Гибель старых богов - Дмитрий Чайка

— Конь! — охнул он, — тот самый? Глаза перса горели неподдельным, почти детским восторгом.

— Это от него жеребец. Лучший из моих табунов, — похвалился Хумбан-Ундаш, — дарю!

— Брат, — перс полез обниматься, — до смерти не забуду. Ну, уважил!

— Пойдем, поешь с дороги, — пригласил сатрап.

— Поедим, само собой, — согласился перс, — завтра обоз прибывает, ты место приготовил без лишних глаз?

— Есть такое место, у меня имение недалеко, — сказал сатрап.

— Это хорошо. И надо повозки собирать. Много. Тысячу, не меньше.

— Зачем? — поразился ташлишу.

— Пророк сказал. А если он сказал, надо выполнять. За невыполнение приказа — сам знаешь, что бывает.

— А ты-то тут причем? — изумился ташлишу, — ты же брат царя.

— Меня это в первую очередь касается, уж ты мне поверь!

Вечером, надравшись крепким вином из северного Кермана, военачальники заговорили за жизнь.

— Ну, ты представляешь, — пожаловался Хумбан-Ундаш. — Я младшую жену перестал в храм Иштар пускать, а она мне теперь жизни не дает. У меня уже все сотрется скоро, заездила меня, стерва. Смотрит масляными глазами и слезу давит, что господин на нее внимания не обращает. А у меня, кроме нее, еще две жены есть. Я, кажется, сдохну скоро. Когда, говоришь, киммерийцы придут? Очень мне на войну хочется.

— Да как всегда, по свежей траве, в месяце айяру, — ответил сочувствующий Камбис. Начало весны, апрель-май было обычным временем выступления конницы.

— Пара месяцев осталось, продержусь. Я вот думаю, может, предки не дураки были, что бабам позволяли великой богине службу служить? Это же мужику какое облегчение!

— А ты им детей заделай, они и отстанут, — глубокомысленно заявил перс.

— Да у меня их и так восемь, куда же еще! — вскинулся сатрап, — домой придешь, гвалт такой стоит, что на своей половине дворца слышу. Бабье сплетничает, дети орут, служанки, как угорелые, носятся. А ночью кто-то из жен в койку лезет. Великие боги, да когда же поход будет!

На следующий день, одаряя подчиненных могучим запахом дорогого алкоголя, высокое начальство поехало встречать важный груз. Две добротные и наглухо закрытые телеги, влекомые мулами, не производили впечатления чего-то такого, что остановит вторжение орды киммерийцев. Мало того, повозки сопровождала сотня пращников, у которых из оружия были только длинные кинжалы на поясе.

— Этих-то зачем прислали? — изумился Хумбан-Ундаш. — Это же Элам, тут дети из мамки сразу с пращой вылезают, — потом подумал и добавил, — ну или с луком.

— Так надо, сам увидишь, — не внес ясность Камбис, — слушай, нам с тобой на север надо, будем место для битвы искать.

— А чего его искать? — изумился сатрап, — где увидим врага, там и бить будем.

— Вот! Пророк знал, что ты такое скажешь, и велел передать, чтобы ты такое больше не говорил! А то он подумает, что не того человека сатрапом назначили. Бить их будем там, где нам удобно.

— А где нам удобно? — спросил растерявшийся Хумбан-Ундаш.

— Вот! Хороший вопрос задал! И было бы хорошо, если бы ты спросил, а что же в этих телегах?

— А что же в этих телегах? — тупо спросил сатрап.

— Это то, что нам победить поможет, уж ты мне поверь. А пока нам место для битвы искать надо и придумать, как сделать так, чтобы орда туда пришла.

— Да это проще простого, — засмеялся Хумбан-Ундаш. — Я голову ломаю, как серебро из храмов вывезти, а тут такой повод. Я же теперь их не граблю, я их добро от врагов спасаю. Вот вывезем подчистую и позволим киммерийцам узнать, где серебро лежит. Слетятся все, как мухи на дерьмо.

— Голова, — уважительно произнес Камбис, — завтра выезжаем на север. Нужно такое место найти, чтобы они там все и остались.

Великий царь Ассирии, царь четырех сторон света, шел на головной биреме, украшенной конской головой. Два ряда гребцов двигали веслами, подчиняясь ритму, заданному барабаном, взбивая в пену воды великой реки. Он совершил невозможное. Ни один из великих царей Ассирии не смог оседлать морского коня, а он, Синаххериб, сумел это сделать. Не пройдет и месяца, как он посмотрит в гнусные глаза Мардук-аппла-иддина и с наслаждением прикажет снять с него кожу. Искуснейший палач, настоящий мастер своего дела, был взят им с собой специально для этой цели. Шесть долгих лет он ждал этого момента. Его отвлекали восстания иудеев и сирийцев, приходилось подавлять волнения в Киликии, а уж поход в Мидийские горы и вспоминать не хочется. И вот теперь он жаждет встречи со своим самым давним и самым ненавистным врагом. Пять тысяч воинов пойдут с ним в Нагиту, что более чем достаточно для этой дыры на окраине Ойкумены. Остальное войско будет собираться в районе южного Шумера, чтобы оттуда ударить по надоедливому Эламу и персидскому простолюдину, возомнившему себя царем. Его разведка подробнейшим образом изучила войско персов, число воинов, их оружие и даже имена командиров. Он уже знал тактику их боя и то, как нужно будет ей противостоять. Положа руку на сердце, Синаххериб испытал что-то вроде зависти от того, насколько разумно и справедливо нищий горец смог организовать жизнь немаленького царства. Аншан процветал. Простые и справедливые законы, исполняемые неукоснительно, привели к тому, что сотни богатейших купцов передавали на хранение свое золото в казну персидского царька, не боясь, что могут его потерять. А тот выдавал ссуды им же под ничтожный процент, как будто он не царь, а ростовщик. Немыслимо! Царь — это воин, для него унизительно заниматься торговлей, и, тем более, таким презренным делом, как выдача займов. Но, к удивлению Синаххериба, ловкий аншанский князек с этих самых займов получал денег не меньше, чем сам великий царь от самых тяжелых и изнурительных походов. И не терял при этом свое войско. В Аншане уже забыли, что такое воровство и насилие. Свирепая стража беспощадно карала преступников, но при этом не обижала горожан и не брала взятки. Поговаривали, что там можно было оставить кошель с серебром на видном месте, и его никто не тронет. Вранье, конечно, но Синаххериб почувствовал укол ревности. Его чиновники были завалены жалобами на самоуправство ассирийских