Александр Мазин - Княжья русь
Дорога из Киева в Любеч считалась безопасной: частенько проезжали здесь и дружинники княжьи, и купцы с охраной. К полудню Заврата и сам задремал, и приказчики его носами клевали… Вот и не заметили, как мимо них рысям ипрошла беда.
— Глянь-ка, Кошта, — тронул мышлицкого пана его спутник. — Не рожа ли знакомая там?
Будь здесь Богуслав — наверняка признал бы в зорком всаднике того самого лехита, который мучил девку на постоялом дворе.
— Никак тот самый смерд, что тебя пред здешним князем хулил, а?
Пан Кошта присмотрелся… Точно. Шагах в ста катились по дороге возы, а на первом: девка смазливая, парнишка молоденький и он, песья кровь, обидчик.
— Как есть он! Ну я его поучу!
И послал было коня…
— Куда? — негромко, но веско прикрикнул монах. — Ты что задумал, пан?
— Убью смерда, патер, — радостно сообщил Кошта.
— Ты заметил, что он не один? — осведомился монах.
— Тю! Это ж торгаши! Порублю всех, как солому! Иль сомневаешься? — Пан Кошта подбоченился, расправил длинные рыжие усы, глянул соколом.
— Ничуть. Но вынужден напомнить, что эта река не Висла, а Днепр. И здесь за убийство этих смердов с тебя сдерут такую виру, какую ты, пан, и за десять лет не соберешь.
— Это если я захочу ее платить! — осклабился пан Кошта.
— А не захочешь, так будешь в яме сидеть, дерьмо свое жрать! — сердито бросил монах. — И мы с тобой заодно.
— Нас не можно! — вмешался пан Яцек. — Мы же послы!
Монах только головой мотнул, не желая отвечать на такую дурость. Можно подумать, этот глупец не присутствовал на княжьем суде.
Надо признать, что святой отец тоже был не в лучшем настроении. Магдебургский архиепископ Адальберт, главным образом и снарядивший его посольство, поручил Фредрику узнать, не склонен ли новый киевский владетель принять Крест из рук Папы. К сожалению, оказалось, что новый герцог русов еще хуже старого. Тот-то крещеный, хоть и десятины не платил по мерзкому восточному обычаю. Владимир и вовсе закоренелый язычник, как и отец его, Святослав, вынудивший некогда архиепископа спешно покинуть Киев[17]. Это Адальберт придумал насчет посольства. И дары он предоставил. Получив такие дары, воинственный рус непременно должен был обидеться на князя Мешко. А четырех идиотов в сопровождение Фредрику навязали уже в Гнездне. Тут уж никуда не денешься. Иначе кто поверит, что посольство — от князя Мешко. Фредрик взял тех, кто подешевле. Не без умысла. Чем больше паны начудят, тем меньше у русов будет любви к гнезднинскому князю. Фредрик знал, что спутники его — дураковатые. Но не думал, что настолько.
— Боишься, патер? — осведомился пан Кошта.
Вот наглый варвар. Таких даже святой крест не исправит. Дикарь, он и есть дикарь.
— О чем Панове спорят? — поинтересовались догнавшие передовых пан Стась и пан Казимир, коих, строго говоря, панами называть не стоило, потому что с благородной шляхтой их роднили лишь сабли да усы.
— Там, впереди, — торгаш местный, который нас на суде лаял, — поведал Кошта. — Хочу его наказать, а кое-кто не дозволяет. Видно, за шкуру свою боится.
— Моя шкура, пан, не мне принадлежит, а Церкви! — высокомерно ответил Фредрик. — Если ты хочешь отомстить, не будь дураком. Выбери время поудобней и место потише. Не то вместо мести получишь железом по башке!
Словно в подтверждение сказанного мимо бодрой рысью проскакали шестеро дружинников. Длинноусый предводитель мазнул взглядом по лицам чужеземцев. Недобрым таким взглядом. Лехиты посторонились, пропуская русов. Пан Яцек закашлялся от поднятой пыли и незамедлительно приложился к фляжке.
— Господь наш учит прощать обидчиков, — напомнил монах.
— Не думаю, что слова эти касаются диких язычников, — возразил пан Яцек.
— Нашинкуем смердов, как баба — капусту! — кровожадно воскликнул Кошта.
Спина его залечилась, но обида — нет.
— Мне, духовному лицу, не пристало слушать такие речи! — перебил Фредрик. — Я ничего не слыхал и знать ничего не желаю. Хочу лишь остудить слишком горячие головы и напомнить, — тут монах лицемерно улыбнулся, — что есть некоторые блюда, которые лучше потреблять холодными. И месть — из их числа.
Спутники монаха переглянулись, ухмыльнулись и, пришпорив коней, обогнали не ведающих о грядущей беде Заврату и его спутников.
