Пятнадцать ножевых. Том 3 - Алексей Викторович Вязовский
— И чем закончилось? — уже не скрывал своего любопытства Суслов.
— Да ничем. Успокоилась, ругалась только на следователя, утверждала, что Буряце невиновен — я замялся, говорить или нет, но продолжил: — Обещала уже завтра с папой все вопросы решить, а со следаков погоны сорвать.
Мне показалось, или Михал Андреич довольно улыбнулся? Но это было буквально долю секунды. А потом то же самое лицо без эмоций.
— Это очень, очень хорошо
— Чем же? — удивился я. А потом догнал. Тут бы мне промолчать, но язык жил своей жизнью: — Вы специально стравливаете Брежнева с Андроповым?
— Я?! — Суслов развел руками. — Это я занимаюсь организацией кражи бриллиантовой броши Людовика XV? Это я препятствую расследованию? Андрей, эти люди топят сами себя. Уже на поверхности никого нет — идут пузыри.
И сразу, без перехода, Михаил Андреевич продолжил совсем о другом:
— Относительно вашей записки об одноразовых шприцах. Пока это нецелесообразно.
Я слегка так выпал в осадок от резкого перехода. Где шприцы и где «тонущая» Брежнева? Зачем Суслов руками Андропова топит даже не дочь, а генсека? У него что-то есть на председателя КГБ тоже? Я почесал в затылке, с трудом, но переключился.
— Михаил Андреевич, нам угрожает натуральная эпидемия болезни, передающейся через кровь! — не выдержал я. — Лекарства нет! Люди будут пачками умирать. В том числе и дети. Опасность реальна!
— Всё я понимаю, — как от мухи, отмахнулся Суслов. — Денег на это нет. Завод надо строить с нуля. Закупать формы, упаковку — всё. Ситуация с финансами сейчас не такая, чтобы на это быстро найти нужные средства. Возможно, в следующем году. Не знаю пока.
Он сказал это и я понял — взывать к здравому смыслу не получится. Разговор закончен. Типа, он и так пошел мне навстречу, изучил вопрос. Какие же вы твари! Слов нет, чтобы вас правильно назвать! На танки с истребителями у вас средства есть. Негров кормить — да сколько угодно. В сраные компартии бабло закачивать безвозвратно и без толку — никогда не кончаются. А на трехкопеечный завод не нашлось.
— Пойдемте, Михаил Андреевич, я вас посмотрю. Кашля не было в последнее время?
* * *
На скорую вернулся, и сразу влился в работу, будто и не было этого перерыва. Да, тут таких загонов, как на простой подстанции, нет. Не кричит диспетчер в эфир «Бригады, кто освободился, на станцию не возвращайтесь, много вызовов!». Зато как поедешь — считай, в болоте утонул. Давление сто раз измерь, о самочувствии доктор поминутно спрашивает, а давайте вот еще таблеточку выпьем, сейчас укольчик сделаем, потерпите, пожалуйста. Ой, голова до сих пор болит? Проедем в стационар.
Нет, встречался и натуральный экшен. Поехали на вызов «потерял сознание». Какие-то деятели из Моссовета, что ли. Не поинтересовался. Приезжаем. Обычная такая номенклатурная квартира, высокие потолки, сталинка, мебель из карельской березы и паркет, пропитанный мастикой насквозь.
Встречает дама, лет пятидесяти, даже с хвостиком, прическа «Катя Фурцева, зрелые годы», на лице бесконечная тоска из-за того, что приходится общаться с такими вот.
— Сколько вас можно ждать? — голосом, которым объявляют приговоры изменникам родины, спросила она. — Вы что, из Мытищ ехали?
Я невольно посмотрел на часы. Мне за докторской спиной можно. Семь минут с момента получения вызова. Из Мытищ за это время даже баллистическая ракета не долетит. Но мы все терпеливые, молчим, не огрызаемся.
— Здравствуйте. Разрешите пройти, — вежливо напомнил о нас Геворкян.
— Идите уже, — презрительно процедила хозяйка. — Без вас справились. В дальней спальне.
Интересно, это у нее кровь на лацкане, или что-то другое? Замыть бы холодной водой, а то потом не отстирать. Но кто ж ей, такой недоступной, об этом скажет? Я бодро пошел за доктором и фельдшером Валентином Ильичом, который, впрочем, разрешил вне вызовов называть себя просто Валей. Классный мужик, кстати, оказался. Начинал на линии, как и я.
— Вот! — ткнула пальцем дамочка. — Пётр потерял сознание, у него эпилепсия. Я его спасла! Разжала ему рот и восстановила дыхание!
Ой, да тут у нас классический пример деятельного дурака. Извините, дуры. Парень выглядит так, будто недавно съел сырого христианского младенца. Сколько же зубов там потеряно? Ага, вот и ложка валяется с окровавленным черенком. А парень не очень хороший, явно в сумерках еще. Это когда после припадка пациент не совсем соображает, где он и что. Вот и Петя, вскочил с кровати, оттолкнул Геворкяна и бросился к шкафу, что-то искать.
А мамаша начала демонстрировать недюжинные познания в неврологии.
— Вот видите! Это с ним из-за того, что воздуха не хватало! Если бы я зубы не разжала, он бы умер!
Хотелось просветить ее, что без ее участия у паренька зубы остались бы целыми. Но давно известно, что номенклатурные работники и члены их семей лучше всех разбираются в любых областях знаний. Но я промолчал. Тем более, что у Пети начался повторный припадок. Студенческий такой, учебный. С тоническими и клоническими судорогами, прикушенным языком и попытками пробить пол головой.
Мы с Валентином бросились придерживать его, а хозяйка попробовала прорваться с очередной ложкой. Хотя тут единственное, что стоит делать — держать голову, дабы не разбил. В большинстве случаев всё проходит само. К сожалению, всякие противосудорожные таблетки не гарантируют стопроцентной профилактики. А у нас, значит, серия. Прямое показание к госпитализации. Потому что может перейти в эпистатус, а с этим состоянием и реанимационное отделение не всегда справляется.
— Диазепам? — для порядку спросил я. И так понятно, что колоть. Выбор противосудорожных средств на любой скорой, даже на этой, ограничен.
— Два кубика в мышцу, — подтвердил доктор. — Срочная госпитализация. Вы поедете с ним? — спросил он хозяйку.
— Да, конечно... — из дамочки будто вмиг вынули какой-то стержень и рядом с нами стояла стареющая растерянная женщина с глупой прической, совершенно не подходящей к ее полноватому лицу, и в мешковатом костюме, который старил ее еще больше. — Сейчас, подождите, только вещи соберу...
Мы уже погрузили притихшего парня на носилки, когда она закончила собирать футболки с трусами.
— Давайте переоденем его, — предложил Геворкян, показывая взглядом на мокрый пах пациента.
Она засуетилась, будто не зная что делать, и Валентин Ильич забрал у нее трусы, которые она не знала куда деть, и мы в четыре
