд продолжал настигать «Адмирала Нахимова», но медленно… слишком медленно. Котельные и машинные команды и так совершали невозможное, разогнав «Такачихо» и «Наниву» до восемнадцати узлов — но русские уже набрали шестнадцать. Сближение на два кабельтова за десять минут, это слишком медленно. Это три залпа каждой из восьмидюймовых башен «Нахимова»; это десятки шестидюймовых выстрелов русских фрегатов; это сотни маломощных, но всё равно смертоносных снарядов револьверных пушек, способных нанести хрупким тридцатиметровым миноносцам серьёзный ущерб. Это грань между выполнением задачи — и полным, позорным, безответным разгромом. Телеграмма, полученная ночью от Сайго Цугумити1, прямо требовала любой ценой уничтожить русского наследника и его корабль, потери не имели значения. Флага наследника не было поднято ни над одним из кораблей — это автоматически сделало бы его флагманом, а боем несомненно руководил Дубасов. Однако движение шлюпки русского командующего после переговоров однозначно показало, где находится Николай, теперь дело было за торпедами и огнём артиллерии. При чудовищном, почти безнадёжном неравенстве сил выполнение приказа изначально было под вопросом; сейчас разворот русской боевой линии вынуждал адмирала Иноуэ начать торпедную атаку раньше времени — миноносцы, спрятавшиеся от огня «Нахимова» за корпусами «Такачихо» и «Нанивы», оказались на виду у комендоров «Мономаха» и «Азова».
Русская боевая линия разворачивалась, «Мономах» пристреливался, а японские миноносцы по приказу Иноуэ начали ускоряться для решительной атаки. Лёгший в поворот «Память Азова» дал залп всем правым бортом с восьми кабельтов, как только японские корабли появились в секторе обстрела шестидюймовок, и совершенно неожиданно добился попадания — один из трёх японских миноносцев выбросил облако пара из дымовой трубы и вентиляционных дефлекторов, и начал терять ход. Дубасов, уже готовый привычно обрушить на «Азов» поток непечатного красноречия, вместо этого рявкнул, обращаясь к своим комендорам на верхней палубе2:
- Молодцы «азовцы»! Ребятушки, покажите, что и вы не хуже!
Разгорячённые боем и воодушевлённые предшествующими победами матросы и без того старались изо всех сил, выдавая скорострельность чуть ли не выше теоретической. Командовавший огнём Цывинский тоже лез из кожи вон, чтобы показать, что может стрелять не хуже цесаревича. Следующий залп точно лёг среди представлявших собой тесное скопление целей японских кораблей, совпав по времени с полным залпом с обоих бортов «Такачихо». Попадания с обеих сторон не заставили себя ждать.
Попадание в корму изначально не было воспринято капитаном «Нахимова» всерьёз. Вскоре, однако, присланный командиром аварийной партии матрос принёс сообщение о том, что кормовая оконечность полностью разрушена взрывом снаряда и разрывами пневматических баллонов торпед кормового аппарата, и распространение воды сдерживают только карапасная палуба и кормовой траверз. Всё, что мог сделать в ответ капитан — это послать на усиление аварийной партии ещё людей и старшего офицера. Даже замедлить ход находящегося под торпедно-артиллерийской атакой корабля было абсолютно недопустимо — это была верная гибель.
Старший офицер, осмотревшись на месте, понял, что ничего сверх уже сделанного поделать пока невозможно. Кормовая правая шестидюймовка и кормовая башня вели огонь на пределе скорострельности, выбросами дульных газов мешая выполнению каких бы то ни было работ. Хуже того, атакующие японские крейсера оттягивались всё дальше с правого борта за корму, и огню правой башни уже начинали мешать шлюпки, висящие позади неё и ограничивающие сектор обстрела. Пришедших с ним матросов старший офицер отправил туда, и вскоре баркасы и шлюпбалки полетели в море сначала по правому, а потом и по левому борту. Теперь дульные газы правой башни били непосредственно по надстройкам, разрушая их, зато огонь по японским крейсерам не ослабел — по ним по-прежнему могли стрелять две башни3. Левая башня, уже показавшая в бою выдающуюся меткость, медленно разворачивалась4 на корму на случай, если японские миноносцы попытаются зайти с левого борта. На долю быстро нагоняемого «Фусо» оставались носовая башня и носовая левая шестидюймовка. По четыре шестидюймовки с каждого борта вести огня по противнику пока, или уже, не могли.
Дистанция к этому времени сократилась уже до четырёх кабельтов, и попадания с обеих сторон пошли одно за другим. Японские крейсера по команде своего адмирала разошлись строем уступа, выпуская в атаку миноносцы и имея с левого, стреляющего по «Нахимову», борта действующими пять шестидюймовок и носовую 26-сантимеровку «Такачихо». «Нахимов» мог отвечать из двух башенных восьмидюймовых спарок, и кормовой правой шестидюймовки. Кормовой траверз и барбет выдержали несколько пришедшихся
