Нил Стивенсон - Барочный цикл. Книга 8. Система мира
На юг Грейт-Олд-Бейли шла до Ладгейта и дальше уже под именем Уотер-стрит вела к пристани Блэкфрайерс.
К северу на вержение камня стояло здание Уголовного суда и, чуть дальше — Ньюгейтская тюрьма. Преследователи вполне законно предположили бы, что беглецы свернули на юг к реке и свободе, а не на север к суду и самой страшной тюрьме в городе. Однако они свернули на север и довольно скоро остановились. Сатурн встал, сбросив рогожу, и взял у кучера фонарь. Джимми, Дэнни и Томба сели, ошарашенно глядя по сторонам. Телега стояла на пересечении Грейт-Олд-Бейли с другой, ещё более широкой улицей, которую перегораживал готический замок с аркой. Въезд в арку закрывала массивная решётка.
— Ньюгейтская тюрьма, — сказал Джимми.
— Не задерживайте взгляд на низком и тёмном, — посоветовал Сатурн, приоткрывая створку фонаря. — Устремите его ввысь, на тройное окно над статуями.
Окно, о котором он говорил, находилось футах в тридцати от мостовой. Между железными прутьями горела одинокая свеча. Пламя взметнулось вверх, озарив лицо лишь на то время, которое нужно, чтобы задуть огонёк. Однако и этого мгновения им хватило, чтобы узнать человека за решёткой.
— Оте… — выкрикнул Джимми, но финальный звук заглушила ладонь Томбы, зажавшая ему рот.
Уже по этому одному Джек Шафто мог бы понять, кто в телеге; впрочем, Сатурн разрешил последние сомнения, направив свет фонаря поочередно на Джимми, Дэнни и Томбу. Последним он осветил Даниеля: важно было показать Джеку не только, что они сбежали, но и кто устроил побег.
— Летите, как птицы, — сказал Джек. Он не кричал, а каким- то образом проецировал свой голос прямо на них. — И не останавливайтесь, пока не достигнете Америки!
— А ты, отец? Мы должны бежать вместе! — крикнул Джимми.
— Если бы желание, само по себе, могло рушить тюрьмы, все люди были бы свободны, — отвечал Джек. — Нет. Я здесь. Вы там. Завтра я по-прежнему буду здесь, а вот вам лучше не задерживаться.
— Отец, мы не можем тебя бросить, — сказал Дэнни.
— Довольно! Трогайте немедленно! Слушайте. Тридцать лет я твердил, что должен позаботиться о своих сыновьях. До сей минуты я просто болтал языком. И вот наконец я сделал, что обещал. Забудьте всю пакость, помните только это. Вперёд! Отправляйтесь в Америку, найдите себе жён, заведите детей и расскажите им, что их дед сделал для своих сыновей. Пусть знают, что от них ждут никак не меньшего. Прощайте!
Голос сорвался. Джек обессиленно приник к решётке, и людям внизу вновь смутно предстало его лицо.
Сатурн махнул кучеру, тот щёлкнул кнутом, и телега повернула на запад. Прощальные крики трёх беглецов потонули в грохоте колёс. Рогожа опустилась, скрыв здание с едва различимым лицом Джека в окне. Телега укатила прочь. Площадь опустела. Над ней угадывались пять человеческих фигур: припавший к решётке Джек, а под ним, в нишах, Свобода, Правосудие, Милость, Истина. Все они как будто повернулись к Джеку спиной и демонстративно не слушали приглушённых рыданий, долетавших из окна ещё несколько минут.
По Хай-Холборн доехали только до Ченсери-лейн, там повернули на юг, к реке, и через Темпл добрались до пристани, где ждала лодка с несколькими гребцами, которые за приличные деньги согласились на одну ночь стать слепоглухонемыми. Все пятеро участников побега сели в лодку. Она отвалила от пристани Темпла и двинулась наискось вверх по течению к ряду деревянных причалов на Ламбетском берегу.
— Неизвестно, как скоро ваше исчезновение заметят, — сказал Даниель, когда спутники, по его мнению, достаточно оправились от жестокого прощания, чтобы слышать и понимать. Беглецы жадно поглощали хлеб, сыр и варёные яйца, приготовленные для них в лодке. При первых словах Даниеля все трое повернулись к нему, из чего он заключил, что они привыкли внимательно слушать и выполнять указания.
— Первым делом людей с вашими приметами будут искать в нижнем течении Темзы. Поэтому туда вам не надо. На том берегу ждут быстрые лошади, чистая одежда и человек, который проводит вас до некоего места в Суррее, где вы смените коней — и так до самого Портсмута. Если повезёт, вы завтра же отплываете в Каролину вместе с работниками, завербованными на плантацию мистера Икхема; на вас выправлены такие же документы. Однако если весть о вашем побеге достигнет Портсмута раньше, чем корабль отплывёт, возможно, придётся заплатить какому-нибудь контрабандисту, чтобы тот отвёз вас во Францию.
