Бен Элтон - Время и снова время
Но для этого понадобится война. Мировая. Та самая война, которую он намерен предотвратить.
– Просто я думаю, что это неизбежно, вот и все, – уклончиво ответил Стэнтон.
– Да, мечты должны быть грандиозными, верно? А я должна попудрить носик.
Пока Берни была в туалете, Стэнтон обмозговал слегка огорчительный вывод: если его миссия увенчается успехом, эмансипация существенно замедлится. С 1905 года суфражистки ничего не добились. И только Великая война, она одна, изменила правила игры. Похоже, профессор Маккласки этого не учла.
Официант подал коктейли и принял заказ на обед. Стэнтон все еще не мог привыкнуть к качеству и вкусу еды в 1914 году. По крайней мере, дорогой еды. Она сильно отличалась от всего, что он пробовал в своем веке. И была много лучше. Возможно, проще, но гораздо вкуснее. Казалось, прежде еда была монохромной, а теперь вдруг впервые стала многоцветной.
– Может, выпьем вина? – предложил Стэнтон.
– Конечно. Для куражу. – Бернадетт опять посмотрела ему в глаза. – Ну, обо мне пока достаточно. – Она от души прихлебнула коктейль. – Кто вы такой?
Хороший вопрос. Кто он такой?
Странно, вопрос застал его врасплох. А ведь не должен – Берни не могла его не задать. Но четырехнедельная молчанка сыграла свою роль. После гибели Кэсси он вообще мало с кем разговаривал. Разве что с Маккласки, но личных тем они почти не касались. Он привык к душевному одиночеству, привык, что ни перед кем не надо открываться, и теперь не знал, с чего начать. Стэнтон постарался вспомнить легенду, которой его снабдили Хроносы.
– Ну, я родом из колонии, – начал он. – Из Австралии.
– Как интересно! Сидней или Мельбурн?
– Ни то ни другое. Запад. Перт. Даже там это глушь.
Перт был выбран из-за его уединенности. Меньше шансов встретить человека, который там бывал или имеет тамошних знакомых. Кроме того, это хорошее оправдание нелюдимости. Ведь Перт – самый обособленный город на свете.
– Когда был моложе, служил в армии, – продолжил Стэнтон. Военную страницу его биографии решено было сохранить, исходя из посылки, что ложь с крупицами правды всегда выглядит достовернее.
– И где вы служили? – спросила Бернадетт.
– В Пакистане. То есть в Северной Индии и недолго в Афганистане.
– Пленительно. Бескрайняя красная земля, да?
– Да, как-то так.
– А кто ваши родные?
– Рудокопы. Правда, рудники золотые, оттого я могу себе позволить туда-сюда мотаться первым классом.
– Похоже, у вас интересная жизнь, – сказала Бернадетт. – А почему вы «туда-сюда мотаетесь»? И как австралийского рудокопа занесло в Боснию?
Что ей сказать? Его легенда создана для легковесной болтовни. Она не предполагала откровений, что было бы глупо. Но ему всего тридцать шесть, впереди долгая жизнь, и раньше или позже он неизбежно кому-нибудь доверится. Похоже, это случилось раньше. За обедом он болтает с привлекательной женщиной. Заурядная ситуация: если человек тебе приятен, ты хочешь немного о нем узнать.
Но что он мог сказать? Ведь не откроешь, кто он и откуда явился. Однако врать тоже не хотелось. Она симпатичная, с ней было легко и хотелось поделиться, что-нибудь рассказать о себе настоящем.
– Ладно, только не грузитесь… в смысле, не принимайте близко к сердцу. Наверное, в моей жизни самое важное, что у меня были жена и двое детей.
– Боже мой, почему «были»?
– К несчастью, год назад я их потерял. Все трое погибли в дорожном происшествии.
Хорошо, что он это сказал. О самом главном. Не о том, что он пришелец из другого века, но об утрате своих любимых.
– О господи, я вам очень сочувствую, – сказала Бернадетт.
– Знаете… Берни, я уже год горюю. Денно и нощно меня сжирает и никак не сожрет ненасытная тоска. Но их больше нет, а я – вот он. И за нашей беседой я на минуту вообразил, что я не самый одинокий человек на свете, что могу просто поболтать, сбросив, так сказать, душевный груз…
Глаза ее заволокли слезы.
– Душевный груз, – прошептала она. – Нет, вы и впрямь умеете подыскать необыкновенные слова.
– Я к тому, что, может быть, мы еще поговорим о вас? Мне очень интересно.
– Что ж, вы нашли верного собеседника. – Бернадетт платком промокнула глаза. – Я обожаю говорить о себе.
