Александр Сапаров - Царев врач, или Когда скальпель сильнее клинка
До этого момента у меня никогда не было ощущения такой пустоты и беспомощности. А впереди ожидались ужасные годы… Мне ведь будет сорок два или сорок три, когда настанет голод великий, если, конечно, я еще доживу до этого. Иоанн Васильевич умрет лет через десять, и что тогда? Вроде, насколько я помнил историю, после него должен был править Федор… или сразу Годунов? Вот ведь голова дурная, кто мешал историю учить? А сейчас сидел и даже правильной стратегии выработать не мог.
Ну ладно, с моей подачи Бомельку могут и раньше поджарить, но мне тогда придется самому быть врачом Иоанна Васильевича. Справлюсь ли я с такой задачей? Потом эта война Ливонская, из-за нее ведь, помнится, разруха пошла, может, ее надо прекращать? А я кто? Воевода, специалист по оружию – ничего не знаю, ничего не умею.
Нет, но все-таки Бомелиуса надо убирать, иначе я сам могу поджариться на сковородке, если он устроит мне какую-нибудь пакость. То, что он английский шпион, – понятно, но вот как это до царя донести?
А у меня выхода практически ни на кого не имелось. Один и был Хворостинин, так он с чего поверит, что Бомелиус все, что может, передает английской короне?
Заявить прямо царю, что Бомелиус шпион?.. Так можно и самому в пыточную попасть.
А если состряпать письмо на английском языке, адресованное… ну, положим, какому-нибудь лорду, да подкинуть в нужное время и в нужном месте. Уж меня-то точно в этом не заподозрят, где мне английский язык знать? А то, что будет он не очень правильным, так на это никто не обратит внимания, если у Бомелиуса найдут еще и компромат.
Воодушевленный пришедшей мне в голову идеей, я улегся спать. Уже засыпая, подумал: «Стал такой же сволочью, как и все. – И тут же оправдывая себя, пробормотал: – Какое время, такие и люди».
Я сидел и в десятый раз выводил староанглийскими буквами и оборотами:
«Досточтимый Бомелиус. Известная вам особа довольна вашими действиями и находит их верными в создавшихся обстоятельствах. Вы избрали правильную тактику постепенного умертвления вашего главного пациента. Будьте осторожны и берегите себя. Все деньги, как мы условились, хранятся у известного вам лица».
Я сочинял письмо и думал: разве можешь догадаться, что пригодится тебе в жизни? Когда на третьем курсе мединститута я встретил студентку иняза, повернутую на древней поэзии Англии, и между обжиманиями в подъезде сидел с ней в библиотеке, она восторгалась благозвучными переливами английской речи, я слушал, хотя подозревал, что, как это правильно произносится, не ведает ни один лингвист. Но зато сейчас знание немногих давних оборотов речи помогало придать моей записке хоть тень правдоподобности. Оставалось только каким-либо образом найти немного бумаги английского производства, притом так, чтобы никому и в голову не пришло, что мне нужна именно такая бумага.
В кабаке сидел пьяный немецкий рейтар. Еще недавно он поливал всех исковерканным русским матом, а сейчас неожиданно встал и вышел вон. Когда половой заметил, что рейтар оставил кожаную сумку, он рванул на улицу, чтобы вернуть немца. Но на улице уже никого не было видно. Когда половой вернулся, целовальник разглядывал содержимое сумки. В ней лежало несколько серебряных чешуек и пара запечатанных писем. Половой благоразумно не открывал письма, чтобы завтра отдать их своему знакомому дьяку, который за такие вещи ему довольно неплохо платил.
Элизиус Бомелий сидел в своем кабинете в довольно неплохом расположении духа. Все шло своим чередом, уже почти двадцать лет он в Московии, «лечит» московского царя и его семью, в родной Вестфалии про него все уже давно забыли, а в Англии ему даже не разрешили работать из-за отсутствия лицензии. Ну ничего, когда он приедет на остров, все увидят, как можно хорошо заработать в Московии. Неожиданно в дверь постучали, и в кабинет забежал встревоженный дьяк, которого Бомелиус подкармливал уже много лет.
– Слушай, дохтур, какую-то записку или письмо к тебе нашли. Многое в нем на тебя указывает как на отравителя царского, да еще говорят, что с Баторием ты переписку вел. Бежать тебе надо немедля. В жизнь не пошел бы тебя предупреждать, вражину, дак ведь на дыбе и меня за собой потянешь. Иоанн Васильевич еще не знает, так что время у тебя сегодня есть, давай, собирайся.
Бомелиуса, как я когда-то и читал, поймали в Пскове. Его привезли и долго пытали, а потом, к великой народной радости, проткнули вертелом и поджарили на гигантской сковороде. Я не злорадствовал по этому поводу, а сидел и рассуждал: интересно, было ли что-то в моих действиях, что сыграло такую роль в судьбе этого отравителя? А если бы я не написал этого письма, может, ничего бы не случилось, и он продолжал бы травить царя и всю его семью своими препаратами и травами?
