Весь Дэн Браун в одном томе - Дэн Браун
— Прямо по курсу, — произнес пилот, поднимая машину еще выше.
Лэнгдон и Виттория посмотрели в указанном направлении. Прямо перед ними над голубоватой дымкой смога возвышался гигантский купол собора Святого Петра.
— А вот это творение, — сказал Лэнгдон, обращаясь к Виттории, — Микеланджело явно удалось.
Лэнгдону никогда не доводилось видеть собор с высоты птичьего полета. В лучах предвечернего южного солнца мраморный, украшенный многочисленными статуями фронтон здания полыхал розовым огнем. Напоминающее огромный грот помещение собора могло одновременно вместить 60 000 молящихся, что более чем в сто раз превышало все население Ватикана — самого маленького государства на планете.
Но и сооружение таких невероятных размеров не могло подавить величия раскинувшейся перед ним площади. Вымощенная гранитом просторная пьяцца, расположенная в самом сердце Рима, являла собой подобие Центрального парка в классическом стиле. Овал шириной 240 метров двумя полукружиями обрамляла крытая колоннада из 284 стоящих в четыре ряда дорических колонн, над которыми высились 140 скульптурных изображений святых и мучеников. Высота колонн в каждом ряду по мере приближения к площади немного уменьшалась, что создавало своего рода trompe l'oeil[40] призванный подчеркнуть величие этого места. По обеим сторонам площади располагались два прекрасных фонтана, а в самом ее центре возвышался привезенный Калигулой египетский обелиск. Император украсил обелиском цирк, и лишь в 1586 году камень нашел свое место на площади перед главным собором католического мира. Теперь на его вершине сверкал крест — символ христианства.
Интересно, что подумал бы святой Петр, окажись он сейчас здесь, размышлял Лэнгдон, глядя на святыню. Петр умер, распятый вниз головой на этом самом месте, и теперь его прах покоился в гробнице, расположенной в глубоком подземелье под куполом базилики. Это была самая почитаемая из всех гробниц христианского мира.
— Ватикан, — произнес пилот без тени гостеприимства.
Лэнгдон посмотрел на маячившие впереди стены и бастионы, окружающие здания Ватикана. Очень неподходящая… какая-то слишком земная защита для мира духа, власти и старинных тайн, подумал он.
— Смотрите! — крикнула Виттория, потянув американца за рукав и приникнув к иллюминатору.
Лэнгдон вытянул шею и посмотрел на площадь Святого Петра.
— Смотрите туда…
Лэнгдон взглянул в указанном направлении, и ему показалось, что он увидел автомобильную парковку. Дальняя часть площади была заполнена огромными автобусами и фургонами, с крыш которых в небо смотрели тарелки телевизионных антенн. На тарелках можно было прочесть хорошо знакомые надписи:
ЕВРОПЕЙСКОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ
ВИДЕО-ИТАЛИЯ
БИ-БИ-СИ
ЮНАЙТЕД ПРЕСС ИНТЕРНЭШНЛ
Неужели сведения об антиматерии уже просочились в прессу? Этого не может быть, несколько растерянно подумал Лэнгдон.
— Почему здесь так много представителей прессы? — напряженным голосом поинтересовалась Виттория. — Что у вас происходит?
— Что происходит? Неужели вы не знаете? — бросив на нее через плечо недоуменный взгляд, спросил, в свою очередь, пилот.
— Нет! — резко и чуть хрипло ответила она.
— Il Conclavo, — ответил пилот. — Двери будут опечатаны примерно через час. Весь мир следит за этим событием.
Il Conclavo.
Это слово долгим эхом отозвалось в мозгу Лэнгдона и тяжелым камнем обрушилось куда-то вниз, в область сердца. Il Conclavo. Ватиканский конклав. Как он мог забыть? Совсем недавно об этом сообщалось во всех сводках новостей.
Пятнадцать дней назад, после двенадцатилетнего пребывания на Святом престоле, ушел из жизни всеми любимый папа. Во всех газетах мира появились статьи о случившемся во время сна кровоизлиянии в мозг. Эта смерть стала настолько неожиданной, что у многих возникли подозрения относительно ее действительной причины. Однако об этом предпочитали говорить шепотом. И вот теперь, следуя традиции, ровно через пятнадцать дней после кончины папы, Ватикан созвал конклав. 165 кардиналов съехались в Рим со всех концов христианского мира. Эти наиболее могущественные священнослужители собрались сегодня в Ватикане для того, чтобы избрать нового папу.
Все кардиналы планеты под одной крышей, думал Лэнгдон, когда вертолет пролетал над собором Святого Петра. За собором его взору открылись знаменитые сады Ватикана и здание правительства.
Вся властная структура римско-католической церкви оказалась — в самом буквальном смысле этого слова — на пороховой бочке.
Глава 34
Кардинал Мортати, безуспешно пытаясь сосредоточиться, смотрел в роскошный потолок Сикстинской капеллы. Покрытые фресками стены отражали голоса собравшихся в капелле кардиналов. Съехавшиеся со всего мира священнослужители толпились в освещаемой свечами часовне, оживленно обмениваясь впечатлениями и задавая вопросы. Разговаривали взволнованным шепотом на многих языках, универсальными же средствами общения оставались английский, итальянский и испанский.
Традиционный способ освещения Сикстинской капеллы был весьма эффектным. Солнечный свет попадал в помещение через цветные стекла под потолком, создавая впечатление, что эти яркие, рассекающие тьму лучи нисходят прямо с небес. Так было всегда, но только не сегодня. Согласно традиции, все окна капеллы были затянуты черным бархатом. Это делалось для сохранения тайны. Для того, чтобы никто из находящихся в помещении людей никак не мог связаться с внешним миром. Глубокую тьму Сикстинской капеллы слегка разгонял лишь свет от горящих свечей… Создавалось впечатление, что это мерцающее сияние очищало каждого, кто с ним соприкасался. Кардиналы в этом свете казались бестелесными духами… становились похожими на святых.
Какая честь, думал Мортати, наблюдать за этим священнодействием. Кардиналы старше восьмидесяти лет папой быть избраны не могли и на конклав не приглашались. В свои семьдесят девять лет Мортати оказался старшим по возрасту, и ему доверили следить за процедурой выборов.
Следуя древней традиции, кардиналы собрались в капелле за два часа до открытия конклава, чтобы поговорить со старыми друзьями и провести последние консультации. Ровно в семь часов вечера в капелле должен был появиться камерарий[41] покойного папы, чтобы прочитать молитву и тут же удалиться.
Затем швейцарские гвардейцы опечатают двери, заперев кардиналов в капелле. Лишь после этого можно будет приступить к древнейшему и самому таинственному политическому ритуалу. Кардиналов не выпустят на свободу до тех пор, пока они не решат между собой, кому быть новым папой.
Конклав. Даже само это слово подразумевало тайну. «Con clave» — в буквальном переводе «закрытый на ключ». Кардиналам категорически запрещалось в это время вступать в какие-либо контакты с внешним миром. Никаких телефонных звонков. Никаких посланий. Никаких перешептываний через замочную скважину. Конклав являл собой вакуум, не подверженный воздействию внешней среды. Ничто не должно было повлиять на решение кардиналов, поскольку «solum Dum prae okulis» — «лишь Бог был перед их глазами».
За стенами капеллы, или, вернее, Ватикана, томились в ожидании представители прессы, строя различные предположения о том, кто станет будущим главой целого миллиарда населяющих земной шар
