Александр Башибузук - Страна Арманьяк. Корсар.
Клятые уроды… Впрочем, я еще хорошо отделался. Помимо нескольких неглубоких порезов на спине, мне проткнули кожу на боку, попутно надломив ребро и довольно сильно ушибли плечо. Всего лишь. Чудеса, да и только. Кстати, Тук пострадал не намного сильнее и под охраной оруженосцев уже умчался благодарить свою даму за спасение. Понятное дело, каким образом. Этому медведю, хоть ноги перебей, все равно не остановишь, на руках поползет на случку. Молодец однако. Но надо и за себя приниматься.
Бинты отмочили, после чего я промыл раны специальной настойкой, залепил бальзамом Самуила и опять, с помощью Феодоры, наложил повязку. Конечно, можно было распинать пьяного в дымину Бельведера, но и сами справились. Ничего, заживет как на собаке. Ну вот, уже как огурчик… И почти не болит. Тело не болит. А вот душа…
Душа… да меня просто душит дикая, ядовитая ненависть к Пауку. Вот же сука… И что характерно, допрошенный мной лично Люк д'Уне, главарь похитителей, сообщил, что ему дали поручение доставить в Плесси-Ле-Тур, именно барона ван Гуттена, а не бастарда Арманьяка. Вот и ломай теперь голову, известно ли французскому сатрапу, что оный барон и есть тот самый Арманьяк. Впрочем, не надо обманываться, конечно известно. Просто у д'Уне, не тот уровень, чтобы все знать…
— Сир… — в комнате опять появился Луиджи. — Тут просится дю Леон…
— Зови…
Франка я решил сегодня отправить домой. Ему уже купили коня, снабдили некоторой суммой денег на дорогу, но Гастон наотрез отказался уезжать, не поговорив со мной. Ладно, пообщаемся. Не жалко…
— Жан… — франк выглядел довольно смущенным. — Я…
— Гастон, не надо благодарностей. Я всегда отдаю долги.
— И я… — твердо заявил французский дворянин. — Поэтому должен рассказать вам всю правду…
— О чем вы?
— Я знал, что Монфокон точно остался в живых. Но укрыл от вас это. Мало того, мне известна его судьба…
— Говорите.
Сбиваясь и волнуясь, дю Леон поведал мне, что Монфокон остался жив, Паук на него разгневался и приказал арестовать, но этот уродец успел сбежать. Имения Монфокона конфисковали, розыск его продолжают. В общем, рассказал то, что я уже знал. За исключением…
— Сейчас он выдает себя за странствующего проповедника… — мрачно продолжил дю Леон. — И его несколько раз видели в Мехелене… Я присутствовал, когда его величеству догладывали об этом. И еще… государь разгневался на него, как раз за смерть вашей мачехи. Он не отдавал приказа причинять ей вред. Вашего отца тоже не приказывали убивать. Монфокон совершил самоуправство, и рано или поздно, будет наказан за это…
— Я благодарю вас… — пальцы сами по себе сжались в кулаки. — А теперь идите, а то я передумаю… И передайте своему государю, что рано или поздно — он ответит за свои злодеяния по отношению к моей семье.
Дю Леон хотел мне что-то сказать, но промолчал и опустив голову, вышел из комнаты. Через мгновение послышался цокот подков отъезжающего коня…
— Мехелен говоришь… Ну что же…
— Что, дядь Вань? — отозвалась Федора.
— Ничего. Живо тяни сюда все свои платья и побрякушки. Выберем наряд покрасивше. Ко двору тебя будем представлять сегодня.
— Ой… — девчонка прижала кулачки ко рту. — Прям к княжьему двору? Боязно чтой-то…
— Замуж за родовитого хочешь?
— Ну-у… Это смотря за кого…
— Значит хочешь. Тогда надо Федюнька, надо. И оболтусов моих позови. Кстати, почему ты ничего не купила на рынке?
— А неча разбазариваться… — строго заметила Феодора. — Полушка к полушке[89], уже деньга[90] выйдет. У меня и так все есть…
— Г-м… — я нешуточно озадачился. Очень уж поведение юной уроженки средневековой Рязани было непривычным. Но ладно, пока принимается. — Ну что, приступим? Покажи вот это…
Земфира была большой модницей, так что Дорке по наследству досталось очень много нарядов. И через час Федора преобразилась до неузнаваемости.
Длинное и черное как смоль, бархатное платье-роб, с лифом покрытым золотой вышивкой в восточном стиле, вдобавок отороченное по подолу и распашным рукавам беличьим мехом. В цвет платью, тисненого шелка тюрбан, сколотый громадной золотой брошью, усеянной крупными лалами с шикарным страусиным пером, которое, в свое время, Земфира выманила у меня…
Мне даже захотелось протереть глаза, в неверии, что предо мной стоит Федорка. Ее простоватая славянская красота, как ограненный алмаз заиграла новыми экзотическими оттенками…
— Ну как… — девушка смущенно прикрыла губы унизанными перстнями пальцами.