Теперь я сидел и ждал, решит ли царь взять для себя молодого лекаря, не закончившего ни одного учебного заведения и воспитанного бабкой-знахаркой, к себе в личные врачи. Я понимал, что сейчас царь ведет разговор с ближайшими советниками, и не думал, что большинство склонится в мою пользу. Если бы это все случилось через год или два, наверно, все-таки моих сторонников было бы гораздо больше.
Похоже, что дебаты длились долго, потому что вызвали меня во дворец только через неделю после всех этих событий.
Снова я стоял перед троном и ждал, что мне скажет царь.
– Щепотнев, много я услышал за эти дни слов – и хороших, и плохих, но больше все же было хороших. Решил я: будешь ты у меня врачом личным, а второго мне из Англии пришлют. Так что вдвоем будете меня лечить.
Я собрался с силами и с дрожью в голосе заявил:
– Благодарю тебя, великий государь, за честь. Только казни меня сейчас, не буду я с аглицкими врачами работать, один аглицкий отравитель уже поджаренным закопан, не хочу со вторым таким же знаться.
Царь посмотрел на Хворостинина, стоявшего неподалеку, и, улыбаясь, покачал головой.
– Мне тут уже кое-кто сказал, как ты на такой приказ ответишь. Хвалю, что не побоялся сказать, что думаешь. Быть по сему. С сегодняшнего дня ты, Щепотнев Сергий Аникитович, личный мой врач! Но посмотрим, как дела пойдут, а то и других лекарей вызвать недолго. За такие деньги приедет их сюда не один десяток.
Мы сидели с царем в его личном покое, кроме охраны, никого не было.
– Ну рассказывай, Сергий, как ты лечить меня собираешься и от чего, – пристально глядя мне в глаза, сказал царь.
– Государь, я ведь не святой Лука, простой я человек и божественным даром не обладаю, все мое достояние – это руки, чтобы осмотр вести, и голова, чтобы думать. Так что если хочешь, чтобы я лечение какое-то назначил, мне сначала с тобой нужно будет долго говорить: где что беспокоит, как спишь, как, прости, по надобности ходишь. Потом надо будет все тело руками просмотреть, ухом послушать. Вот когда я все это сделаю, тогда и про лечение можно будет поговорить.
И еще я скажу… Государь, ты властен над страной нашей, над моим животом также. Я бы хотел, чтобы ты меня в отношении здоровья своего слушал, как я тебе во всем остальном подчиняюсь и выполняю все приказания. Я вот знаю, например, что ты постами непосильными себя изнуряешь – это дело великое, угодное Господу. Но ведь ты великий государь, которому сам Господь власть вручил. Старец в пещере, постом тело изнуряющий, только за себя ответственность несет, а ты, великий государь, перед самим Господом отвечаешь за царство, тебе данное. И тебе, государь, всенепременно надо посты соблюдать, но без изнурения тела своего, чтобы ты державой править достойно мог.
От уставившихся на меня пронзительных глаз царя мне стало не по себе.
– Так ты, Щепотнев, считаешь, что, изнуряя тело, я ущерб державе наношу?
– Да, государь, когда ты решения свои принимаешь, голова ясная должна быть. Ежели государь здоров телесно и духовно, то царство его будет процветать.
Иоанн Васильевич хмыкнул:
– Складно говоришь, лекарь. Давай тогда, приступай к делу своему.
В течение двух часов я тщательно осматривал царя. Тот во время осмотра не молчал, а периодически спрашивал, что я такое делаю и почему раньше никто из врачевателей такого не делал.
Я же продолжал осмотр и постепенно приходил к выводу, что на данный момент каких-либо особых заболеваний внутренних органов у царя нет.
Единственное – была немного увеличена печень, на что я сразу обратил внимание, еще имелся выраженный остеохондроз грудного и шейного отдела позвоночника. Кожа тела оказалась чистой, только на шее и пояснице имелся не очень выраженный дерматит, как будто здесь царя мазали какой-то мазью, что Иоанн Васильевич и подтвердил, сказав, что Бомелий мазал его, чтобы снять боли. Все жалобы, которые сам царь предъявлял, конечно, могли входить в симптомокомплекс отравления ртутью, но с таким же успехом это могли быть и проявления совершенно других болезней.
Передо мной сейчас стояла задача полностью изолировать пациента от дальнейшего контакта с ртутью, я не надеялся, конечно, что удастся вывести всю ртуть из организма, но все-таки в течение последующей жизни ее количество в организме будет уменьшаться. У меня не имелось пока ни унитиола, чтобы выводить из организма тяжелые металлы, ни сероводородных ванн. Хотя… надо будет продумать о возможности их получения.