* * *— Смеркается, — отметил очевидное приказчик, сидевший на передке воза с вожжами на коленях. — Не худо бы нам, батюшка, перекусить.
— На постоялом дворе поснедаем. Там, где развилка на Туров, — ответил Заврата. — Горячего поедим, пивка примем. — Заврата сладко прижмурился.
Молодой варяг, приоткрывший было глаза на слово «перекусить», снова их закрыл.
Его сестра отложила рукоделие (и впрямь темнело) и задумчиво поглядела на Заврату. Потом — на браслет темного золота, подаренный будущим тестем. Подумала: а хорош ли собой ее будущий муж? И — что ей подарят на свадьбу?
Лошади лениво перебирали ногами. Второй возок вообще отстал шагов на тридцать…
Заврата прихлопнул севшего на щеку комара, прислушался к стуку копыт… Резво идут. Не иначе посыл в Киев. Кому еще спешить прочь от города в такое время?
Четверо всадников вынырнули из полутьмы и осадили коней.
Заврата успел увидеть тусклый блеск стали. Оборониться не успел. Тяжелый клинок наискось упал на плечо.
Злодей ловко спрыгнул с седла прямо на воз и хлестнул саблей молодого варяга. Тот, однако, оказался проворней купца. Сумел откатиться и вырвать из ножен меч, так что второй удар был принят уже на клинок. Ответный мах — нападающий не ожидал. Промедлил самую малость — и варяжский меч срезал ему клочок кожи со скулы и правый ус.
Но на этом бой и кончился. Другой злодей метнул нож, воткнувшийся отроку под лопатку, а пораненный тут же довершил дело, воткнув саблю отроку в живот…
И взвизгнул тонко, по-бабьи. Девка, о которой он в запале позабыл, всадила ему в бедро острую спицу. В ярости пан Кошта врезал девке в переносицу кулаком в латной рукавице — и та враз сомлела.
Пан Кошта вскинул саблю, но сообразил, что дело — кончено. Верный друг пан Яцек, прежде чем метнуть нож, просек саблей лысину вознице. Глупый смерд: думал отбиться кистенем от шляхетской сабли — и получил, что положено. Впрочем, в живых лехиты никого оставлять не собирались.
Паны Стась и Казимир легко прикончили смердов на второй повозке и теперь уводили ее в лес. Разумное решение.
Пан Кошта спихнул на солому мертвеца и взялся за вожжи.
— Девку-то зачем убил? — недовольно спросил пан Яцек, ощупывая безвольное тело дочери Свардига и сдирая с запястья тяжелый браслет. — Я б ее попользовал. Девка молодая, смачная… была.
— Ну так бери, пока теплая, — пан Кошта ощупал уколотое бедро (вроде неглубоко) и попытался приладить на место срезанный клок кожи. Перевязать бы надо…
— Эй, Яцек…
Но Яцек, задрав девкино платье, уже пристраивался сверху. Ему было не до того. Пришлось пану Коште перевязываться самому.
— Хочешь? — спросил пан Яцек, вставая и подтягивая штаны.
— Мертвую?
— Живая она, — сообщил довольный Яцек. — Сердечко тукает.
Эти слова окончательно взбесили пана Кошту. Он вырвал из спины руса Яцеков нож и двумя руками, с размаху вогнал его в левую грудь девки.
— Теперь не тукает, — сообщил он мрачно. — Всё, пан, забираем что есть ценного и уходим. Поранили меня, лекарь нужен.
— Не боись, германский грач тебя полечит, зря, что ль, в университете учился! — Пан Яцек заховал на груди снятый с девки золотой браслет, которым не собирался ни с кем делиться, и теперь обшаривал пояс купца. Эх, жаль. Кошта не соблазнился девкой. Пока бы пан ее нажаривал, Яцек еще что-нибудь припрятал бы…
Глава двадцатая
РАССЛЕДОВАНИЕ
От Киева до Любеча купеческому каравану — два дня пути. Всаднику — день. Гонец двуоконь домчал к середине дня.
Жалобный вопль младшей жены Свардига услыхали на подворье боярина Серегея, когда солнце перевалило через зенит.
Спустя полчаса Сергей уже знал, какое случилось несчастье.
Соседи бедовали у него в доме. Убитую горем мать Сладислава отпаивала травами. Шептала утешительные слова…
У Сергея таких слов не было. Что можно сказать отцу, потерявшему в одночасье двоих детей. Мол, не стар еще, других народишь… Так разве это утешение!
Раньше он со Свардигом близок не был. Сосед и сосед. Природных варягов в Киеве немало. Больше, чем на Белозере. Помогали друг другу по мелочи. Дочку вот просватал… Помог, однако…
— Мы их найдем, — пообещал Сергей. — Найдем и накажем.
Потускневшие глаза сотника сверкнули огнем лютой радости. Сергей запоздало вспомнил о своей репутации. Он же — ведун. А если ведун сказал: найдет — значит, найдет.
