Завещание фараона - Ольга Митюгина
И вот — долгожданная команда:
— Вёсла на воду!
В ту же секунду сорок крепких вёсел с плеском ударились о волны, подняв облако брызг вокруг корабля.
Хозяин, стоя на носу, довольно созерцал это, поглаживая бороду. Он наслаждался моментом.
— Ну, ребята, — начал он, — мы, конечно, не военные корабли, всегда готовые к выходу в море, более быстрые, более манёвренные, но…
В этот момент с улицы, ведущей в порт, раздались крики, топот коней — и на портовую площадь на взмыленных жеребцах влетел вооружённый отряд — человек сто. Мчавшийся впереди офицер кричал:
— Перекрыть порт! Ни одного корабля не выпускать! Приказ царя!
Пристань пришла в бурное волнение, со всех сторон раздавались непонимающие и негодующие возгласы, растерянно опускали свою поклажу грузчики, а отряд, крича о приказе царя, гремя подковами, мчался к зданию, где заседал начальник порта.
На лице хозяина униеры отразилось замешательство и растерянность. Задержка вовсе не входила в его торговые планы.
Мена и Агниппа тревожно переглянулись.
Военные корабли, стоявшие у молов, окутались облаком брызг от упавших вёсел — гул пронёсся над всем портом — и цепочкой потянулись в море: перекрывать выход из порта.
Хозяин всё больше хмурился. Как практичный человек, он предпочитал не связываться с властями. Поэтому просто подошёл к носу корабля, достал из ножен меч — и перерубил швартовочный канат, крепивший униеру к пирсу — а заодно и якорный трос.
Корабль вздрогнул и слегка покачнулся, как бы пробуя себя на ходу.
— Давай, ребята, — сказал хозяин. — Отчаливай! Нечего нам здесь коптиться!
Кормчий сделал один глубокий гребок, а моряки с одной стороны подняли вёсла, а с другой — сделали своими мощный рывок.
Корабль, словно очнувшись, вздрогнул, медленно повернулся носом в бескрайнее море — и опустил все вёсла на воду. Затем, как конь, долго стоявший на привязи, пробуя свои силы, сначала идёт медленно, но постепенно всё убыстряет свой бег — на вёслах двинулся к выходу из порта.
С пристани что-то кричали вслед, угрожали, кто-то размахивал руками, потрясая какими-то документами.
Военные биремы почти уже образовали цепь — но ещё не столь частую, чтобы через неё не мог проскочить корабль.
Под возмущённые крики военных и свист нескольких стрел, вонзившихся в борта, корабль вырвался в море и, развернув хлопнувший на ветру парус, подобно белокрылой чайке понёсся к Кипру. А поскольку приказа преследовать его не было, то биремы просто плотнее сомкнули свой строй, и ни один корабль больше не смог выйти из Библа.
Парус торговой униеры вскоре растаял в пасмурной дымке горизонта.
[1] Финикийцы, например, совершали плавания к берегам Англии за оловом — для этого, разумеется, им приходилось выходить на своих кораблях в Атлантический океан. А через девятьсот лет после описываемых событий, в 600–602 гг. до н. э., финикийцы первыми в истории обогнут Африку.
[2] Просмолённая тростниковая обшивка верхней части борта — чисто финикийский элемент судостроения, ею ограждали груз, размещённый на палубе.
Часть 1. Глава 10. Приказ Нефертити
Три дня оставались закрыты порты Финикии. Три дня царские шпионы рыскали по всей стране — и на четвёртый царю Белу доложили, что людей с названными приметами не обнаружено.
Нефертити всё это время гостила у царя и, когда ей принесли это известие, немедленно направилась к Белу — в ту залу, где он принимал её в памятный день их знакомства.
— Царь! — с порога крикнула она. — Ты уверен, что твои сведения правильны?
Бел хмуро посмотрел на солнцеподобную и лишь пожал плечами, даже не поднявшись с убранной дорогими тканями софы.
— Мои люди никогда не ошибаются, царица.
Нефертити, в голубовато-белом воздушном каласирисе, ничуть не смущаясь холодным приёмом, медленно прошла к балкону и, остановившись, задумчиво и как-то изумлённо заговорила, рассуждая вслух:
— Они не могли исчезнуть вот так просто. И не могли уехать раньше. На следующий день после того, как они пересекли границу твоей страны, мне сообщили об этом, а уже через пять дней я была у тебя. В тот же день мы перекрыли порты. Мне доложили: по какой-то невероятной милости богов ни один корабль за эти шесть дней не выходил к берегам Греции. Куда угодно — в Пунт, к Геркулесовым Столпам, к Кассириатидам, чуть ли не к берегам мифической Антиллы[1] — но только не в Элладу! Ладно, легенды мы оставим в покое… но Пунт и Кассириатиды? Отправиться в варварские земли с ужасным климатом? Мена вряд ли решился бы потащить туда свою обожаемую госпожу. Нет-нет, лишь Эллада… Но только на шестой день торговцы из нескольких портов собирались выйти к её берегам. На шестой. А я в это время уже была здесь! Это невозможно, царь! — молодая женщина встряхнула головой, и серьги в её ушах мелодично, негодующе зазвенели.
Бел вздохнул — и сообщил не без некоторого злорадства:
— Мне сказали, солнцеподобная, что в Библе, перед самым закрытием порта — три дня назад — в море буквально вырвался один торговый корабль. По доставленным сведениям, он направлялся в Афины с заходом на Кипр и Крит. Сейчас, учитывая путь к Кипру и двухдневную стоянку там, он должен уже отходить от берегов Кипра к Криту. И там потерять ещё день. Скорее всего, они на этом корабле, солнцеподобная.
Лицо Нефертити страшно исказилось и побледнело. Молодая женщина воздела сцепленные руки и, запрокинув голову, закричала глубокому вечернему небу, и никогда, ни у кого Бел не слышал столько отчаяния в голосе:
— Боги, боги! За что?! За что вы меня караете, боги мои?! Эта девчонка!.. Эта глупая девчонка будет жить, плодить детей, а моя — моя! — дочь?! Её право на престол будут оспаривать сыновья этой выскочки! Девочка моя!.. И всё из-за этого отродья Сетха! Агниппа принесёт войну в мою несчастную страну. О Амон! К тебе обращаюсь! Испепели её своими смертоносными лучами, великое Солнце! О Тот! Дай мудрость свою мне, бог Луны и Науки, чтобы могла я и в