Первым среагировали близнецы. Луиджи и Пьетро, разом грохнулись на колени, и, прижимая правые руки к сердцу, выпалили:
— Dea! Bella dea[91]!!!
— Пойдет… — я поскупился на эмоции, удостоившись неодобрительного взгляда близнецов.
— Рази это красота… — скривилась Федора, уставившись в зеркало. — Вот если бы белил чуток нашлось, да свеколки, я бы вам показала…
— И думать забудь. А теперь марш за куафером. Надо что-то с косой ее делать… — и перевел для Дорки. — Такие косы здесь не носят.
— Коску мою не дам!!! — Федора отпрянула и схватив обеими руками свою толстенную косу, прижала ее к груди. — Не дам и все…
— Да не резать, дурында… — попробовал я ее урезонить. — Уложить в прическу…
Но отклика не нашел, плюнул, обязал близнецов проработать с Доркой некоторые моменты этикета и убрался к своим людишкам в общую трапезную, пропустить пару кружек ледяного сидра, под вяленые морские миноги. Так и просидел там до вечера, после чего нафуфырился сам и отправился ко двору.
М-да… похоже о нас будет разговоров на целый год… Если не больше. Не, правда шикарно получилось…
Федора отправилась в шикарном портшезе, который несли мои негрилы. Для пущего эффекта, я заставил их разоблачиться до набедренных повязок из золотой парчи и обмазать телеса маслом. Досужие прохожие с нервишками покрепче, разинув рот застывали столбом, остальные прыскали по закоулкам от греха подальше. Ну а за Федорой трусил уже я с пажами на коняшках. Тоже расфуфыренные как фазаны. Ну а что, понты наше все. Реклама. Я не успокоюсь, пока Дорку не пристрою какому-нить престарелому богатому графу в жены. А уже после того как старичок отдаст концы, Дорка для души себе найдет усладу. Да, для этого времени, самая подходящая карьера для девицы. И на приданное ей не поскуплюсь. Своя же, не чужая…
Домой-то ее никак не доставишь, тем более, Феодору там давно уже похоронили и при появлении, недолго думая, от хлопот подальше засунут в монастырь. А оно ей надо. В общем, решено.
Так и добрались, правда к концу пути, я матерился чуть ли не в голос — раны разболелись нешуточно. Но в портшез не пересел, изображая из себя стойкого оловянного солдатика. Железный барон, мля… Как же все задрало…
— Дядь Вань… — Федора пригладила ладошкой складку на платье. — А оне совсем, нашего языка не разумеют?
— Совсем. Никто.
— Это хорошо… — в глазах у девчонки мелькнули смешинки.
— Смотри у меня… — я погрозил ей кулаком. — Не чуди, а то выдеру как родной отец.
— Не-а… не буду… — охотно пообещала Дора, но отчего-то совсем меня не убедила.
— Ну все, идем. И не лыбся мне…
Заревел церемониймейстер, представляя нас…
— … граф де Граве, сеньор де Молен, барон ван Гуттен, с ее сиятельством контессой Теодорией де Сунбул, дочерью дюка Микулы, канцлера гранд-принца Базиля де Рьязань, вассала императора Московии!!!
Бастард здорово постарался, разнеся по двору, что бургундский посланник собирается представить знатную даму из далекой таинственной Тартарии. Придворные ждали нас. Но эффект все равно оказался подобен схождению на Землю ангелов небесных.
М-да… Куда там Анджеликам Джоли и всяким Алискам Сильверстоун, Феодора одним махом заткнула бы их за пояс. Великого талантища девка…
Чеканный, ровно выверенный шаг, гордая осанка, каким-то загадочным образом превратившая хиленькие выпуклости на груди во внушительный бюст, надменный взгляд, низводящий придворную толпу до уровня обычных холопов… Словом, мама дорогая…
— Граф… — Франциск даже приподнялся с трона. — Срочно представьте нам…
Взгляды его официальной любовницы дамы де Веллекье и официальной жены, герцогини Маргариты Бретонской, как клинки рапир скрестились на Дорке. Но сразу же отмякли, не углядев в девушке прямой опасности для себя. Дамы умные, опытные, сразу разобрались.
— Ты что ль, здесь княжишь? — с легкой улыбкой вымолвила Феодора на русском языке и идеально изобразила книксен перед герцогом. — Ну тогда здравствуй, здравствуй, хрен мордастый…
Я поклялся по прибытию домой, отринуть всякую жалость, и выпороть окаянную девку, после чего сразу перевел ее слова герцогу:
— Графиня Теодория склоняется пред наихристианнейшим государем Европы и выражает истинное восхищение его мудростью и великолепием.
