Наследник - Алексей Иванович Кулаков
— Какое еще железо у тебя есть?
— Разве только серп?.. Тогда все, боле ничего нету.
Давно уже вернувший изогнутую саблю в ножны охранник вышел обратно в сени, оставив мальца на своего товарища.
— Часто ли голодаете?
Офанасий с достоинством и заслуженной гордостью перекрестился:
— Господь миловал, нечасто. Последний раз было три лета назад, да и то немного, перед самой новью[69].
И с неясной тревогой наблюдал, как более чем странный юный родовитый подошел поближе к его деткам и внимательно разглядывает их. Начал с трех мал мала меньше дочек, затем ненадолго остановился рядом со своим сверстником Ванькой и напоследок мазнул взглядом по старшенькому, Перваку. Кхм, ну то есть Титу во Христе.
— Чем болеет?
Растерявшись как от самого вопроса, так и от того, что сыновья хворь заинтересовала гостя незваного и негаданного, отец семейства все же ответил:
— Под дождь мы с ним попали… Выстудился.
Вернувшийся в избу охранник принес с собой то, что Офанасий предпочел бы и вовсе не показывать. Недлинную охотничью рогатину с заметно истершимся и даже чуток поржавевшим наконечником.
— Нашел или купил?
— Выменял. По случаю.
История повторилась в третий раз — нож, тоненькая стружка — и полное отсутствие дальнейшего интереса. Спокойно оглядев притихшую хозяйку и детей, мальчик вышел, поманив вслед за собой хозяина.
— Скажи…
Не зная, как обратиться ко второму отроку, чуть задержавшемуся с выходом на свежий воздух, Офанасий выбрал самый безотказный вариант:
— Воин. А кому ты служишь? Как его звать-величать?
Приосанившийся поначалу малец вытаращился на нестарого еще мужчину так, словно увидал вместо него былинную Жар-птицу.
— Государем-наследником.
— Ох ты господи!..
Изрядно пришибленный открывшейся правдой, крестьянин как во сне отвечал на все вопросы Димитрия Иоанновича, показал ему хлеб нового урожая, хлев, коня, укрытую от дождя и прочей непогоды соху, доставшуюся по наследству от отца-покойника, еще какие-то мелочи… А в себя пришел только по возвращении в родную избу (потому как дома и стены помогают), и то наблюдая, как царевич быстро и с изрядной ловкостью делает непонятные записи, разложив на столе поднесенный ему малолетним «воином» лист пергамента и переносную чернильницу.
— Я узнал что хотел, добрый христианин.
Голос будущего великого князя, прежде властно-холодный (а думалось-то, что спесивый!), едва заметно изменился. Самолично свернув записи в свиток и передав слуге, дабы тот надежно упокоил их в специальном кожаном туле, мальчик подошел к приболевшему сыну хозяина. Коротким жестом поднял его на ноги и удивительно плавно провел рукой вдоль груди, прикоснувшись затем ладонью к ее правой половине:
— Сильно ли болит?
Поглядев на отца, старшенький хотел было ответить, но вместо этого невольно закашлялся. Да и потом говорил с едва слышными хрипами:
— Кха-кха!.. Не очень, государь-наследник.
— По воле Его да будет исцелен сей отрок.
Равнодушно отвернувшись, царевич вернулся обратно к столу, провожаемый изумленными взглядами. Затем эти взгляды скрестились на замершем от непонятных ощущений Тите, который вдыхал и выдыхал грудью раз от раза глубже и шире, пытаясь понять — куда исчез изрядно досаждавший последнюю седмицу кашель и неприятная ломота в груди.
— Отче наш, иже еси на небеси…
Дети, хозяйка с хозяином, служка и охранник в полном молчании и некотором обалдении наблюдали, как царственный отрок тихо читает молитву над небольшой плошкой, до середины наполненной обычной колодезной водой. С завершающим словом воду перекрестили, едва-едва коснувшись поверхности кончиками пальцев и крестиком на четках, затем наследник поманил-подозвал хозяина знакомым жестом.
Шлеп!
— Ох!..
— Тятя?!
Совсем не ожидавший столь увесистой плюхи от детской еще руки, Офанасий едва не упал на грубые деревянные плахи пола.
— Это тебе за мысли твои, что думал обо мне в самом начале.
Хоть и не делась никуда красота царевичева лика, но с девицей его перепутать уже было нельзя.
— А это благодарность моя за твое же гостеприимство. Три глотка выпьешь сам, два твоя супруга… Пожалуй, и старшему тоже можно столько же. Остальным и одного хватит. Пей!
Охранники смотрели на происходящее так внимательно, что семейству даже стало как-то нехорошо. А вот потом совсем наоборот — потому что колодезная влага с привычной, едва заметной кислинкой налилась вдруг необычайной свежестью и отчетливым привкусом меда. Морозным холодком прокатилась по языку и гортани, лопнула в животе блаженным теплом, растекаясь затем по всему телу, добавляя детям здорового румянца и задорного блеска глаз, а у их родителей изгоняя прочь все тревоги и накопившуюся усталость.
— Се благодать Господня. Да пребудет милость его на вас.
Уже мало что соображая, Офанасий проследовал за уходящим дорогим гостем сначала в сени, а затем и на двор, с неподдельным безразличием отметив как легкие сумерки, так и изобилие соседских рож рядом с его подворьем.
— Димитрий Иоаннович, тебя уж потеряли.
Очередная гостья (в компании сразу трех воинов), скромно и вместе с тем богато одетая, легко и как-то привычно чуть поклонилась царственному отроку. Тот, не отвечая, мимолетно осмотрелся и, чуть усмехнувшись, остановил свой взгляд на выскочившей вслед за мужем хозяйке. Еще раз изогнул губы в легчайшем намеке на улыбку и как-то певуче попросил:
— Напои меня.
Пока та радостная (соседки от зависти удавятся!) бегала в дом, он шепнул что-то очень тихое статной красавице в одеждах незамужней боярыни. Служанка? Взял у нее в ответ что-то мелкое и как раз успел повернуться обратно, принимая небольшую кринку с молоком. Не торопясь, отпил примерно половину, затем передал кувшинчик молодой боярыне — та же, не задерживая его в своей руке, тут же отдала стоящему позади нее царевичеву служке. Ну а остатки молока вечерней дойки оценил самый удачливый страж. То есть тот, что стоял ближе всех к юному подручнику.
— Благодарствую.
О донышко опустевшего кувшина едва слышно звякнула новенькая серебряная копийка, заставляя подозревать, что давиться завистью будут не только соседки, но и их мужья. Ночью в селе почти все не спали, взбудораженные увиденным, услышанным, а паче того — самостоятельно додуманным. В доме же у Офанасия перебывали все мужики, лучше любого палача запытавшие его на предмет любых подробностей столь невероятной удачи. Бедный Тит заработал головокружение, старательно вдыхая и выдыхая, а также терпя чужие уши, прижатые к своей спине. Плошку со святой водой (в последнем никто уж и не сомневался) едва не увели, да и вообще — перед тем как расходиться, кое-кто из сельчан едва не подрался, выясняя, чей черед принимать у себя царственного гостя. Увы! Рано утром все желающие смогли подивиться на воинское учение юного наследника, вдоволь напоили его охранников утренним парным молочком, и… Все! С первыми лучами солнышка околица села опустела. Долго еще сельчане поминали это событие, выводя ту или иную дату