И она говорила. Весь обед из трех блюд под бутылку вина. Рассказала о своем детстве, об увлечении феминизмом и путешествии в Грецию. О времени в Будапеште она умолчала (было ясно, что там ей разбили сердце) и перевела разговор на вчерашние события в Сараево:
– Слава богу, сербам не удалась их затея. Невозможно представить, какая кутерьма началась бы в Европе уже сегодня. Ясно как день, австрийцы ищут повод усмирить Сербию, а немцы их подзуживают.
– Вы разбираетесь в геополитике, – заметил Стэнтон.
– В чем?
– Э-э… в международных отношениях.
– Не надо быть Бисмарком, чтобы понять нынешний расклад. Россия вступилась бы за сербов, следом втянулись бы французы – и нате вам. Всем нам невероятно повезло, что стрелок промазал и угодил в напарника. Будь он меток, нынче утром замаячил бы призрак европейской войны.
– Вполне вероятно.
– Удивительно, как он сумел скрыться, – задумчиво проговорила Берни. – Остальных-то взяли. Всех пятерых, плюс один убитый. Как там писали газеты? Крупный, ростом не меньше шести футов. Усы и бакенбарды. За тридцать. Он же как чирей на ровном месте. Все остальные заморыши. Убитому Принципу было всего девятнадцать. Наверное, не так уж трудно отыскать серба-великана.
– Вы опознаете в нем серба, лишь когда он раскроет рот. А так это просто высокий мужчина с бакенбардами. Скажем, я.
– Нет, это не вы.
– Почему?
– Что-то мне подсказывает, вы бы не промахнулись.
За разговором время пролетело незаметно, и вскоре поезд въезжал на загребский вокзал.
– Ну вот. – Бернадетт встала из-за стола. – Сейчас нам обоим предстоит пересадка в венский экспресс, но я не хочу, чтобы вы мне помогали.
– Серьезно?
– Да. Больше того, дальше мы поедем порознь.
– Ох ты! – Стэнтон даже не пытался скрыть огорчения. – А я так надеялся…
– Понимаете, дело в том, что не хочу вам надоесть. Иногда люди утомляют. А я очень настырная.
– Не соглашусь.
– Не исключено, что и вы мне прискучите.
– Да уж, сказано прямо.
– Послушайте, Хью, мы вместе провели пять чудесных часов. Впереди полтора часа в зале ожидания, а затем полдня в поезде до Вены, куда мы прибываем поздно вечером. Выходит, мы будем неразлучны почти двадцать часов, что многовато для нового знакомства. А я хочу, чтобы у нас остались темы для разговора, поскольку…
– Поскольку – что?
Бернадетт покраснела гуще прежнего, молочно-белые щеки ее стали малиновыми. Она глубоко вздохнула.
– Ладно. Значит так. В Вену мы приедем в половине одиннадцатого вечера, нам обоим понадобится отель. Мне кажется, было бы уютнее и экономичнее поселиться в одном номере. Вот, сказала. Что ответите?
Стэнтон не ответил. Он опешил. Он понимал, что ситуация может развиться в этом направлении. Чуть захмелевшие мужчина и женщина могут оказаться в одной постели. Но он опешил от прямоты. Это было бы смело даже в 2024 году.
– Если честно, – поспешно заговорила Бернадетт, – об этом я думаю с той минуты, как вы сказали, что женщины держат половину неба. Я в жизни ни от кого не слышала ничего столь прекрасного и верного. Если уж совсем честно, я бы, наверное, отдалась любому мужчине, который это сказал. Даже если б он не был таким душкой.
Прежде Стэнтон не имел повода благодарно вспомнить председателя Мао Цзэдуна. Теперь он появился.
26
Верная своему слову, в зале ожидания Бернадетт сидела поодаль и закомпостировала билет в другой вагон. За ужином она расположилась в дальнем конце ресторана и лишь поприветствовала Стэнтона стаканом воды.
Такое поведение впечатляло.
Конечно, она была права. С первых минут разговора их охватило сильное взаимное влечение, окрепшее за долгим обедом. Оба ощутимо наэлектризованные, они могли бы не совладать с возбуждением, если б провели в тесном соседстве еще одиннадцать часов. Поди знай, как оно все вышло бы – хорошо или не очень. А план Бернадетт гарантировал, что их встреча в Вене пройдет на высокой трепетной ноте. Ведь Берни была, как выражались однополчане Стэнтона, классная телка.
На Европу спустилась ночь, Хью задремал в своем купе и проснулся лишь на подъезде к Вене.
Бернадетт ехала в голове состава и, наняв носильщика, уже стояла за турникетом, когда Стэнтон еще шел по перрону.
– Берем одно такси? – весело спросила она. – Если хотите, киньте свои вещи на мой багаж. Или предпочтете собственноручно нести свой душевный груз, чтобы в него никто не сунул нос?
– Спасибо, и с рюкзаками я сам справлюсь, – сказал Стэнтон. – Привычка.
– Как угодно. Вы уже решили, где остановитесь?