— Отец сказал в Каролину, — подал голос Дэнни. — Значит, поедем в Каролину.
— Не сомневаюсь, — отвечал Даниель. — Думаю, вам в Америке понравится.
— Знаем, были, — отозвался Джимми.
Члены банды Шафто настолько привыкли к отчаянным ночным эскападам, что умчались в Ламбетскую тьму раньше, чем Даниель успел вылезти из лодки, чтобы с ними проститься. Теперь ему оставалось только сидеть и ждать, пока гребцы доставят их с Сатурном обратно на Лондонский берег.
— Я и не подозревал, как чертовски трудно возглавлять преступную организацию, — посетовал Даниель. Возбуждение последних часов схлынуло, осталась только непомерная усталость.
— Как правило, люди приходят к этому постепенно, начиная с более простых занятий, вроде кражи часов, — заметил Сатурн. — Неслыханное дело, чтобы кто-то сразу оказался наверху. Такое мог совершить только выдающийся член Королевского общества. Будь на мне шляпа, я бы снял её перед вами, сэр.
— Интересно, зачтётся ли моя неопытность за смягчающее обстоятельство, когда меня будут судить.
— Не «когда», а «если». Хотя вам стоит подумать о возвращении в Америку.
— Хорошо, подумаю, — отвечал Даниель. — Но прежде нам предстоит спуститься в ещё одну клоаку.
— О, после сегодняшнего я никогда больше не буду смотреть на Уолбрук как на клоаку! — отвечал Сатурн. — Скорее как на ручеек, который замуровали под землю для удобства немногих избранных.
До Крейн-корта было меньше четверти мили. Даниель взял портшез, и носильщики доставили его туда в несколько минут. Исаак Ньютон, как оказалось, работал тут допоздна; кто-то его нашёл и вызвал. Узкий двор перегораживала стоящая перед крыльцом карета. Даниель велел носильщикам посторониться, чтобы её пропустить.
Исаак вышел, белый в свете уличных фонарей, кашляющий, осунувшийся. Он сел в карету и тут же открыл окно, чтобы впустить воздух.
— В Ньюгейт, — приказал он. — Если потребуется, я буду всю ночь сидеть рядом с Джеком Шафто, а завтра представлю его перед магистратом. Посмотрим, как Джек будет упорствовать, когда на него навалят тонну камней.
Карета как раз проезжала мимо портшеза, на расстоянии не больше вытянутой руки. Исаак, по всей видимости, обращался к своему спутнику, какому-то значительному лицу, но, говоря эти слова, он посмотрел в окно, прямо в лицо Даниелю. Тот знал, что надёжно скрыт за плотной чёрной занавеской, и всё равно задержал дыхание. Несколько мгновений он чувствовал нехватку воздуха, как узник, которого придавили тяжёлым грузом.
Под свинцовым гнётом во дворе Ньюгейтской тюрьмы. 20 октября 1714
Тогда Аполлион говорит: «Теперь ты мой», — и с этим словами чуть не задавил его насмерть, так что Христианин уже почти отчаялся. Джон Беньян. «Путь паломника» [8]
Меркурий не знает пути в Ньюгейт. Странно, что вестник богов обходит стороной ворота на пути в то, что Джек Шафто назвал величайшей столицей мира. Однако Меркурия здесь ни разу не видели, как и (справедливости ради надо заметить) в прочих местах, где Джек провёл большую часть жизни. Порхающий бог, избалованный мраморными полами Олимпа, брезгует марать в дерьме белоснежные крылышки на щиколотках. Учитывая, по каким дырам обычно мотало Джека, он мог бы прожить жизнь в полном информационном вакууме (и куда счастливей), не будь у привередливого Меркурия трёх виночерпиев, проще говоря, малолетних педерастов-прислужников: Света, Шума и Смрада, сопровождающих своего господина, как, по слухам, Страх и Ужас сопровождают Марса. Они-то и доставляют вести в те уголки, куда Меркурий не отваживается ступить.
Свет в Ньюгейте — редкий гость, как и вообще в Лондоне. В дальнем конце тюрьмы есть двор, такой узкий, что молодой мужчина, упираясь спиной в стену, может помочиться на противоположную. В те дни, когда в Лондоне случается солнце, оно на несколько минут заглядывает во двор — потому-то апартаменты, выходящие туда окнами (хоть и зарешёченными), всегда предоставлялись лишь самым состоятельным узникам.
У Джека было много денег (большую часть которых он изготовил сам), но в тот день он находился не в этих апартаментах по причинам, связанным с некими священными канонами английского судопроизводства. Он был в той части тюрьмы, куда Свет почти не заглядывает, разве что частичку его схватят и приговорят к короткому заточению в фонаре.
